Литераторъ-обыватель.
(Речь, читанная въ годовщину смерти А. С. Гацискаго).
I.
15-го ноября 1847 г. въ No 71 Нижегородскихъ Губернскихъ Ведомостей, въ отделе, озаглавленномъ "о прiехавшихъ и выбывшихъ съ 8-го по 12-е ноября", отмечено прибытiе въ городъ Нижнiй лекаря Серафима Гацискаго, который, впрочемъ, по ошибке наборщика или отметчика названъ Гацынскимъ. Вместе съ нимъ водворились въ городе: его жена и сынъ Александръ, девяти летъ.
Серафимъ Гацискiй происходилъ изъ польскаго рода Дахновичей. Одному изъ его предковъ, Григорiю Дахновичу, пожаловано польскимъ королемъ Сигизмундомъ III именiе Гацищи (гать, гатище) за какiя-то услуги при осаде Смоленска. Съ техъ поръ Дахновичи стали прибавлять къ фамилiи кличку (przydomek) Гацискiй.
Жена лекаря и мать нашего писателя Александра Серафимовича Гацискаго, Генрiетта Свобода, была дочь французскаго эмигранта. Настоящая фамилiя ея отца осталась неизвестной. Свободой онъ назывался потому, что прiобрелъ за несколько франковъ у чеха Свободы узаконенный паспортъ, съ которымъ и прибылъ въ Россiю. Здесь онъ поселился въ Ревеле и унесъ съ собой въ могилу тайну своей прошлой жизни. Былъ ли это аристократъ, бежавшiй отъ преследованiя конвента, или, наоборотъ, ярый якобинецъ, имевшiй основанiе молчать о своей деятельности передъ русскимъ правительствомъ, благопрiятствовавшимъ аристократической эмиграцiи,-- сказать теперь невозможно. Несомненно только одно, что мальчикъ Александръ Гацискiй, прибывшiи съ отцомъ въ Нижнiй-Новгородъ въ ноябре 1847 г., наследовалъ частiю кровь польскаго гербоваго шляхтича, частiю же французскаго выходца временъ революцiи, женившагося, вдобавокъ, на ревельской немке. Въ шутливой "Некрологiи старца Александра" (написанной къ своему литературному юбилею въ 1889 г.) самъ Александръ Серафимовичъ отмечаетъ то обстоятельство, что юные годы его протекли подъ многоразличнымъ воздействiемъ несколькихъ нацiональныхъ началъ: "польскаго (отъ отца), французско-ревельскаго (отъ матери), французско-швейцарскаго (отъ гувернера-воспитателя m-r Jäbot) и чисто-россiйскаго (отъ няни Аграфены Кирилловны Ореховой)". Чрезвычайно интересно отметить эти, такъ сказать, космополитическiя черты въ бiографiи человека, которому впоследствiи суждено было стать истинно-типичной, бытовой фигурой, не просто русской, но даже спецiально областной, "человекомъ нижегородскаго Поволжья".
Въ 1849 г. Александръ Гацискiй поступилъ въ нижегородскую классическую гимназiю, а по окончанiи севастопольской кампанiи былъ уже въ казанскомъ университете. Въ Нижегор. Губ. Ведомостяхъ за 1865 г. (No 23) помещены воспоминанiя Гацискаго о С. В. Ешевскомъ, профессоре сначала казанскаго, а потомъ московскаго университета. Онъ читалъ исторiю после проф. Иванова, который велъ свои лекцiи въ стиле Шевырева, приноднятомъ и исполненномъ искусственнаго патрiотическаго пафоса. Самъ бывало плачетъ и аудиторiя реветъ,-- шутливо вспоминали впоследствiи бывшiе его слушатели. Намъ трудно теперь понять этотъ условно-патрiотическiй тонъ, съ вечно-готовымъ пафосомъ, со слезами, проливаемыми ежсгодно въ такомъ-то месте литографированныхъ записокъ, но до Севастополя онъ, очевидно, былъ въ моде и пользовался правомъ гражданства. После этихъ бурно-пламенныхъ чтенiй первая лекцiя молодого профессора, говорившаго просто и ясно, безъ громовъ и литавровъ, безъ воплей и слезъ, произвела на слушателей впечатленiе ошеломляющей неожиданности. "Мы не знали,-- вспоминалъ впоследствiи Гацискiй,-- что это такое: необыкновенно хорошо, или ужъ никуда не годится". Дальнейшiя чтенiя определили окончательно отношенiе аудиторiи къ профессору: это было свежее веянiе новаго критическаго направленiя въ исторiи, вносившее ясное и простое освещенiе въ область, загроможденную до техъ поръ бутафорскими принадлежностями ложно-классическаго маскарада. Изъ школы Ешевскаго вышелъ, между прочимъ, известный историкъ Бестужевъ-Рюминъ, и Ешевскiй же, нссомненнно, способствовалъ зарожденiю той исторической струйки, которая впоследствiи являлась преобладающей чертой умственнаго склада Гацискаго и его товарищей.
Къ этому следуетъ, разумеется, прибавить влiянiе общерусской атмосферы того времени, полной свежихъ стремленiй и надеждъ. Этотъ перiодъ общественнаго пробужденiя, совпавшiй съ определяющимъ перiодомъ жизни самого Гацискаго, наложилъ на него характеристическiй и ясный отпечатокъ, проникавшiй до последнихъ дней все отрасли его общественной деятельности. Очень важно также то обстоятельство, что эти годы застали Гацискаго въ стенахъ именно провинцiальнаго университета. Эпоха умственнаго подъема и пробужденiя идеальныхъ стремленiй сказалась несколько ра:злично на учащейся молодежи столицъ и провинцiи. Въ то время какъ въ Москве и Петербурге умственное движенiе принимало характеръ широко философскiй и до известной степени космопоолитическiй,-- въ провинцiяхъ оно окрашивалось областными оттенками. На юге пробуждались украинофильскiя симпатiи, въ Казани пылкiй Щаповъ разыскивалъ земскiя и областныя начала въ исторiи русскаго народа...
Если прибавить, что въ Нижнемъ уже въ сороковыхъ годахъ работалъ талантливый этнографъ П. И. Мельниковъ и что отецъ Гацискаго въ юности принадлежалъ къ Обществу Филаретовъ,-- то этимъ мы можемъ закончить далеко не полную, конечно, характеристику той умственной и нравственной атмосферы, среди которой выросъ А. C. Гацискiй. Въ бумагахъ, оставшихся после его смерти, есть автобiографiя, назначенная для словаря г. Венгерова, и подробный дневникъ, исписанный необыкновенно мелкимъ почеркомъ и доведенный до 70-хъ годовъ. Изъ нихъ мы наверное узмаемъ много интереснаго о томъ умственномъ настроенiи, изъ котораго возникло основное и определяющее стремленiе всей жизни А. C. Гацискаго и некоторыхъ его сверстниковъ, отдававшихъ, какъ и онъ, свои силы на служенiе несуществовавшей еще тогда областной прессе.
и впоследствiи почерпала только новую крепость въ потраченныхъ усилiяхъ, въ испытанныхъ удачахъ и неудачахъ. Она же заставила его вернуться въ Нижнiй изъ столицы, куда онъ направился тотчасъ после окончанiя университетскаго курса.
Въ той же шутливой "Некрологiи старца Александра", о которой я упоминалъ выше и изъ которой почерпнулъ эти бiографическiя сведенiя, Гацискiй говоритъ, что "въ Казани, по слабости характера и подъ влiянiемъ некоторыхъ порочныхъ товарищей, онъ предался страсти къ увеселенiямъ въ пределахъ, благоразумiемъ не дозволяемыхъ". Увы! -- это также черта, въ большей степени присущая провинцiальнымъ университетамъ, и мало думать, что увлеченiе это, въ те времена гомерическихъ кутежей и "олимпiйскаго" похмелья, кончавшихся по большей части прозаическимъ запоемъ, действительно начинало принимать размеры довольно опасные. По крайней мере опасенiемъ печальныхъ последствiй самъ Гацискiй объясняетъ свое переселенiе въ Петербургъ, где природное благоразумiе, врожденная порядочность и склонность къ серьезнымъ умственнымъ интересамъ встретили, повидимому, более благопрiятную почву. Здесь-то, познакомившись съ В. Курочкинымъ, редакторомъ Искры, Александръ Серафимовичъ напечаталъ (3-го iюля 1859 года) свою первую литературную работу -- беллетристическiй очеркъ "Записки офицера". Произведенiе это, написанное, правда, литературно и бойко, не блещетъ, однако, никакими художественными достоинствами. Между темъ, разбирая бумаги покойнаго, я нашелъ письмо священника, писанное ко дню 30-летняго юбилея Гацискаго, въ которомъ авторъ вспоминаетъ, что "Записки офицера" ходили въ Нижнемъ въ рукописныхъ спискахъ. Надо думать поэтому, что уже въ этомъ первомъ опыте было нечто, затрогивавшее какiя-то живыя тогда, хотя и замолкшiя струны. И очень можетъ быть, что если бы авторъ пошелъ дальше по этой дороге, то онъ выработался бы въ хорошаго разсказчика или беллетриста-этнографа. Нужно, однако, сказать, что выдающейся чертой литературной физiономiи или, вернее, литературной судьбы Гацискаго является то обстоятельство, что ему не пришлось избрать окончательно и безповоротно ни одного литературнаго жанра. Объ этомъ мне придется еще говорить впоследствiи, а пока отмечу только, что еще два очерка ("Музыкальныя воспоминанiя" и "На именнмахъ"), появившiеся въ Искре отступленiй, въ которомъ написаны многiя статьи Гацискаго -- этнографическаго и историческаго содержанiя. После этого онъ окончательно избираетъ свой путь и возвращается въ 1861 г. изъ Петербурга въ Нижнiй, въ качестве чиновника особыхъ порученiй при губернаторе Одинцове и, вместе съ темъ, въ качестве редактора Нижегородскихъ Губернскихъ Ведомостей.
II.
"Оживлять Губернскiя Ведомости"! Въ то время эта задача имела свое специфическое значенiе для людей, работавшихъ въ провинцiи. Дело въ томъ, что губернскiя ведомости исчерпывали собою, за незначительными исключенiями, всю наличную провинцiальную прессу. Изъ этого совершенно ясно, что всякому, кто, подобно А. C. Гацискому, решилъ отдать свое перо на служенiе областной прессе,-- предстояло прежде всего ведаться съ единственнымъ ея органомъ.
"его крае" процвели искусства и науки вообще и печатное слово въ частности. Тутъ были бы, во-вторыхъ, более или менее умные и талантливые (но и несколько наивные на нашъ нынешнiй взглядъ) представители губернской интеллигенцiи, которые съ жаромъ и пылкими надеждами принимались за "неоффицiальный отделъ", предоставляемый въ ихъ распоряженiе. Въ первомъ действiи -- общее благоволенiе и призывы "къ совместному труду на пользу края". Во второмъ -- появленiе перваго обновленнаго и "оживленнаго" номера, знаменующаго начало процветанiя местной прессы. Потомъ -- первыя тучи на ясномъ небе. Одной стороне казалось, что достаточно добраго желанiя, чтобы все процвело во "вверенномъ нрае" и что теперь "темныя стороны" могутъ существовать разве только въ соседнихъ губернiяхъ. Другая ждала, что ей позволено будетъ раскрывать "бедность и несовершенства нашей жизни" и призывать лучшее будущее. На этой почве взаимныя недоразуменiя растутъ, какъ грибы, "оживленiе" вскоре кончается среди обоюднаго охлажденiя и недовольства, неоффицiальный отделъ исчезаетъ или принимаетъ чисто канцелярскiй характеръ, и гѵбернскiй органъ опять звдается для однихъ только шкафовъ волостныхъ правленiй, где благiя начинанiя находятъ вечное успокоенiе, рядомъ съ волостными книгами договоровъ, пустыми полуштофами и огрызками колбасы... Хорошо ещё, если въ результате "оживленiя" не оказалось какой-нибудь безнадежно разбитой служебной карьеры...
То же, въ конце-концовъ, постигло и нижегородскiй губернскiй органъ, хотя, правда, редакторская деятельность Гацискаго на первое время встретила съ внешней стороны более благопрiятныя условiя. Губернаторъ А. А. Одинцовъ (1861--1873 гг.), сменившiй декабриста Муравьева, предстовлялъ собою типъ губернскаго администратора довольно редкiй и въ наше время, пожалуй даже въ наше время особенно. Мы можемъ только вздыхать, вспоминая, что были когда-то и такiе губернаторы! Впоследствiи, уже оставляя губернiю, онъ въ шутливой речи на прощальномъ обеде самъ охарактеризовалъ свою губернаторскую деятельность: "своимъ десятилетнимъ управленiемъ,-- сказалъ онъ,-- я доказалъ ясно (и это моя главная заслуга), что губернiя могла десять летъ отлично обходиться безъ губернатора". Это, конечно, была шутка, и А. С. Гацискiй, упоминающiй объ этомъ въ своемъ сборнике ("Люди нижегородскаго Поволжья"), приводитъ несколько случаевъ, когда присутствiе въ губернiи губернатора Одинцова сказывалось довольно ощутительно. Но все это были случаи такъ сказать элементарные, когда приходилось возстановить какое-нибудь нарушенное равновесiе или какiе-нибудь попранные законные интересы. Когда равновесiе возстановлялось и законъ опять вступалъ въ свою силу, губернаторъ Одинцовъ устранялся, и губернатора Одинцова какъ будто не было видно. Онъ не думалъ, что во "вверенномъ крае" все должно отъ него исходить и къ нему устремляться, что самые злаки не могутъ произрастать безъ того, чтобы администрацiя не подтягивала ихъ изъ земли кверху, и что право на дальнейшее существованiе имеетъ лишь то, что зародилось по его особому благословенiю, въ узкомъ пространстве, освещенномъ спецiальнымъ губернаторскимъ вниманiемъ. Одинцовъ, повидимому, верилъ въ силу простого солнечнаго света, и всякое обывательское начинанiе, не вступавшее въ прямое противоречiе съ существующими узаконенiями, пользовалось если не административной поддержкой, то темъ, что часто бываетъ лучше такой поддержки, полной терпимостью. "Поддержка", даже самая энергичная,-- по необходимости узка и одностороння, тогда какъ терпимость даетъ сразу просторъ естественнымъ силамъ по всей поверхности местной жизни. Это очень удобно для края, но не особенно выгодно для личной репутацiи администратора. Въ то время какъ другiе наполняютъ местную исторiю своей предпрiимчивостью и энергiей до такой степени, что начинаетъ казаться, будто самаго края не существуетъ и все живетъ и движется блестящей деятельностью одного лица,-- Одинцовы проходятъ незаметно, какъ будто въ это время "губернiя въ самомъ деле была безъ губернатора". Ихъ торжество -- торжество закона, законныхъ интересовъ и тому подобныхъ безличныхъ началъ. И когда дело сделано, когда никто не кричитъ караулъ, и то, что родилось само, само же пытается рости и крепнутъ,-- то мы и не вспоминаемъ объ администраторе, какъ будто все такъ и шло всегда въ этомъ мiре, где есть дожди и солнце, трудолюбивые земледельцы и обрабатываемыя ими нивы, предпрiимчивые коммерсанты и промышленность... И только внимательный взглядъ различитъ въ окончательномъ результате "отрицательной" деятельности Одинцовыхъ -- приросты и плюсы въ самой жизни; тогда какъ въ результате иной необыкновенно "блестящей" личной энергiи и предпрiимчивости такъ часто открываются изъяны и недочеты. Уйдетъ такой энергичный администраторъ, и тотчасъ же все меркнетъ. "Блестящая страница" кончилась, и мы видимъ, что многочисленныя и разнообразныя процветанiя охватили узенькое, искусственно освещенное пространство, а зато многое, зарождавшееся силою самой жизни, погибло и увяло; что такихъ безвременно погибшихъ начинанiй безконечно более, чемъ принявшихъ жизнь отъ личной энергiи; что, наконецъ, обыватель утратилъ за это время значительную долю и безъ того небогатыхъ запасовъ иницiативы, которыми его наделила исторiя, и по прiобретенной привычке даже самому факту восхожденiя солнца готовъ поверить не иначе, какъ по соответствующемъ о томъ извещенiи съ пожарной каланчи или изъ полицейской будки.
Редакторская деятельность А. С. Гацискаго въ Нижнемъ-Новгороде почти целикомъ совпадаетъ съ перiодомъ губернаторства Одинцова. Но уже одинъ изъ ближайшихъ его преемниковъ (гр. Кутайсовъ) подготовилъ Гацискому одну изъ техъ неожиданностей, которыя у насъ принято называть "печальными недоразуменiями". Къ счастью, въ это время гр. Кутайсова сменилъ гр. Игнатьевъ, который нашелъ, что этотъ "опасный человекъ" есть наоборотъ человекъ очень благонамеренный и полезный. Въ бумагахъ покойнаго писателя сохранились указанiя на эти въ высокой степени интересныя страницы его бiографiи, но это не входитъ въ задачи этого очерка, и мы обратимся теперь къ изложенiю опыта Гацискаго по насажденiю местной прессы.
III.
Въ темахъ и запросахъ недостатка, разумеется, не было. Въ обществе совершался переломъ, требовавшiй живого и умнаго слова, разъясняющаго новыя жизненныя отношенiя. "Чемъ еще недавно занято было наше общество? -- спрашивалъ А. С. Гацискiй въ одной изъ своихъ статей (Губ. Вед. "Полковникъ старыхъ временъ" очень выгодно выказываются формы г-жи N. Нынче же прислушайтесь къ разговорамъ: кто говоритъ о новыхъ судахъ, кто о волостныхъ судахъ, кто о суде присяжныхъ". Но самая техника областного слова была слаба и недостаточна для удовлетворенiя этимъ запросамъ. Идеи искали своихъ людей и часто не находили. "Неужели,-- спрашиваетъ Гацискiй въ No 50 техъ же Губернскихъ Ведомостей,-- въ целой губернiи не найдется трехъ-четырехъ человекъ, которые своимъ сотрудничествомъ помогли бы Губернскимъ Ведомостямъ подняться?" Это настоящiй вопль живого, интеллигентнаго человека, испуганнаго своимъ одиночествомъ. А между темъ, неужели тогда въ самомъ деле не было людей? Если говорить спецiально о прессе, то ведь столичная пресса именно съ этого времени превращается изъ забавы словесностью въ серьезную общественную силу. Это правда, но правда также и то, что пишущихъ людей, въ общемъ, было немного, и все, что было, схлынуло въ столичные органы. Провинцiальная же пресса оставалась еще безъ деятелей. Обновленному губернскому органу нужно было еще разыскивать своего писателя и прiучать къ себе читателя медленно и съ трудомъ.
"неоффицiальной части") состоялъ въ то время одинъ наборщикъ. Этотъ труженикъ, разделявшiй съ молодымъ редакторомъ задачу оживленiя губернскаго органа прессы,-- "долженъ былъ и набрать No, и выставить его въ станокъ, и выправить корректуру, и потомъ разобрать литеры, такъ какъ безъ этого, по скудости кассы, ея недостанетъ на следующiй No". Къ тому-же этотъ типографскiй геркулесъ, выносившiй на своихъ плечахъ прессу целаго края,-- оплачивался очень скудно, и у редактора не хватало духа предъявлять слишкомъ большiя требованiя къ своему единственному наборщику, скромному труженику, самое имя котораго осталось, къ сожаленiю, совершенно неизвестнымъ.
Какъ бы то ни было, "оживленiе", хотя и не особенно бойкое, все-таки происходило. Появлялись статьи о театре, о местныхъ событiяхъ, отмечался ходъ крестьянской реформы. И главное -- затеплился огонекъ, на который понемногу потянулся обыватель-корреспондентъ изъ уездныхъ захолустiй: Сергача, Лукоянова, Городца и Балахны. Интересно и даже трогательно въ наше скептическое время перечитывать эти первые, еще робкiе опыты местной публицистики. Отреченiе отъ стараго и самая наивная вера въ близкое будущее водили перомъ захолустнаго корреспондента. Не могу отказать себе въ удовольствiи привести для примера корреспонденцiю изъ Балахны (Губ. В 23;д. No 7, 1863 года).
"Впередъ, впередъ, нашъ длинный, но узкiй городокъ! Пусть въ жизни твоей только одна местность стесняетъ ширину твоего населенiя, и то потому, что ты прибрежное детище Волги!.. Твое древнее достоянiе -- солеварни чуть не допотопнаго устройства -- обряжаются ныне въ новыя удобнейшiя формы... Ихъ пробудила наука, передавшая тебе свое знанiе черезъ морского инженера В. П. Васильева... Ты завелъ у себя библiотеку, и только ждешь преобразованiя по управленiю городскими суммами, чтобы исправить необходимые пути сообщенiя... О, много, много талантовъ въ тебе, дорогой нашъ городъ!.."
городъ имеетъ право отдохнуть и повеселиться...
Очевидно, предавая тисненiю эти балахнинскiе, сергачскiе и другiе восторги, редакцiя имела въ виду поощренiе своихъ безкорыстныхъ корреспондентовъ, и было бы несправедливо думать, что этими излiянiями ограничивалась местная публицистика того времени. Несмотря на узость рамокъ, въ ней пробивались уже и другiя, более серьезныя ноты, встречались попытки разъясненiя на новыхъ началахъ жизненныхъ отношенiй. Для примера мы возьмемъ статью другого органа, редактировавшагося тоже Гацискимъ. Въ Нижегородскомъ Ярмарочномъ Листке было помещено объявленiе о конторе г. Лика для найма и рекомендацiи прислуги. Въ наше время такiя конторы открываются съ соответствующаго разрешенiя полицiи и безъ дальнихъ околичностей приступаютъ къ взиманiю соответствующей мзды за комиссiю. Но въ те наивныя времена каждое новое дело ставилось принципiально и не обходилось безъ некотораго пафоса. Поэтому и г. Ликъ въ своемъ объявленiи прибегаетъ къ примерамъ просвещенныхъ странъ, говоритъ и объ общественномъ благе, и о прогрессе, и чуть не "о любви къ отечеству и народной гордости". А. Г. (иницiалы Гацискаго), отмечая новое учрежденiе въ фельетоне о ярмарке,-- обращаетъ вниманiе на одну сторону, упущенную изъ виду Ликомъ, обещавшимъ всевозможныя гарантiи и справки о поведенiи прислуги -- нанимателю. Хорошо,-- писалъ по этому поводу Гацискiй,-- но отчего же нетъ речи о гарантiяхъ и справкахъ для нанимающихся? "Кто бы ни быль нанимающiйся,-- гувернеръ или кучеръ, управляющiй именiемъ или дворникъ,-- онъ долженъ иметь въ акте условiя обоюдно-свободное условiе одного лица съ другимъ... то оно должно существовать на техъ же основанiяхъ, какъ и всякiй разумный договоръ двухъ заинтересованныхъ сторонъ, со всеми разумными последствiями. Если договоръ такого рода, что требуетъ непременно гарантiй, гарантiя необходима съ обеихъ сторонъ. А если все это такъ, то странно, что, накладывая своего рода main morte на нанимающагося, г. учредитель не допускаетъ недобросовестности нанимателя. А ведь это легко можетъ случиться".
Я полагаю, что эта простая мысль не утратила своей свежести еще и въ наше время, когда въ значительно выросшей россiйской прессе вновь и неоднократно подымается все тотъ же "вопросъ о прислуге". Въ то время идея "равноправности" только что освобожденнаго меньшаго брата, провозглашенная сверху въ основныхъ положенiяхъ,-- проводилась последовательно и неуклонно во все мелкiя разветвленiя житейскихъ отношенiй. Съ техъ поръ многое вокругъ насъ изменилось: идея освобожденiя въ значительной мере проникла въ практику жизни и обоюдно укоренилась въ нравахъ. Это огромное преимущество нашего времени, черта бытового прогресса, указывающая, что эпоха реформъ не прошла безследно. Фактически мы имеемъ теперь гораздо больше равноправности въ житейскомъ обиходе, чемъ въ те времена, когда практика во всемъ объеме житейскихъ отношенiй была еще полна крепостническихъ привычекъ съ обеихъ сторонъ. Но зато въ идее -- мы заключали тогда отъ рабства къ свободе. Теперь у насъ гораздо больше свободы въ нравахъ, но мы опять заключаемъ -- къ рабству.
Само собою разумеется, что рамки губернскаго органа очень скоро оказались тесны для нарождающейся провинцiальной публицистики. Отсюда -- постоянное стремленiе выйти изъ пределовъ узкой программы, стремленiе, не у всехъ встречавшее такую благосклонную терпимость, какъ у губернатора Одинцова. Ужъ въ 1864 году следуетъ въ этомъ смысле внушительное указанiе изъ Петербурга. Въ статье 17-го номера (25-го апреля 1864 г.) А. C. Гацискiй высказываетъ несколько мыслей о благотворительности. Общiя заключенiя автора въ высшей степени скромны, даже скорее робки, чемъ умеренны. Намъ теперь трудно понять, что собственно вреднаго предполагалосъ въ этой статье, проводившей мысль, что обществу и правительству еще очень долго придется смягчать последствiя нищеты посредствомъ благотворительности, не касаясь основныхъ причинъ этого явленiя. Фактъ, однако, тотъ, что эта статья подала поводъ къ собственноручному письму министра внутреннихъ делъ П. А. Валуева (какъ кажется, принципiальнаго противника областной прессы) на имя губернатора Одинцова. Съ этихъ поръ статьи подобнаго общаго содержанiя въ Губернскихъ Ведомостяхъ (по крайней мере временно) прекращаются.
Темъ, конечно, съ большимъ напряженiемъ стучатся оне въ другiя двери и ищутъ другого помещенiя, по возможности въ частной газете.
IV.
Нижнгородскiй Справочный Ярмарочный Листокъ, принадлежавшiй некоему Мельгунову {Издавался съ 1860 до 1873 г.}.
Интересная черта къ исторiи областной печати. Повидимому высшая администрацiя того времени смотрела на провинцiальную газету, какъ на праздную затею, совершенно излишнюю и пожалуй вредную, причиняющую сверхсметныя безпокойства цензурному ведомству. Поэтому добиться права на изданiе частной газеты въ провинцiи и въ то время было почти невозможно.
Первыя отступленiя отъ этого общаго правила были сделаны въ пользу торгово-промышленныхъ интересовъ. Потребность въ органе "объявленiй, биржевыхъ и другихъ справокъ" представлялась до такой степени осязательной и реальной, что отказать въ основанiи такого органа въ сколько-нибудь крупномъ промышленномъ городе было почти невозможно. Вотъ почему заглавiя "N-скiй биржевой листокъ" или "N-скiй листокъ справокъ и объявленiй" -- являются прототипами провинцiальныхъ газетъ въ первомъ перiоде. Скоро, однако, сама жизнь указываетъ на то, что действительная потребность лежитъ совсемъ не здесь. Торгово-промышленные листки ведутъ самое жалкое существованiе, изданiе не окупаетъ даже бумаги и печати, и владельцы обращаются съ жалобными просьбами о расширенiи программы. Тогда передъ администрацiей встаетъ другой "реальный интересъ": издатель разорился и проситъ дать возможность вернуть затраты. Если этотъ понятный и осязательный мотивъ встречаетъ признанiе, то слова "биржевой" или "справокъ и объявленiй" начинаютъ печататься въ заголовке все меньшимъ шрифтомъ, пока не атрофируются совершенно и пока изъ справокъ и объявленiй не сделается просто "N-скiй листокъ,-- газета литературная и политическая". Если же почему-либо просьбы оставляются безъ последствiй,-- то бедный органъ увядаетъ и падаетъ, какъ осеннiй листокъ, изсохшiй отъ недостатка питанiя, безъ живой связи съ почвой...
Эту печальную исторiю испыталъ на себе и Мельгуновъ, издатель Въ теченiе трехъ летъ онъ боролся съ равнодушiемъ торгово-промышленнаго класса, во имя котораго только и получилъ разрешенiе. Все его жалобныя слезницы о расширенiи программы встречались въ Петербурге полнейшимъ равнодушiемъ. Тогда-то онъ обратился къ содействiю А. C. Гацискаго и А. П. Смирнова, бывшихъ въ то время членами статистическаго комитета и стоявшихъ въ центре местной интеллигенцiи. Для оживленiя умирающаго органа они сообща прибегли къ чрезвычайно сложной и запутанной комбинацiи. Съ 1863 г. Мельгуновъ по договору передаетъ свою газету статистическому комитету, какъ учрежденiю оффицiальному, которому очевидно легче было добиться расширенiя программы. Затемъ губернскiй статистическiй комитетъ, по новому договору, сдаетъ газету Мельгунову въ аренду. И въ довершенiе всей этой юридической путаницы фактическое редакторство все-таки переходитъ къ А. С. Гацискому и А. П. Смирнову, какъ членамъ статистическаго комитета {А. П. Смирновъ умеръ въ конце 1864 года или въ начале 1865 г. Съ этого времени Гацискiй редактировалъ газету одинъ.}. Эта невинная хитрость со стороны кружка местныхъ писателей, имевшая очевидною целью -- провести первую частную газету подъ оффицiальнымъ флагомъ, вначале послужила несчастному листку на пользу. Целый рядъ постепенныхъ ходатайствъ со стороны комитета, поддержанныхъ благосклоннымъ сочувствiемъ губернатора Одинцова, былъ уваженъ. Газета получала новый отделъ за отделомъ, не исключая даже "политическихъ известiй", подъ условiемъ, однако, заимствованiя таковыхъ изъ оффицiальныхъ петербургскихъ изданiй. Съ 20-го iюня 1870 г. Мельгуновъ, по ходатайству все того-же губернскаго комитета, получаетъ разрешенiе откинуть эпитетъ "ярмарочный" и выпускать газету круглый годъ, а не въ ярмарочное только время.
Однако, уже съ конца 60-хъ годовъ отношенiе къ Листку изменяется къ худшему. Въ целомъ ряде бумагъ на имя губернатора главное управленiе по деламъ печати отмечаетъ постоянныя погрешности газеты. То, въ одной статье, "преувеличенно и тенденцiозно" трактуется о бедности учащейся семинарской молодежи; то въ другой -- какъ бы оправдывается народное пьянство ссылкой на изреченiе св. Владимiра ("веселiе есть Руси пити") и т. д., и т. д. Если вспомнимъ, что въ те времена более или менее безпрепятственно печаталось въ столичныхъ изданiяхъ,-- то самая ничтожность этихъ обвиненiй покажетъ красноречиво, что для областной печати существовали совершенно иныя мерки. Впрочемъ, гораздо проще дело объясняется несколько ироническими сентенцiями, сопровождающими почти каждое изъ этихъ указанiй. "Нельзя не заметить, что все это не входитъ въ утвержденную программу изданiя". Действительно, не смотря на значительное повидимому расширенiе, программа все-таки оставалась еще очень узкой, и статьи руководящаго характера, обозренiя и фельетоны проходили только благодаря терпимости местной цензуры. Теперь газете показывали ясно, что впередъ она должна держаться строго въ пределахъ программы, а въ дальнейшемъ ея расширенiи отказывали категорически. Наконецъ, въ 1872 году (4-го iюля) последовало совершенно точное и, къ сожаленiю, довольно справедливое замечанiе, что изданiе частной газеты "общелитературнаго и политическаго направленiя" отнюдь не входитъ въ задачи губернскаго статистическаго комитета, почему и предлагается последнему окончательно выяснить отношенiя свои къ изданiю, не возобновлять съ Мельгуновымъ контракта и обратить газету въ действительный органъ комитета, для печатанiя трудовъ последняго.
Само собою разумеется, что это равнялось фактическому закрытiю газеты, и уже къ следующему году Листокь прекратилъ свое существованiе, длившееся при указанныхъ очень тяжелыхъ условiяхъ ровно десять летъ. Къ этому времени ему, очевидно, удавалось постепенно одолевать внутреннiя препятствiя (отсутствiе силъ и равнодушiе публики): онъ выросъ въ объеме и выходилъ уже круглый годъ, по 4 раза въ неделю...
году, т. е. какъ разъ въ то время, когда судьба Нижегородскаго Листка уже выяснилась и онъ доживалъ последнiе дни,-- въ Казани кружокъ местныхъ писателей, товарищей Гацискаго, сталъ издавать Камско-Волжскую Газету. Редакторомъ издателемъ былъ Н. Я. Агафоновъ, ближайишми сотрудниками -- Пономаревъ и К. Лаврскiй въ Казани. А. C. Гацискiй, уже въ то время пользовавшiйся известностью въ качестве провинцiальнаго писателя и издателя принималъ въ газете тоже очень деятельное участiе. Это была первая газета Поволжья съ более или менее полной программой и располагавшая сложившимися и совершенно достаточными литературными силами. Велась она талантливо и литературно. сразу заняла очень видное положенiе, въ особенности пылкимъ, настойчивымъ, горячимъ и обстоятельнымъ выясненiемъ памятнаго самарскаго голода въ 1873 году. Въ лице Камско-Волжской Газеты печать Поволжья делала огромный шагъ, оставляя далеко позади тотъ типъ газеты, съ которой приходилось иметь дело Гацискому. Времена для областной печати назревали быстро, и новая казанская газета показала, что провинцiальный органъ можетъ играть очень важную и много определяющую роль въ критическiе моменты местной жизни. Къ сожаленiю, непривычка къ этой роли областной прессы была еще очень сильна, и то самое, что составило силу газеты, послужило къ ея погибели. Уже въ 1874 году цензура Камско-Волжской Газеты газеты. Издатель, г. Агафоновъ, отправился въ Петербургъ и тамъ горячо изложилъ все практическое неудобство для изданiя этого порядка цензуры. Покойный М. H. Лонгиновъ выслушалъ очень холодно это объясненiе и ответилъ сухо, что все это -- для него совсемъ не новость. Агафоновъ понялъ, вернулся въ Казань, и юная газета была закрыта въ 1874 году, просуществовавъ только два года...
V.
Такъ кончились попытки А. С. Гацискаго по насажденiю органовъ печати въ провинцiи,-- попытки, которымъ онъ отдалъ десятъ лучшихъ летъ своей жизни. Можно было подумать, что после всехъ этихъ усилiй, такихъ настойчивыхъ и все-таки напрасныхъ,-- онъ стоитъ опять у своего исходнаго пункта...
Уже въ 1869 году,-- въ перiодъ наибольшаго внешняго давленiя на оба редактируемые имъ органа,-- въ Губерискихъ Ведомостяхъ А. С. Гацискiй высказывалъ мненiя о задачахъ провинцiальной печати, проникнутыя некоторымъ унынiемъ и пессимизмомъ. Онъ распространяется здесь о центростремительномъ влiянiи столицъ, отнимающихъ у провинцiи лучшiя силы, о внешнихъ и внутреннихъ препятствiяхъ, мешающихъ развитiю областной печати. Изъ всего этого делался выводъ, что провинцiальная печатъ надолго еще должна ограничиваться собиранiемъ бытового, этнографическаго и экономическаго матерiала. Уже изъ этого видно, что въ сущности А. С. Гацискiй не былъ совсемъ журналистомъ. Къ этому времени его имя, почти неизвестное въ качестве публициста вне пределовъ Нижегородскаго края, начинало прiобретать известность въ спецiальной области, какъ имя знатока исторической и бытовой стороны местной жизни. Его "Сборникъ въ память второго статистическаго съезда" и его "Нижегородскiй сборникъ", изданный къ 1875 году уже въ составе четырехъ большихъ томовъ, обращали на него вниманiе спецiалистовъ, а также всехъ, работавшихъ въ томъ же направленiи въ провинцiи. Кабинетная складка его ума брала свое, и совершенно понятно, что, отдаваясь самъ съ любовью и видимымъ успехомъ изученiю старины и нейтральнаго бытового матерiала, онъ былъ склоненъ увести въ минуту унынiя свое любимое детище -- провинцiальную газету -- въ эту безмятежную и совершенно несродную ей область.
Камско-Волжской Газеты, съ ея молодой, можетъ быть,тнеопытной, но кипучей и живой деятельностью, съ ея влiятельнымъ участiемъ въ вопросахъ повседневной жизни,-- выводитъ А. C. Гацискаго изъ этого настроенiя, и возникшая въ 1875--6 годахъ оживленная полемика по вопросу о задачахъ провинцiальной печати застаетъ его опять исполненнымъ самой пылкой веры въ свое дело.
Сколько мне известно, вопросъ этотъ принципiально ставился въ нашей прессе два раза. О первомъ изъ этихъ случаевъ еще въ 60-хъ годахъ упоминаетъ А. C. Гацискiй въ заметке, помещенной въ Губернскихъ Ведомостяхъ. круто. Одна изъ сторонъ доказывала, что провинцiи ненужны и невозможны въ ней свои газеты. Такъ какъ въ губернскихъ городахъ нетъ вовсе умственныхъ интересовъ, то имъ достаточно оффицiальной части губернскихъ ведомостей, изъ коихъ обыватель можетъ узнать последнiя распоряженiя своего начальства.
Полемика семидесятыхъ годовъ отличается отъ этого эпизода настолько же, насколько провинцiальная печать этихъ годовъ отличалась отъ своихъ эмбрiоновъ предьгдущаго десятилетiя.
Въ 1875 году въ журнале Дело (кн. IX и X) появились статьи Д. Л. Мордовцева подъ заглавiемъ "Печать въ провинцiи". Это было время, когда были въ ходу широкiя обобщенiя, заключавшiя отъ явленiй бiологическихъ къ общественнымъ. Въ качестве посылки, авторъ взялъ указанiе одной статьи Эли Реклю: "большiя рыбы стремятся въ большiя моря, крупныя инфузорiи -- въ большiе стаканы". Отсюда получался чуть не универсальный законъ всякой общественности, по которому все выдающееся стремится къ крупнымъ центрамъ. "Вотъ,-- прибавлялъ отъ себя Д. Л. Мордовцевъ,-- та страшная сила, которая налагаетъ руку на провинцiализмъ во всехъ его видахъ... въ томъ числе на провинцiализмъ литературный... Ясно, что и печать вместе съ человекомъ будетъ тяготеть къ центрамъ, городамъ, а провинцiи должны оставаться вдовствующими во всехъ отношенiяхъ".
Правда, эти жестокiе по своей категоричности выводы были обставлены въ статье Д. Л. Мордовцева многими ограниченiями и даже прямо противоречiями. Между прочимъ, статья заключала въ себе интересныя указанiя на существованiе целыхъ шести заметныхъ фракцiй тружениковъ провинцiальнаго слова. работамъ которыхъ самъ авторъ придавалъ большое значенiе. Уже одно это указанiе довольно красноречиво, особенно же въ связи съ фактомъ существованiя такихъ провинцiальныхъ изданiй, какъ въ Казани, Донъ въ Воронеже, Азовскiй Вестникъ въ Таганроге, въ Иркутске, Кiевскiй Телеiрафъ въ Кiеве и несколько другихъ, доказавшихъ свою полную жизнеспособность при условiяхъ более тяжелыхъ, чемъ условiя столичной печати. -- Изъ этого видно, сколько утекло воды съ техъ поръ, когда Гацискiй спрашивалъ съ отчаянiемъ: "неужели не найдется у насъ 2--3 сотрудниковъ для газеты", когда спорили о самой возможности какого-либо матерiала для губернскаго изданiя...
Темъ не менее, вопросъ опять ставился принципiально, и во многихъ местахъ своей статьи Д. Л. Мордовцевъ предсказываетъ поглощенiе и смерть областному печатному слову. Правда, онъ признаетъ возможность того, что когда-нибудь процессъ централизацiи превратится въ обратный, и тогда литература хлынетъ въ провинцiю,-- но тутъ-же прибавляетъ, что "это едва-ли когда-нибудь случится". Затемъ онъ указываетъ факты роста и успеха провинцiальныхъ изданiй,-- но считаетъ ихъ случайными и не имеющими ближайшаго будущаго. Самое закрытiе онъ объясняетъ не внешними причинами, а темъ, что газета взялась судить о вопросахъ, которые подобаетъ ведать только печати столицъ... Затемъ, онъ кончаетъ ссылками на указанныя уже мною мненiя А. C. Гацискаго, какъ на авторитетное признанiе ограниченности задачъ и сферы действiя провинцiальныхъ изданiй.
Полемика, возникшая по этому поводу, въ свое время составила очень заметный литературный эпизодъ. Статья г. Мордовцева, написанная слишкомъ наскоро и довольно сбивчиво въ отношенiи главной мысли, однако не лишенная той талантливой и раздражающей яркости, которая вообще была присуща этому писателю, задела -- можетъ быть, неожиданно для самого автора -- целую серiю смежныхъ вопросовъ. Впоследствiи споръ локализировался и принялъ форму дiалога между Отечественными Записками (H. K. Михайловскiй) и
Всякому, кто пожелаетъ изучить настроенiе и главныя теченiя мысли въ 70-хъ годахъ, этотъ полемическiй эпизодъ доставляетъ очень много интереснаго и живого еще и ныне матерiала. Для насъ, однако, интересна та сторона его, где онъ касается предмета настоящей статьи. т. е. судебъ провинцiальнаго слова... Въ этомъ отношенiи любопытны уже те размеры, какiе внезапно приняла полемика. Оказалось, что такъ или иначе, где ползкомъ, где ничкомъ, прямо или обходами и хитростями, провинцiальная пресса все-таки уже заняла свое место въ русской жизни, и необыкновенный шумъ, раздавшiйся после статьи Д. Л. Мордовцева между прочимъ въ провинцiи, обнаружилъ присутствiе, въ качестве живого и задорнаго факта, того самаго явленiя, въ самой возможности котораго еще такъ недавно сомневались даже писатели. Кроме столичныхъ газетъ, въ полемике приняли участiе провинцiальныя, начиная Воронежскимъ Телеграфомъ и кончая далекой Сибирью. Первымъ Шагомъ, заключавшимъ, мелсду прочимъ, также и пылкую, хотя и несколько наивную отповедь Д. Л. Мордовцеву, и последнiй въ своемъ ответе ("Quos ego!", Дело, 1876, кн. 5-я) приводитъ даже выдержки по тому же предмету изъ газеты издававшейся въ Галицiи. А. C. Гацискiй выступилъ въ свою очередь съ брошюрой "Смерть провинцiи или нетъ", которая сразу заняла центральное положенiе среди голосовъ полемизировавшей провинцiи и способствовала широкой известности А. C. Гацискаго гораздо въ большей степени, чемъ вся его предыдущая кропотливая работа. Въ этой брошюре съ некоторой умеренностью, но въ другихъ изданiяхъ съ значительною резкостью и задоромъ пишущая провинцiя заявляла уже не только о своемъ праве голоса, но въ иныхъ случаяхъ о праве голоса преимущественнаго, какъ голоса областного, какъ выраженiя непосредственной жизни страны,-- "земли", вопiющей противъ канцелярской и бюрократической рутины столицъ. Провинцiальный писатель, въ душе котораго накопилось много горечи, далеко, разумеется, не безпричинной,-- теперь изливалъ ее, задетый обмолвкой Д. Л. Мордовцева, на ни въ чемъ неповиннаго столичнаго собрата. Въ этомъ, конечно, было много наивнаго. Между прочимъ, въ своей брошюре А. C. Гацискiй упоминаетъ объ одномъ изъ своихъ друзей, выражавшемъ готовность принести клятву Аннибала въ вечной вражде къ столичной прессе. "Литераторъ-обыватель" въ Первомъ Шаге звалъ самого Мордовцева доказать искренность своихъ симпатiй къ областной прессе, бросивъ столицы для того, чтебы работать только въ провинцiальныхъ изданiяхъ. Самъ А. C. Гацискiй въ это время, да и после, любилъ прибегать къ сравненiю петербургскихъ писателей съ департаментскими чиновниками, а провинцiальныхъ -- съ "волжскими бурлаками".
Какъ бы то ни было, этотъ шутливый эпизодъ былъ уже последнимъ, въ которомъ вопросъ о праве провинцiальной прессы на существованiе ставился принципiально.
своеобразнымъ полуархаическимъ стилемъ автора) имеетъ "патентъ радованiя", выданный ему благодушнымъ противникомъ А. C. Гацискимъ, пiонеромъ все растущаго областного слова...
VI.
Такъ закончилась эта характерная полемика, вынесшая имя Гацискаго изъ областной полуизвестности въ ту область, где оно стало известнымъ, какъ имя "пiонера областной печати". Обращаясь собственно къ литературной характеристике покойнаго въ тесномъ смысле слова, приходится сказать съ грустью, что после 35-летней литературной работы онъ не оставилъ все-таки трудовъ, на которыхъ въ особенности покоилась бы его литературная известность. Исторiя его издательства похоронила въ безвестной могиле плоды десятилетнихъ ухищренiй и усилiй. Историческiя работы А. C. Гацискаго, обнаруживавшiя изумительную память и детальное знакомство съ исторiей края, носили всегда характеръ случайныхъ заметокъ и справокъ, слишкомъ спецiальныхъ, а порой представляли просто сырой матерiалъ. Таковъ его "Нижегородскiй Летописецъ" -- сводъ четырехъ варiантовъ рукописной летописи Нижняго-Новгорода. Затемъ мы имеемъ еще несколько статей историческаго содержанiя, напечатанныхъ въ "Нижегородскихъ сборникахъ" ("На Сундовике, въ Жарахъ и на Сити-на-реце" и др.). Это -- разсказы о поездкахъ Гацискаго для ученыхъ изысканiй,-- въ одномъ случае места битвы на Сити, въ другомъ -- могильнаго памятника кн. Пожарскаго, въ третьемъ -- для раскопокъ кургана въ одномъ изъ уездовъ Нижегородской губ. Все эти заметки написаны въ томъ своеобразномъ стиле, образецъ котораго далъ некогда покойный Погодинъ (между прочимъ, тоже ездившiй на берега Сити съ тою-же целью), и со всей непосредственностью кабинетнаго труженика, на котораго всякая мелочь полей, проселочныхъ дорогъ и сельскаго быта производитъ необыкновенно яркое и сильное впечатленiе. Светъ солнца, облако, дорожная встреча и пенiе птицы на ветке придорожной березы -- все это покойный заносилъ въ свой путевой дневникъ, пересыпая эти описанiя множествомъ детальныхъ замечанiй историческаго и этнографическаго характера, которыя обнаруживали необыкновенныя познанiя въ бытовой области местной жизни, но которыя вместе съ темъ являлись случайно, несвязанныя никакой внутренней связью ни съ предметомъ статьи, ни другъ съ другомъ. Что касается до чисто историческихъ результатовъ этихъ изысканiй, то они оказывались более чемъ скудными: точное определенiе места татарскаго погрома осталось подъ такимиже сомненiями, какъ и после поездки Погодина. Курганъ оказался "натуральнымъ", а могильная плита Пожарскаго -- простымъ булыжникомъ, на которомъ пастухи нацарапали что-то посредствомъ гвоздя.
О характере "Нижегородскаго сборника",-- капитальнаго и многолетняго труда покойнаго Гацискаго,-- приходится сказать, что самъ онъ, какъ писатель, участвовалъ въ немъ. предисловiями и несколькими статьями, въ роде упоминаемыхъ выше, затемъ нужно упомянуть о "Нижегородекомъ театре", представляющемъ матерiалъ для исторiи театральнаго дела въ Россiи, съ характеристиками игры забытыхъ давно артистовъ, затемъ "Нижегородку" -- нечто вроде путеводителя по Нижнему, и "Люди нижегородскаго Поволжья" -- маленькiй сборникъ довольно сухихъ бiографiй, подобранныхъ тоже довольно случайно.
Вотъ то, что остается после Л. С. Гацискаго. Передо мной лежитъ еще библiографическiй списокъ, составленный самимъ Гацискимъ съ необыкновенной аккуратностью. И чего только нетъ въ этомъ списке! И исторiя, и этнографiя, и беллетристика, и летучая отметка газетнаго хроникера, и печатная докладная записка по чисто деловому вопросу, и даже -- стихотворенiе!
Наконецъ, когда после его смерти я приступилъ, по просьбе близкихъ лицъ, къ обозренiю его бумагъ,-- меня охватило какое-то жуткое чувство, близкое къ ужасу при виде этой необъятной массы сырого матерiала, которою покойный окружилъ себя при жизни. Вырезки изъ газетъ, историческiя брошюры, съ отметками на поляхъ и подготовленныя для извлеченiй, тетради съ различными выписками, столбы записныхъ книжекъ и затемъ -- тучи отдельныхъ листковъ, исписанныхъ торопливымъ и мелкимъ, какъ бисеръ, почеркомъ. "Я собираю и классифицирую матерiалъ такъ, какъ будто мне предстоитъ работать до 80 летъ",-- говорилъ покойный. Но мне кажется, что для этого моря литературнаго сырья не хватило бы десяти жизней, и невольное жуткое чувство проникало въ душу, при виде этой пучины, поглотившей даровитаго, но одинокаго труженика...
утопали въ непосильной борьбе съ надвигавшимся со всехъ сторонъ матерiаломъ, но все-таки выполняли свою особенную миссiю.
Это была миссiя "литератора-обывателя" въ лучшемъ значенiи этого слова.
Типъ этотъ теперь уже сходитъ со сцены, и недаромъ Гацискiй въ последнiе годы почти не участвовалъ въ текущей литературе. Онъ чувствовалъ инстинктивно, что его роль сыграна и его дело сделано. Онъ виделъ, какъ изъ того эмбрiона, который представляла собой его "неразделенная" тридцатилетняя работа, выделилось въ одну сторону систематическое, вооруженное всеми средствами науки изследованiе въ виде почвенныхъ изследованiй и земской статистики, какъ съ другой на смену ему приходили провинцiальные публицисты новаго типа, успевшаго изъ многихъ зависимостей скинуть съ себя хоть одну, опутывавшую деятельность литератора-обывателя.
Въ той полемике, о которой я говорилъ выше, провинцiальные писатели любили останавливаться на специфическихъ отличiяхъ писателей провинцiй и сотрудниковъ столичныхъ изданiй. Мы видели, что А. C. Гацискiй съ добродушной наивностью любилъ изображать себя "волжскимъ бурлакомъ", какъ бы въ противоположность "департаментскимъ чиновникамъ" петербургской прессы, и въ предисловiи къ одному изъ своихъ сборниковъ онъ говоритъ, что отъ радости густо смазалъ свои волосы квасомъ и наделъ по-праздничному сапоги бураками. Казанскiй литераторъ-обыватель, въ сборнике "Первый Шагъ", съ безсознательной меткостью коснулся еще одной черты, выгодно, по его мненiю, отличающей писателей-областниковъ: "Мы,-- писалъ онъ,-- относимся къ литературе безкорыстно. Вы получаете отъ нея, мы на нее тратимъ. Вы пишете, чтобы жить, мы живемъ, чтобы писать".
H. К. Михайловскiй очень остроумно отразилъ сравненiе Гацискаго. Петербургскiй писатель далеко не всегда и, пожалуй, даже довольно редко служитъ въ департаменте. Съ другой стороны, провинцiальный писатель довольно часто служитъ въ канцелярiи губернатора или въ казенной палате. Такимъ образомъ, петербургскiй писатель съ такимъ-же правомъ можетъ считать себя петербургскимъ крючникомъ, какъ и провинцiальный -- волжскимъ бурлакомъ. Дело, очевидно, не въ томъ, где
Это, безъ сомненiя, совершенно справедливо и бьетъ въ самый центръ вопроса; но при этомъ остается, однако, въ полной силе отличiе, указанное литераторомъ-обывателемъ. Дело именно въ томъ, что петербургскiй литераторъ не ходитъ въ департаментъ и именно потому, что не имеетъ въ этомъ надобности, такъ какъ его уже кормитъ литература; между темъ какъ провинцiальная литература еще никого тогда кормить была не въ состоянiи, и мнимый "волжскiй бурлакъ", т. е. литераторъ-обыватель нашихъ провинцiй, обязывался непременно служить чиновникомъ особыхъ порученiй у губернатора, чтобы кормить свое хилое детище.
Только врядъ-ли это сравненiе служило къ выгоде провинцiальной прессы. Правда, это обстоятельство налагаетъ особую черту безкорыстiя и некотораго идеализма на отношенiя провинцiальнаго писателя къ его газете и вообще къ его изданiю. Едва-ли до конца жизни А. C. Гацискаго такъ называемый литературный гонораръ составлялъ хоть сколько-нибудь заметную статью его бюджета. Наоборотъ, жалованiе чиновника особыхъ порученiй при губернаторе Одинцове въ значительной части наверное поглощалось нуждами изданiя. Сколько мне известно, ни одно еще изъ изданiй А. С. Гацискаго не окупилось и, значитъ, все эти начинанiя требовали затратъ, которыя не возвращались.
Такимъ образомъ,-- и въ этомъ главное отличiе литератора-обывателя,-- онъ не только жилъ, чтобы писать, но еще и служилъ
Если газета живетъ на средства, получаемыя изъ канцелярiи губернатора,-- она поневоле и неизбежно подпадаетъ подъ косвенное влiянiе канцелярiи. Если средствомъ для ея существованiя ямяется жалованiе городского головы,-- она опять невольно будетъ, если не говорить, то молчать въ зависимости отъ партiйныхъ соображенiй. И только газета, которая не кормится отъ стороннихъ источниковъ, а сама даетъ средства своимъ работникамъ, является органомъ независимаго мненiя, той новою силою, которая, имея собственную точку опоры, действительно движетъ и поворачиваетъ окружающiй ее мiръ частныхъ, своекорыстныхъ интересовъ... правда, и теперь провинцiальная пресса еще далека отъ этого положенiя... И въ этомъ немало виновато ея прошлое: "торговый листокъ", даже погибшiй вначале, все-таки налагаетъ руку на ея будущее: она почти вся въ рукахъ издателя-промышленника. Но провинцiальный "писатель", отдавшiйся нераздельно одной литературе, уже народился. Онъ бродитъ порой изъ города въ городъ, подымаетъ значенiе той или другой газеты, разочаровывается и опять ищетъ. Онъ повторяетъ собой прежнiою исторiю "оживленiя" губернскихъ органовъ, только роль прежнихъ администраторовъ играетъ теперь для него торгашъ и промышленникъ... Однако, это уже не относится къ нашему очерку...
VII.
И для того, что уже достигнуто, потребовалась работа, потребовалась жизнь целаго поколенiя, целаго общественно-литературнаго типа...
Въ исторiи каждой нацiональной литературы есть непременно перiодъ такъ называемаго меценатства, своего рода паразитизма, когда, еще неокрепшая, она нуждается въ стороннемъ покровительстве и поддержке. Провинцiальная пресса, скромная и неблестящая, нашла его не при дворахъ и не во дворцахъ вельможъ. Ее, сиротливую и убогую, взялъ подъ свое покровительство самъ далеко небогатый и неважный литераторъ-обыватель. Онъ не получалъ отъ нея выгодъ и поддержки, наоборотъ -- ее онъ долженъ былъ охранять, ее надо было поддерживать. Для нея-то онъ служилъ, чтобы охранять ее на два фронта: отъ предубежденiй сверху, отъ равнодушiя и часто косной враждебности снизу.
Такимъ именно литераторомъ-обывателемъ былъ и Гацискiй. Въ той-же шутливой автобiографiи, которую я уже цитировалъ ранее, онъ такъ рисуетъ собственный портретъ: "съ годами старецъ Александръ все более прiобреталъ душеанаго слокойствiя, почерпаемаго въ некоторой манiи къ нижегородоведенiю и нижегорододеланiю: окруживъ себя нижегородскими книгами, картинами, планами, картами, иконами, онъ чувствуетъ себя, какъ рыба въ воде, птица въ воздухе, или "кротъ въ норе". Ступая по стогнамъ града и почти безошибочно определяя встречающихся ему на пути угольщиковъ изъ Красной Рамени, грушевниковъ изъ Сiухи, штукатуровъ изъ Белгородья, столяровъ-пуреханъ изъ Жаровъ, онъ находитъ въ этомъ немалое удовольствiе. Считая вообще весь нижегородскiй край своей научно-литературной вотчиной, закрепленной за нимъ несколькими давностями спокойнаго и ненарушимаго владенiя, изучая отдаленнейшiя историческiя эпохи во второй половине дня,-- онъ былъ бы идеально счастливъ, если бы,-- такъ заканчиваетъ онъ эту свою исповедь,-- жизнь не напоминала ему слишкомъ часто о несоответствiи идеаловъ 40-хъ годовъ, на которыхъ онъ воспитался, и 60-хъ, въ выработке которыхъ участвовало и его поколенiе, съ современною действительностью".
"многiя давности", въ теченiе которыхъ можетъ сложиться въ данной среде такой интеллектуальный образъ, не проходятъ напрасно и для данной среды. Онъ окрашенъ ею, но и она невольно принимаетъ кое-что отъ него. Одинокiй светъ его лампы, его затеи, его работы -- все это становится знакомымъ и близкимъ. И вотъ почему онъ могъ проводить въ обывательскую среду свое любимое, но еще безсильное и нищее детище -- литературу.
Вотъ онъ задумываетъ работу. Онъ знаетъ, что въ такихъ-то глухихъ углахъ живетъ учитель, священникъ, старикъ-управляющiй... Они тоже, въ меньшихъ размерахъ -- литераторы-обыватели. Одинъ любитъ записывать песни, другой читаетъ старые документы, валявшiеся на церковной колокольне. Третiй ведетъ запись погоде, четвертый зачемъ-то каждый вечеръ, гусинымъ перомъ, заноситъ впечатленiя дня. Эти записи и эти впечатленiя ни къ чему не стремятся, ничего не имеютъ въ виду. Они делаются отъ полноты обывательскаго сердца, въ которомъ не исчезло еще смутное стремленiе съ выраженiю смутныхъ мыслей. Они заносятся, какъ заносилъ въ прошломъ веке одинъ изъ такихъ литераторовъ-обывателей, Болотовъ, все, что останавливало на себе его взглядъ или вниманiе въ Богородицкомъ захолустьи. Снегъ покрылъ плля и дороги, снегъ завалилъ деревья, снегъ мелькаетъ въ воздухе, къ усадьбе нетъ ни прохода, ни проезда. И вотъ литераторъ-обыватель пишетъ въ своемъ дневнике, четко выводя на синемъ листе заглавiе:
"О обильно выпавшемъ снеге".
Въ другой разъ проезжiй ремонтеръ, человекъ бывалый и досужiй, разсказываетъ о беломъ свете, и Болотовъ, по его отъезде, прибавляетъ еще главу къ дневиику:
"О полячке гордой и богатой".
въ усадьбе, а вдалеке, въ шумномъ свете -- полячка; между этими двумя фактами, изъ которыхъ решительно ничего не следуетъ, бьется въ тоске замирающая человеческая мысль, не находящая выхода...
И вотъ является человекъ, который даетъ исходъ этому броженiю тоскующей мысли. Оказывается, что старыя бумаги, валявшiяся на колокольне, интересны и даже подлежатъ опубликованiю въ трудахъ архивной комиссiи, основанной и председательствуемой Гацискимъ. Оказывается, что пески принимаются съ благодарностью статистическимъ комитетомъ, въ которомъ секретарствуетъ все тотъ же Александръ Серафимовичъ. Оказывается, что и обывательская тоска, и обывательское негодованiе, и желанiе лучшаго -- все можетъ найти место въ газете. Оказывается, однимъ словомъ, что все это идетъ въ дело, что все направляется къ такой-то цели, что все, надъ чемъ смеялись, какъ надъ чудачествомъ, куда-то годится... И вотъ въ углахъ объ этомъ говорятъ, этому удивляются, потомъ въ свою очередь начинаютъ чинить перья и на вопросъ о причине необыкновенныхъ предпрiятiй отвечаютъ:
-- Хочу тоже... Александру Серафимовичу кое-что... о нашей жизни...
А Александръ Серафимовичъ начинаетъ огромный трудъ, безъ работниковъ, безъ средствъ, съ одной надеждой и верой въ свое дело. И, смотришь, растутъ десять томовъ этнографическаго сборника. Откуда-то явились молодые люди, которые именемъ А. С. Гацискаго разъезжаютъ по усадьбамъ, по церковнымъ домамъ, по глухимъ деревушкамъ. Пишутъ священники, пишутъ самоучки-крестьяне, царапаетъ что-то о своей нужде полуграмотный кустарь. Сначала статистическiй комитетъ принимается печатать все то, что набирается съ разныхъ сторонъ. Потомъ у него уже не хватаетъ средствъ,-- Александръ Серафимовичъ говоритъ въ городской Думе о важности познанiя своей родины. Если бы это говорилъ человекъ со стороны, какой-нибудь спецiалистъ-литераторъ, то обыватель пожалуй готовъ бы былъ закричать караулъ, подозревая, что его вовлекаютъ въ государственное преступленiе. Но говоритъ Александръ Серафимовичъ, товарищъ городского головы,-- и обыватель даетъ пособiе. Потомъ, когда и этого не хватаетъ, А. С. говоритъ о важности родиноведенiя въ земстве. А въ земстве сидитъ волостной писарь, который уже кое-что посылалъ въ "ведомости", сидитъ священникъ, который очень уважаетъ Александра Серафимовича, сидитъ гласный, котораго А. С. будетъ тоже выбирать куда-нибудь,-- и опять получаетъ пособiе. А затемъ оказывается, что въ практическомъ вопросе Александръ Серафимовичъ засыпалъ противника данными, почерпнутыми изъ изследованiя. И обыватель самъ начинаетъ раскрывать книгу...
Такъ постепенно совершалась эта работа, и дремавшая мысль и засыпавшiе умственные запросы просыпались къ жизни. Является книга, является корреспондентъ, а за ошеломляющей захолустье корреспонденцiей идетъ въ газету читатель... Целая жизнь, работа десятковъ летъ потребовалась для этихъ результатовъ,-- но что-жъ изъ этого! Въ каждой области, въ каждомъ губернскомъ городе есть свой Гацискiй, большихъ или меньшихъ размеровъ. Въ Нижнемъ -- это былъ Александръ Серафимовичъ, въ Казани -- Агафоновъ, въ Перми -- Смышляевъ, въ Саратове, Астрахани, Твери, Воронеже, Симбирске -- всюду были свои Гацискiе, делающiе такъ-же и тоже дело...
не сомневается, что для ея успеха необходимо живое и сочувственное отношенiе всехъ слоевъ общества. Между темъ, и вглубь, и вширь мы, не смотря на свое прославленное даже въ учебникахъ единство, въ сущности далеко не едины. Не говоря о малограмотномъ народе, хранящемъ допотопныя понятiя о самыхъ основанiяхъ нашего гражданскаго строя, Россiя такъ необъятна вширь, что всякая государственная идея, какъ бы живо она ни сознавалась въ центрахъ, рискуетъ замереть прежде, чемъ дойдетъ до окраинъ. Начиная отъ внутреннихъ губернiй Европейской Россiи, чутко вздрагивающихъ при каждомъ новомъ "веянiи" изъ центровъ, и кончая северо-востокомъ Сибири, занятымъ "несовершенно-подданными" (по определенiю Свода Законовъ) чукчами, которые не испытываютъ уже ни въ какой мере влiянiе нашей кулътуры и нашего государственнаго права,-- наше отечество похоже на гиганта, вяло раскинувшагося на огромномъ пространстве, съ отекшими членами, не проводящими къ оконечностямъ нервныхъ токовъ отъ центра.
И это-то мы называемъ нашимъ единствомъ, и при этомъ мы боимся не инертности, а слишкомъ будто бы быстраго прогресса. Между темъ, никакiе воображаемые сепаратизмы, никакiя областныя учрежденiя со всемъ разнообразiемъ ихъ местныхъ особенностей не могутъ доставить нашему едиству, нашему дальнейшему гармоническому развитiю техъ поистине устрашающихъ препятствiй, какiя ставятся этой инертностью нашего государственнаго организма, этой бездеятельностью его областей.
И вотъ почему всякiй очагъ живой местной мысли, который пытается провести въ своемъ уголке общую идею, общiя сведенiя, который направляетъ дремлющее вниманiе далекаго захолустья на те же предметы, о которыхъ думаютъ и говорятъ въ центрахъ общей жизни отечества, который будитъ гражданскiе интересы и чувства, направляя ихъ на вопросы общаго блага, является прежде всего могучимъ органомъ объединенiя и развитiя. И вотъ почему вопросъ о будущемъ освобожденiи областного слова является для нашего огромнаго отечества настоятельнымъ и насущнымъ.
Но если это такъ, если Россiя сделала въ этомъ направленiи такой шагъ, после котораго самые вопросы, надъ решенiемъ которыхъ приходилось биться предыдущему поколенiю, перестали быть вопросами и стали фактомъ; если теперь въ провинцiи уже есть своя пресса, если въ ней то и дело закипаетъ уже систематическое изследованiе, если на смену литератора-обывателя приходитъ новый типъ инсателя,-- независимаго работника уже отделеннаго литературнаго труда; если, наконецъ, мы близки къ тому времени, когда предубежденiе противъ провинцiальнаго печатнаго слова окончательно разрушится,-- то и этимъ въ весьма значительной степени мы будемъ обязаны разностороннимъ усилiямъ "литератора-обывателя", который заслужилъ всею своею одинокой и самоотверженной работой вечную и благодарную память....
1894 г.