Сергей Николаевичъ Южаковъ.
(1849-1910).
Родился С. Н. Южаковъ въ 1849 году, въ Вознесенске, Херсонской губ. Отецъ его былъ военный и первыя шесть летъ своей жизни мальчику пришлось провести или въ походахъ. или въ разныхъ военныхъ поселенiяхъ. Военныя поселенiя, детище Аракчеева,-- это былъ худшiй видъ крепостного права -- "рабство юридическому лицу, т. е. худшее рабство, какое только зналъ мiръ",-- какъ говоритъ самъ Южаковъ въ своихъ воспоминанiяхъ {С. Н. Южаковъ: "Русскiя Ведомости" 1909 и 1910. "Изъ воспоминанiй стараго писателя".}. Военнопоселенцы завидовали обыкновеннымъ крепостнымъ. Картины жизни, окружавшей детство Южакова и его любимой сестры, были полны ужасающей грубости и жестокости, которыя. однако, не проникли въ семью Южакова. Его родители были теми исключенiями изъ общаго правила, которыхъ, къ счастью, и въ те времена было не мало. Отецъ,-- въ те годы человекъ уже пожилой,-- принадлежалъ къ поколенiю двадцатыхъ годовъ, среди котораго уже тогда были "романтики-идеалисты", мечтавшiе о реформе крепостного права. Онъ любилъ народъ, мужика, солдата,-- и эта любовь не была только теоретической: общенiе съ простыми людьми доставляло ему удовольствiе и нравственный отдыхъ. Онъ никогда никого не билъ, и вообще для того времени и той среды это былъ феноменъ, вызывавшiй недоуменiе и осужденiе. Какъ человекъ твердый въ своихъ убежденiяхъ и нравственно-авторитетный, онъ умелъ не подчиниться, а подчинить до известной степени среду своимъ взглядамъ, которые проводились и въ воспитанiи детей.
Родители старались по возможности уберечь сына и дочь отъ зрелища грубости и страданiй. Живя въ Новой-Одессе,-- военномъ поселенiи на берегу Буга,-- дети ездили часто на прогулку мимо волостного управленiя. Однажды имъ пришлось увидеть, какъ поселенца наказывали палками. Прогулки въ ту сторону пришлосъ прекратить. Женщины и дети "господъ" купалисъ въ Буге въ общей купальне. Случаи жестокаго обращенiя "дамъ" съ своими крепостными девушками заставили Южаковыхъ построить собственную купальню. Зрелище сеченiя дочери въ семье офицера побудило прекратить знакомство съ этой семьей; такимъ образомъ, дети росли больше впечатленiями собственной семьи. "Нашъ дворъ мы съ гордостью представляли себе какимъ-то оазисомъ среди окружающаго нечестiя и страданiя",-- пишетъ Южаковъ въ своихъ воспоминанiяхъ, и эта противоположность навсегда выработала въ немъ особенное отвращенiе ко всякой грубости. "Едва ли,-- говоритъ онъ,-- въ мiре есть другая черта человеческаго характера, которая принесла бы человечеству столько вреда и страданiя, какъ грубость". Этотъ афоризмъ для Южакова не былъ только фразой: до конца жизни онъ сохранилъ какую-то особенную нравственнуто тонкость, душевное изящество и деликатность, которыя составляли самыя характерныя черты его нравственнаго облика. Встречаясь съ проявленiями грубости въ жизни, онъ вспыхивалъ, лицо его краснело и принимало особенное характеристическое выраженiе: было заметно, что Южаковъ замыкается въ себе, уходитъ въ нравственный оазисъ собственной души, высоко культурной и деликатной. На грубость онъ никогда не отвечалъ встречной грубостью, а только отстранялся, и невольный гневъ скоро заменялся въ немъ сожаленiемъ къ человеку, живущему за пределами "оазиса"...
"первомъ университетскомъ городе и первомъ значительномъ умственномъ центре на пути моей жизни",-- какъ говоритъ объ этомъ Сергей Николаевичъ. Времена менялись, въ обществе чувствовались новыя веянiя, "гремелъ герценовскiй Колоколъ", вышло первое собранiе стихотворенiй Некрасова, зарождалась обличительная литература. Военная среда того времени не была той замкнутой кастой, какой (едва-ли къ пользе даже военнаго дела) она является теперь. Въ семью генерала Южакова имели доступъ все передовыя веянiя того времени. Въ памяти Сергея Николаевича осталась, между прочимъ, отъ этого перiода колоритная фигура генерала Столпакова, военнаго радикала. резко критиковавшаго современный политическiй строй, требовавшаго политической свободы, созванiя учредительнаго собора, ограниченiя административнаго произвола во всехъ его видахъ. Это военное вольнодумство вливалось въ отроческiя души съ одной стороны,-- съ другой идейное содержанiе вносили въ нихъ представители науки и литературы, часто являвшiеся въ гостиной генерала Южакова. Съ особенной теплотой и благодарностью вспоминалъ Сергей Николаевичъ о Федоре Васильевиче Бемере, известномъ педагоге и писателе. Повидимому, родителй Южакова не особенно доверяли тогдашней оффицiальной педагогiи и продолжали систему локализацiи "въ оазисе". Бемеръ былъ пригланiенъ организовать домашнее воспитанiе въ двухъ соединившихся для этого родственныхъ семьяхъ и организовалъ его по новой и прекрасной системе. Въ это именно время Южаковъ прiучился къ самостоятельной умственной работе. Важное место въ системе образованiя Бемеръ отвелъ изученiю естественныхъ наукъ, но и въ этомъ отношенiи не вдавался въ односторонность. Умъ юноши складывался разносторонне, широко и энциклопедично. Чтенiе Белинскаго произвело на него особенно сильное впечатленiе и (говоритъ онъ въ воспоминанiяхъ), вероятно, определило его будущую профессiю.
Въ 1865 году родители решили все-таки отдать сына въ гимназiю, и съ этой целью мать съ Бемеромъ и сыномъ отправились въ Одессу, которую Южаковъ впоследствiи считалъ своей настоящей умственной родиной. Поступить въ гимназiю Южакову не пришлось, и онъ продолжалъ доучиваться вне стенъ учебнаго заведенiя, подъ руководствомъ студентовъ, членовъ существовавшей тогда своеобразной "студенческой учительской артели". Это были вместе учителя и товарищи, и Южаковъ окунулся въ чисто университетскiя знакомства и завязалъ дружескiя связи въ студенческой среде... "Далеко потомъ разошлись пути этой группы молодежи, что встретила меня на пороге передъ университетомъ,-- писалъ Южаковъ. -- Тутъ были и будущiе сановники, и ученые, и поэты, и революцiонеры, и культурные деятели, и осужденные на безвременную кончину, и осужденные на безвестность. Но тогда дороги еще не разошлисъ, группа представляла какъ бы однородное целое и стремилась въ неведомую даль. Могу только прибавить,-- заканчиваетъ Сергей Николаевичъ этотъ эпизодъ своей автобiографiи,-- что никого изъ нихъ я никогда не поминалъ и не помяну лихомъ". Сильно развитое горячее чувство товарищества тоже осталось на всю жизнь характерной и необыкновенно привлекательной чертой С. Н. Южакова.
Въ 1865 году, т. -е. 16-ти летъ съ несколькими месяцами Южаковъ выдержалъ вступительный экзаменъ въ университетъ и былъ зачисленъ въ студенты по филологическому факультету.
"Общенiе съ товарищами и товарищеской жизнью, съ внутренними университетскими вопросами дня, броженiе идей и настроенiй на почве гражданскаго самосознанiя; самостоятельный трудъ и стремленiе къ самостоятельному самоопределенiю -- со всехъ сторонъ охватило молодую душу горячей и бурной волной" {Места въ ковычкахъ я заимствую изъ "Воспоминанiй стараго писателя".}. Въ отзывахъ Южакова объ одесскомъ университете нетъ места страстнымъ филиппикамъ, какими громилъ, наиримеръ, Д. И. Писаревъ петербургскiй университетъ своего времени. Свои воспоминанiя объ alma mater Южаковъ облекаетъ дымкой особеннаго благодушiя. "Я сохранилъ,-- говоритъ онъ,-- много благодарности за все, что получилъ отъ нея и что она мне дала въ моихъ исканiяхъ "правды-истины и правды-справедливости".
Нужно сказать, что и внешнiя условiя студенческаго быта въ Одессе сорокъ летъ назадъ ничемъ не напоминали порядковъ последующаго времени. Необыкновенная дешевизна жизни, хорошiй педагогическiй заработокъ, сравнительно мягкiя отношенiя къ студенчеству начальства и администрацiи, еще не утратившей инстинктивнаго уваженiя къ науке и учащемуся юношеству,-- все это давало особый мягкiй тонъ тогдашнему студенческому быту; "Студентамъ не приходилось, напримеръ, входитъ въ конфликты изъ-за сходокъ въ университете. Къ ихъ услугамъ были залы въ ресторанахъ и просто въ биргалляхъ. Для нихъ очищали такую залу, закрывали двери, и они свободно совещались о своихъ делахъ". Была своя столовая и своя касса, пополнявшаяся товарищескимъ самообложенiемъ, сочувственными взносами изъ общества, спектаклями. Никто изъ начальства и полицiи не проверялъ ни сборовъ, ни расходовъ. Все студенты были всегда въ курсе своихъ делъ и свободно ими распоряжались. Во внутреннемъ содержанiи университетскаго быта Южаковъ отмечаетъ, что местные одесскiе лицеисты вносили буршество, склонность къ выпивке, скабрезнымъ песнямъ и скандаламъ. Молодежь изъ другихъ городовъ прибавляла къ этому серьезныя стремленiя къ самообразованiю, но... къ сожаленiю, тоже не чужда была той-же традицiонной склонности, губившей много даровитыхъ людей...
Наука и старые устои самодержавнаго строя несутъ въ себе взаимноантагонистичныя настроенiя, и молодежъ такъ же легко, какъ и ныне, поддавалась волненiямъ, отзываясь на проявленiя всякаго произвола. Люди, учившiеся въ новароссiйскомъ университете того времени, вспоминаютъ Южакова увлекающимся юношей, участникомъ серьезной работы въ научныхъ кружкахъ и вместе блестящимъ ораторомъ сходокъ.
Между темъ, и администрацiя уже переставала относиться терпимо къ академической свободе. Касса была закрыта, потребовали передачи благотворительному обществу студенческой столовой. Началось возбужденiе, сходки. Въ театре по поводу постановки реакцiонной пьесы Манна ("Говоруны") произошла довольно бурная демонстрацiя. Публика приняла сторону студентовъ, пьеса была прекращена. Межд темъ, прибылъ градоначальникъ Бухаринъ, который беседовалъ со студентами въ фойе и советовалъ имъ бороться съ идеями пьесы не обструкцiей, а печатнымъ словомъ. На возраженiя о цензуре, благодушный администраторъ обещалъ уладить всякiя препятствiя. -- "Что касается цензуры,-- сказалъ онъ,-- то я обещаю свою помощь. А вы соберите сходку и выберите техъ, кого уполномочиваете составить объясненiе".
Сходка немедленно собралась въ "Беломъ Лебеде", и Южаковъ былъ выбранъ для составленiя статьи въ "Одесскомъ Вестнике", тогда еще единственной газете въ Одессе. "Такимъ образомъ,-- замечаетъ Южаковъ,-- я могу считаться писателемъ по избранiю".
Это было въ 1868 году, и это произведенiе "писателя по избранiю" было началомъ его литературной карьеры. За этой первой статьей последовали другiя заметки 19-летняго студента въ той же газете. Въ следующемъ 1869 году по всемъ высшимъ учебнымъ заведенiямъ "пробежала какъ бы судорога студенческихъ волненiй". Въ каждомъ учебномъ заведенiи поводы были свои, местные (большею частью по вопросамъ студенческаго самоуправленiя), но въ общемъ это было уже общестуденческое движенiе, начавшееся съ медико-хирургической академiи въ Петербурге и электрическимъ токомъ домчавшееся до Одессы. Студенты. решили собрать "генеральную" общестуденческую сходку на 2 арреля въ Дюковскомъ саду. Ночью они узнали, что полицiя предупреждена. Южакову и товарищамъ пришлось ночью же менять диспозицiю. Место сходки было перенесено въ Ланжероновскiй садъ. На следующую ночь къ молодому студенту-писателю постучалась полицiя. Онъ былъ подвергнутъ домашнему аресту, а одинъ изъ ближайшихъ его товарищей, отставной офицеръ Султанъ-Крымъ-Гирей высланъ подъ надзоръ подицiи. Это было, такъ сказать, административно-политическое крещенiе Южакова. Вскоре онъ заболелъ, и ему пришлось, оставивъ университетъ, уехать за границу. Въ 1870--71 годахъ онъ уже не былъ студентомъ, и главнымъ его занятiемъ стала литературно-научная работа. Но память объ организаторе студенческихъ протестовъ осталась въ те времена среди молодежи, и, конечно, въ черныхъ спискахъ администрацiи.
Редкая бiографiя русскаго писателя обходится безъ одного стереотипнаго мотива, и въ печатныхъ опросныхъ бланкахъ для писательскихъ бiографiй следовало бы къ обычнымъ рубрикамъ (где и когда родился? где получилъ образованiе и т. д.) прибавлять спецiальный вопросъ: где и когда былъ арестованъ? Куда, когда и откуда высылался, судебнымъ или административнымъ порядкомъ? Жизнь Южакова не составляетъ исключенiя, и едва-ли можно сомневаться, что начало его "неблагонадежности" нужно отнести именно къ этому студенческому эпизоду: онъ началъ писать и попалъ подъ арестъ почти одновременно.
"Знанiе" начали печататься очерки, въ которыхъ двадцати-четырехъ-летнiй Южаковъ выступилъ совершенно определившимся писателемъ, вооруженный солиднымъ запасомъ знанiй, острымъ анализомъ и блестящимъ, точнымъ изложенiемъ.
Очерки эти назывались "Соцiологическими этюдами" и сразу создали Южакову широкую и почетную известность въ интеллигентныхъ кругахъ. Однимъ изъ первыхъ приветствовалъ молодого соцiолога Николай Константиновичъ Михайловскiй. "Въ журнале "Знанiе",-- писалъ онъ,-- въ No 12 прошлаго года и въ No 1 нынешняго напечатаны очень замечательные "Соцiологическiе этюды" г. Южакова. Мы давно не встречали въ области общей соцiологiи явленiя более прiятнаго. Мы, впрочемъ, говоримъ только за себя. Едва-ли этюды г. Южакова удовлетворятъ многихъ. Гг. Стронинъ, П. Л. {Речь идетъ не о Ретре Лавровиче Лаврове, а o забытомъ ныне "русскомъ соцiологе" Павле Лилiенфельде.} и прочiе открыватели давно открытой Америки должны прiйти отъ нихъ просто въ ужасъ, какъ отъ самой злостной ереси. Правоверные реалисты должны почувствовать значительное смущенiе... Довольно того, что г. Южаковъ утверждаетъ, что Дарвинъ и Спенсеръ ошибаются, а что у Фурье, не смотря на все лимонадныя моря и на couronnes boréales, можно найти очень много поучительнаго. Г. Южаковъ стремится доказать, что процессы органическiй и соцiальный прямо противоположны... что въ соцiальной жизни нравственно-политическiе идеалы вытесняютъ собою действiе сильнейшихъ бiологическихъ факторовъ. Да, это -- ересь. Я думаю, однако, что никто въ литературе не осмелится ни разоблачить ее, ни пристать къ ней" {"Отеч. Зап." Апр. 1873 г.}.
Предсказанiя Н. К. Михайловскаго оправдались только отчасти: работа Южакова была замечена, хотя главнымъ образомъ на нее отозвались не спецiалисты-ученые и даже не журнальная критика, а чуткiе круги молодежи и общества, почувствовавшiе въ нихъ свежее веянiе молодого и довольно самобытнаго русскаго соцiализма. Этимъ впередъ уже определились и будущiя литературныя симпатiи молодого автора. Правда, въ одномъ изъ последующихъ очерковъ Южаковъ выступилъ съ совершенно определенной отрицательной критикой "субъективнаго метода въ соцiологiи", сторонниками котораго являлись Н. К. Михайловскiй и П. Л. Лавровъ. Разборъ доводовъ Михайловскаго и Лаврова приводитъ его къ выводу, что "наши представленiя о началахъ общественности не требуютъ необходимо какого-либо особаго процесса мышленiя" и что "введенiе нравственнаго элемента въ изследованiе не изменяетъ его существеннаго характера. Соцiологическое изследованiе можетъ и должно держаться общенаучнаго метода и при томъ темъ строже и неотступнее, чемъ сложнее матерiалъ, надъ которымъ приходится работать пытливости соцiолога". Не смотря, однако, на это разногласiе,-- нашлисъ существенные пункты, на которыхъ Южаковъ сходился съ "субъективистами". Онъ признавалъ огромное значенiе за ихъ теоремой о роли личности въ исторiи. Соцiальный прогрессъ, по его мненiю, сводится на постоянное, живое взаимодействiе соцiальной среды и личности. "Вся совокупность общественныхъ условiй вырабатываетъ личность, единственно активный элементъ общества... действiя-же всехъ личностей даннаго общества порождаютъ всю совокупность общественныхъ явленiй следующаго момента". Черезъ посредство личностей такимъ образомъ одно общественное состоянiе въ его целомъ производитъ другое. Съ признанiемъ этого начала во всей его живой сложности и во всемъ его значенiи Южаковъ становился союзникомъ того литературно-общественнаго лагеря, въ центре котораго сталъ Н. К. Михайловскiй. Основной нервъ, главный мотивъ всей работы Михайловскаго и заключался въ отстаиванiи творческаго значенiя личности, въ которой, какъ въ фокусе, преломляются, черезъ который необходимо проходятъ и изъ котораго лучами несутся въ будущее все соцiальные законы. Разделяя это основное положенiе Михайловскаго, Южаковъ, естественно. становился его союзникомъ въ борьбе со всякимъ предустановленнымъ и порабощающимъ личность научнымъ и философскимъ фатализмомъ, начиная отъ бiолого-органнческихъ ученiй спенсеристовъ въ 70-хъ годахъ и кончая крайностями экономическаго матерiализма въ девяностыхъ.
русской науки. Но русская жизнь слишкомъ шумно врывается въ кабинеты и студiи нашихъ архимедовъ... Въ 1879--1880 году въ Одессе генералъ-губернаторствовалъ знаменитый военный стратегъ и инженеръ Тотлебенъ. Злая русская судьба пожелала, чтобы свою блестящую репутацiю воина генералъ этотъ завершилъ далеко не блестящей административной деятельностью. Знаменитымъ генераломъ управлялъ пресловутый Ранютинъ, по внушенiю котораго, хотя за нравственной ответственностью самого генерала, въ Одессе началась памятная оргiя административныхъ ссылокъ. Высылались целыми партiями студенты, рабочiе, писатели, разночинцы, женщины, девушки, дети. Въ числе другихъ былъ арестованъ и сосланъ административнымъ порядкомъ въ Красноярскъ и Сергей Николаевичъ Южаковъ. Въ тоже время подверглась ссылке, только еще более дальней, его любимая сестра Елизавета Николаевна. Трагическая гибель молодой женщины въ одномъ изъ улусовъ Якутской области составляетъ яркiй и необыкновенно печальный эпизодъ тогдашней ссылки...
Свое путешествiе этапнымъ порядкомъ съ партiей политическихъ Южаковъ описалъ въ "Русскихъ Ведомостяхъ".
Подпись Южакова и его писательскiй тактъ способствовали тому, что эти путевые очерки могли появиться въ печати даже въ то глухое время, когда газеты не смели и заикнуться о фактахъ этого порядка. Номера газеты съ этими статьями раскупались нарасхватъ, и, долго спустя, последующiя партiи ссылаемыхъ старались запастисъ этими номерами въ качестве своего рода путеводителя. Имя Южакова, соцiолога и публициста, такимъ образомъ предшествовало и какъ бы освещало путь среди сибирскихъ дебрей, по тюрьмамъ и этапамъ, куда за нимъ двигались знавшiе его и любившiе молодые читатели... Русской "личности" суждено было проходить своеобразными и скорбными путями. И те-же пути проходили съ нею ея идеологи и теоретики {Одновременно съ Южаковымъ въ ту же Енисейскую губернiю былъ высланъ Влад. Викторовичъ Лесевичъ.}...
Въ ссылке Южаковъ пробылъ до 1882 года. Въ эти и последующiе годы онъ продолжалъ литературную работу, деятельно сотрудничая въ "Отечественныхъ запискахъ", въ "Вестнике Евроды", въ "Русской Мысли", а изъ газетъ -- въ "Русскихъ Ведомостяхъ" и "Одесскомъ Листке". Къ этому времени относится, между прочымъ, чрезвычайно интересная его работа: "Мысли о земледельческой будущности русской черноземной полосы". Вернувшись изъ ссылки, онъ становится ближе къ "Отечественнымъ Запискамъ". Когда обстоятельствами русской жизни былъ выдвинутъ на переднiй планъ общественнаго вниманiя еврейскiй вопросъ, то редакцiя "Отечественныхъ Заиисокъи части русской литературы.
которая сразу привлекла симпатiи широкой публики и, конечно, косые взгляды администрацiи. Издатель, человекъ довольно ловкiй и достаточно безсовестный, очутился между двухъ огней и вышелъ изъ этого положенiя такъ, какъ выходили мноогiе изъ его собратьевъ. Онъ предоставилъ своимъ "передовымъ" сотрудникамъ создать газете репутацiю и привлечь подписчиковъ симпатичными именами и живыми лозунгами. Когда это было сделано, онъ повернулся спиной къ передовымъ идеямъ, а угодливымъ лицомъ -- къ цензуре и начальству. Весь кружокъ молодыхъ сотрудниковъ вышелъ изъ созданной ими-же газеты, которая продержалась после этого несколько летъ, но потомъ захирела и погибла.
Въ 1881 году, какъ известно, "Отечественныя Записки" были закрыты, и дружный кружокъ ихъ сотрудниковъ разсеянъ. Особенно тяжело отразилась эта литературная катастрофа на Салтыкове и Михайловскомъ. Великiй сатирикъ прiютился въ "Вестнике Европы" со своими последними произведенiями, полными глубокой печали и горечи. Вскоре онъ умеръ. Н. К. Михайловскiй тоже тосковалъ безъ "своего журнала", и вообще среди бывшихъ соратниковъ постоянно щемило задушевное желанiе собраться опять въ какомъ-нибудь "своемъ изданiи", изъ котораго можно бы создать продолженiе "Отечественныхъ Записокъ" и возстановить журнальную традицiю (отъ "Современника"). Казалось, такой огонекъ засветился въ 1888 году въ виде "Сев. Вестника". Однимъ изъ первыхъ примкнулъ къ этому журналу С. Н. Южаковъ, участвовавшiй въ редакцiонныхъ совещанiяхъ и въ составленiи журнальнаго проспекта. Ему удалось убедить и H. К. Михайловскаго примкнуть къ новому органу. Казалось одно время, что "продолженiе Отечественныхъ Зашписокъ" налажено, работа закипела горячо и дружно. Свой читатель, о которомъ такъ тосковалъ Щедринъ, оказался на лицо: у новаго журнала сразу появилась сочувствующая публика. Вскоре, однако, выяснилось, что кружокъ неоднороденъ, и что оффицiальное издательство является чуждымъ самымъ основнымъ идеямъ главнейшихъ сотрудниковъ. Первымъ вышелъ изъ журнала Н. К. Михайловскiй. Южаковъ некоторое время еще оставался, надеясь своимъ посредничествомъ возстановить распадающееся дело; когда это стало явно неосуществимымъ, Южаковъ тоже ушелъ, а журналъ, после несколькихъ летъ и несколькихъ переходовъ изъ рукъ въ руки, окончательно прекратился.
Казалось, группа "Отечественныхъ Записокъ" окончательно разсеяна. Въ это время одинъ изъ старыхъ товарищей Южакова, инженеръ Урсати, строитель участка восточно-сибирской дороги, пригласилъ Сергея Николаевича для веденiя делопроизводства. Приходилось ехать во Владивостокъ, браться за совершенно новое, административное дело. Съ другой стороны, улыбались новыя места и новое поле наблюденiй. Южаковъ согласился и оставилъ Петербургъ.
"Русское Богатство" и въ него вошелъ Михайловскiй съ несколькими бывшими сотоварищами. Годы разъединенiя брали, однако, свое. Среди недавнихъ еще единомышленниковъ они наметили уже некоторыя идейныя различiя и довольно ощутительныя линiи расхожденiя. Темъ дороже было участiе въ журнале давняго еднномышленника. Южаковъ опятъ съ головой ушелъ въ журнальное дело рядомъ съ H. К. Михайловскимъ. Журналъ окончательно сложился, и съ этихъ поръ деятельность С. Н. Южакова была на виду у читателей "Русскаго Богатства". Онъ велъ последовательно "хронику внутренней жизни", "дневникъ журналистовъ" и "иностранное обозренiе", прерывая ихъ порой для публицистическихъ, философскихъ или критическихъ экскурсiй. Результатомъ его путешествiя на Дальнiй Востокъ явились интересные очерки этой окраины, а также путевыя картины, изданныя впоследствiи отдельной книгой озаглавленной "Доброволецъ Петербургъ". По мысли автора, это неблагозвучное и тусклое заглавiе должно было устанавливать идейную связь съ гончаровскимъ "Фрегатомъ Паллада". Habent sua fat а libelli (и у книгъ есть своя исторiя). Говорятъ, иное имя влiяетъ роковымъ образомъ на судьбу его носителя. Книга Южакова не имела успеха, хотя по содержанiю она его заслуживала въ высшей степени. Между прочимъ, Южаковъ на "добровольце" посетилъ места, когда-то описанныя Гончаровымъ, и далъ много любопытныхъ и поучительныхъ сравненiй...
Въ самые последнiе годы Южаковъ работалъ въ "Русскомъ Богатстве" меньше, такъ какъ ему пришлось делить свое время между журналомъ и редакцiей Большой Энциклопедiи, въ которую онъ вложилъ свою огромную работоспособность и разностороннюю эрудицiю.
"Соцiологическихъ этюдовъ", "Афганистанъ и сопредельныя страны" (рядъ статей, разрабатывавшихъ вопросы малоизвестной и загадочной Средней Азiи), "Англо-русская распря" и "Вопросы просвещенiя", въ свое время обращавшiя вниманiе меткой критикой нашей средней школы вообще и особенно литературы оффицiально принятыхъ учебниковъ. Въ этихъ работахъ ярко сказались и достоинства, и недостатки Южакова, какъ ученаго и публициста. Жизнь не дала вполне скристаллизоваться несомненнымъ задаткамъ чистаго ученаго. Онъ влагалъ въ свою работу слишкомъ много животрепещущихъ публицистическихъ интересовъ, и его соцiологическiя дедукцiи порой отзывались недостаточно еще сложившимися, не вполне обоснованными схемами. Въ публицистике порой сказывалось подавляющее обилiе эрулицiи, связывавшей и перегружавшей чисто-публицистическое настроенiе. Темъ не менее то, что окъ далъ, создало само по себе солидный памятникъ этой незаурядной и своеобразной личности.
Порой, отъ соцiологическихъ схемъ, отъ обозренiй текущей жизни, отъ утомительной работы въ энциклопедiи, Южаковъ уходилъ въ критическiя или даже поэтическiя экскурсiи. Такова его работа "Любовь и счастiе въ произведенiяхъ русскихъ поэтовъ", где онъ порой очень тонко и даже грацiозно анализируетъ изгибы сердечнаго чувства. Такова-же его статья въ "Русскомъ Богатстве", напечатанная вместо "очереднаго обозренiя" и озаглавленная, какъ "Прогулка по Волкову кладбищу" {"Р. Богатство", октябрь 1891.}. Статья эта обвеяна мягкой печалью человека, тепло, глубоко, искренно любящаго русскую литератѵру, связаннаго со многими ея покойниками нежнейшими сердечными связями. "Волково кладбище,-- говоритъ онъ,-- не изъ аристократическихъ кладбищъ столицы, а "Литераторскiе мостки" даже и на Волковомъ кладбище занимаютъ отдаленное место, которое было бы изъ самихъ глухихъ и малоизвестныхъ, если бы тутъ мало-по-малу не сосредоточились могилы целаго ряда выдающихся писателей изъ целаго ряда литературныхъ поколенiй. Волково кладбище обратилось въ кладбище литературное. Въ 1832 году здесь былъ похороненъ Дельвигъ, въ 1846 -- Полевой, но только со времени погребенiя здесь Белинскаго оно начало прiобретать значенiе литературнаго Пантеона".
"Белинскiй умеръ 26 мая 1848 года. Немногiе петербургскiе друзья,-- приводитъ Южаковъ слова тоже теперь покойнаго Пыпина,-- проводили его тело до Волкова кладбища. Къ нимъ присоединились (вспоминаетъ Панаевъ) три или четыре неизвестныхъ, вдругъ откуда-то явившихся. Они остались на кдадбище до самаго конца погребенiя и следили за всемъ съ величайшимъ любопытствомъ, хотя следить было совершенно нечего. Белинскаго отпели и опустили въ могилу, какъ всякаго другого"...
Г. З. Елисеевъ, Шелгуновъ... Переходя отъ могилы къ могиле, Южаковъ съ тихою грустью возстановляетъ образы лежащихъ подъ этими плитами покойниковъ, съ особенной любовью останавливаясь у памятниковъ Шелгунова и Елисеева. Къ могиле последняго онъ возвращается два раза: описанiемъ ея онъ начинаетъ второй томъ "Соцiологическихъ этюдовъ". "Импозантная фигура этого патрiарха русской журналистики,-- говоритъ Южаковъ,-- со строгимъ спокойствiемъ безпристрастнаго судьи и редактора смотритъ на многочисленныя окрестъ лежащiя могилы работниковъ русскаго слова, своихъ наставниковъ, товарищей, сотрудниковъ и учениковъ, успокоившихся навеки въ этомь уголке отдаленнаго петербургскаго кладбища".
похороны более или менее точно повторяли ритуалъ похоронъ Белинскаго,-- последними уходили съ нихъ "неизвестные", которые тревожно следили за чемъ-то среди уже затихшаго кдадбища. Быть можетъ, потому, что жизнь всехъ этихъ писателей была выраженiемъ вечнаго святого недовольства, которое неуловимо и неумолчно носится и надъ ихъ могилами.
Перваго декабря 1910 года, здесь, въ головахъ у Григорiя Захаровича Елисеева, выросъ новый могильный холмъ съ именемъ И еще одинъ образъ молчаливо говоритъ въ этомъ городе великихъ мертвецовъ о неувядающей жизни безпокойнаго человеческаго духа.