Русская пытка в старину (старая орфография)

Современникъ Алексея Михайловича, русскiй человекъ и эмигрантъ семнадцатаго века, Григорiй Карповичъ Кошихинъ, среди другихъ учрежденiй допетровской Руси, такъ описываетъ простые прiемы тогдашняго "изследованiя истины" по уголовнымъ деламъ:

"Разбойный приказъ. А въ немъ сидитъ бояринъ или окольничiй да стольникъ, да два дьяка. И въ томъ приказе ведомы всего московскаго государства разбойные, татинные и приводные дела и мастеры заплечные... Также и въ городахъ для разбойныхъ и татинныхъ делъ устроены приказныя и губныя избы, и ведаютъ такiя дела выборные дворяне за верою и крестнымъ целованiемъ, которые за старостью полковыхъ службъ служити не могутъ... И кто будетъ былъ на разбое и учинилъ убiйство или поджогъ и татьбу, а товарищи ихъ разбежались и не пойманы, и такихъ злочинцовъ (!) и въ иные дни пытаютъ и мучатъ безъ милосердiя, для того, что воръ и самъ, не разбирая дней, воровства свои и убiйства делаетъ, да и для того, чтобъ по ихъ сказке сыскать и товарищей ихъ. Также и иныхъ злочинiй, онъ потому-жъ пытаютъ смотря по делу, однажды и дважды, и трижды и после пытокъ указъ чинятъ къ чему доведется"... ..."И будетъ съ пытокъ не повинятся (были, значитъ, такiе терпеливые люди), и такихъ сажаютъ въ тюрьму, доколе на нихъ поруки будутъ... А какъ они отсидятъ въ тюрьме года два и больше, а порукъ не будетъ, и такихъ изъ тюремъ освобождаютъ и ссылаютъ въ дальнiе городы, въ Сибирь и въ Астрахань на вечное житье".

Самые прiемы пытки Григорiй Карповичъ описываетъ съ такимъ же эпическимъ спокойствiемъ:

"А устроены для всякихъ воровъ пытки: сымутъ съ вора рубашку, и руки его назадъ завяжутъ подле кисти веревкою, обшита та веревка войлокомъ; и подымутъ его кверху, учинено место что и виселица, а ноги его свяжутъ ремнемъ. И одинъ человекъ, палачъ, вступитъ ему въ ноги на ремень своею ногою и темъ его стягиваетъ, и у того вора руки станутъ противъ головы его, а изъ суставовъ выйдутъ вонъ; и потомъ сзади палачъ начнетъ бити по спине кнутомъ изредка: въ часъ боевой ударовъ бываетъ тридцать или сорокъ... А учиненъ тотъ кнутъ ременной, толстой, на конце ввязанъ ремень толстой, шириною на палецъ, а длиною будетъ въ 5 локтей..."

"... И будетъ съ первыхъ пытокъ не винятся, и ихъ, спустя неделю времени, пытаютъ вдругорядь и втретiе. И жгутъ огнемъ, свяжутъ руки и ноги, и вложатъ межъ рукъ и межъ ногъ бревно, и подымутъ на огонь, а инымъ, разжегши железные клещи накрасно, -- ломаютъ ребра..."

"... Женскому полу бываютъ пытки противъ того же, что и мужскому полу, окроме того, что на огне (не) жгутъ и ребра (не) ломаютъ..." {Исторiя Кошихина: "О Россiи въ царствованiе Алексея Михайловича". Спб. 1810. Гл. VII, 31.}

Впоследствiи, черезъ сто летъ после временъ Алексея Михайловича и его историка, императрица Екатерина II пожелала узнать, что такое россiйская пытка, и сделала по этому предмету запросъ. Ей были доставлены любопытныя сведенiя, озаглавленныя:

"обрядь како обвиненный (sic) пытается" {"Русская Старина", iюль 1873 г. -- Целикомъ приведенъ г. Мережковскимъ въ романе "Петръ". Къ петровскому времени, пожалуй, более подошло бы описанiе Кошихина.}. "Въ застенке, -- говорится, между прочимъ, въ этомъ "обряде", -- для пытки сделана дыба, состоящая въ трехъ столбахъ, изъ которыхъ два вкопаны въ землю, а третiй сверху, поперекъ"... ..."Палачъ долгую веревку перекинетъ черезъ поперечной къ дыбе столбъ и, взявъ подлежащаго къ пытке, руки назадъ заворотитъ и, положа ихъ въ хомутъ черезъ приставленныхъ для того людей, вытягивается, дабы пытаемой на земле не стоялъ, у котораго и руки выворотитъ совсемъ назадъ, и онъ на нихъ виситъ; потомъ свяжетъ показаннымъ выше ремнемъ поги и привязываетъ къ сделанному нарочно впереди дыбы столбу. И растянувши симъ образомъ, бьетъ кнутомъ, где и спрашивается о злодействахъ, и все записывается, что таковой сказывать будетъ".

"обшита та веревка войлокомъ"). Ко временамъ Екатерины пыточная техника уже придумала хомутъ.

Въ обоихъ случаяхъ, однако, -- прежде всего пытаемаго поднимали на воздухъ; эту подробность не мешаетъ запомнить: она, -- увы!-- встречается еще и въ наше время.

Подвешиванiе и сеченiе составляли первый актъ розыска. Если обвиняемый после него не сознавался, то, по словамъ "обряда", для дальнейшаго "изысканiя истины" употреблялись еще:

1) "Тиски, сделанныя изъ железа въ трехъ полосахъ съ винтами, въ которые кладутся злодея персты сверху большiе два изъ рукъ, а внизу ножные два и свинчиваются отъ палача до техъ поръ, пока или повинится, или не можно будетъ больше жать перстовъ, и винтъ не будетъ действовать".

"Положа на голову веревку и просунувъ кляпъ, вертятъ такъ, что оный изумленнымъ бываетъ. Потомъ простригаютъ волосы до тела и на то место льютъ холодную воду, отчего также въ изумленiе приходитъ".

3) "Для изысканiя истины пытанному, когда виситъ на дыбе, кладутъ между ногъ на ремень, которымъ оне связаны, бревно и на оное палачъ становится затемъ, дабы более истязанiя чувствовалъ"... Если пытаемый упорствуетъ, -- его снимаютъ съ дыбы, "правятъ руки, а потомъ опять на дыбу такимъ же образомъ поднимаютъ для того, что и черезъ то боли бываетъ больше".

"Русскомъ Архиве" {"Русскiй Архивъ", 1877 г., кн. 7, статья "Русскiя пытки".}, прибавляетъ, что "висящаго на виске не только били кнутомъ, но еще водили по спине зажженнымъ веникомъ, стряхивая искры. Кроме того пытали "шиною", т. е. разожженнымъ железомъ, водимымъ "съ тихостiю по теламъ человеческимъ, которыя отъ того кипели, шкварились и вздымались". Пыточныя речи, по словамъ того же автора, записывались въ три прiема: первый -- съ подъему, когда пытаемый поднятъ съ вывихнутыми суставами; второй -- съ "пытки", когда подвешеннаго били кнутами, и третiй -- "съ огня", когда его снимали и жгли огнемъ (какъ описано въ "обряде").

"Маловажныхъ преступниковъ, -- говоритъ Снегиревъ о позднейшихъ временахъ, -- допрашивали въ полицiяхъ подъ кошками (?) или плетьми или кормили селедкой и не давали пить". Тутъ ужъ, конечно, никакихъ особыхъ обрядовъ не полагалось, и все сводилось къ личной изобретательности полицейскихъ. Сомнительно, чтобы при этомъ употреблялись кошки. По словамъ М. М. Пыляева, кошка, это -- кнутъ съ железными лапами. Для "изысканiя истины" онъ не годился, такъ какъ убивалъ слишкомъ быстро. "Батожьемъ" назывались простыя палки, которыми били по голой спине, самымъ примитивнымъ образомъ растянувъ человека на земле и севъ на ноги и на голову. Шелепы были длинные узкiе мешки, наполненные мокрымъ пескомъ. Признаются "удобными" (еще и въ наши дни), потому что оставляютъ мало наружныхъ следовъ.

Такъ детски-наивная и варварская седая старина "обыкла розыскивать самую правду" въ уголовныхъ делахъ. Впрочемъ, на пыточное дело наши предки XVI и XVII вековъ смотрели очень просто. Сохранился, напримеръ, документъ, рисующiй следующую яркую картинку бюрократическихъ нравовъ. Въ 1641 году, мая въ двадцатый день, на Москве, въ Трубницахъ, во дворе Сибирскаго приказа приставъ Яковъ Китаевъ вопилъ во всю голову... Когда на оный неистовый крикъ сбежался народъ, то приставъ разсказалъ, "что-до онъ Яковъ сейчасъ привезенъ изъ застенка пытанъ. А пыталъ-де его Большаго приказу дьякъ Иванъ Дмитрiевъ въ томъ, что у Сибирскаго приказу они, приставы, въ Господскiе праздники и въ воскресные дни на правеже государевы долговые и исцовые иски правятъ ли?" Такимъ образомъ дьякъ Иванъ Дмитрiевъ применилъ къ Якову Китаеву пытку единственно для снятiя съ него достовернаго показанiя: достаточно ли ревностно Сибирскiй приказъ взыскиваетъ казенные и частные долги. А между темъ, -- на той пытке "его Якова испортили, руки ему на дыбе вывертели, и палачи-де у него шапку и опоясь кумачную сняли" {H. Н. Оглоблинъ: "Бытовыя черты XVII века", "Русская Старина", 1892 г. Октябрь. Стр. 1721.}. 

"обряде", который мы приводили выше, очень характерно, что пытаемый называется уже "обвиненнымъ" ("како обвиненный пытается"). Старинное производство плохо различало понятiя: подозреваемый, обвиняемый и обвиненный. Въ старину "всякая вина была виновата", и разъ человекъ "доводился пытке", то само собой разумеется, что вина почти неизбежно подтверждалась вынужденнымъ признанiемъ. Хорошо ли различаетъ эти понятiя практика нашего пореформеннаго дознанiя и следствiя, -- это мы постараемся указать въ другомъ месте, какъ и то, насколько наши обычные следственные порядки въ самое мирное и тихое время свободны отъ пытокъ. А пока скажемъ, что опасная сторона и вредъ последнихъ теоретически сознавались уже давно.

Ужо Петръ Великiй, одержанный лично странной, вероятно, болезненной склонностью присутствовать при самыхъ страшныхъ истязанiяхъ, а иногда и принимавшiй въ нихъ участiе -- все же своимъ яснымъ умомъ оценивалъ недостатки пытокъ, какъ средства "изысканiя истины", и стремился ихъ ограничить. Онъ первый воспретилъ пытки въ малыхъ делахъ, страшныя своей многочисленностью и темъ, что пыткой распоряжались мелкiе приказные ярыги.

Некоторые изъ сподвижниковъ Петра разделяли эти взгляды и, въ свою очередъ, стремились ограничить судебныя истязанiя. Такъ, известный В. И. Татищевъ во время своего управленiя сибирскими заводами запретилъ земскимъ людямъ (иначе "земскимъ ярыжкамъ") производить пытки безъ согласiя главнаго заводскаго управленiя {Соловьевъ, XX, 203 (1-е изданiе).}, что, конечно, вело къ значительному сокращенiю истязанiй уже вследствiе связанной съ этой процедурой проволочки. То же встречалось и въ другихъ местахъ. Между прочимъ, до насъ дошло интересное предписанiе архiепископа холмогорскаго Афанасiя (ум. въ 1702 г.), увещавшаго иноковъ Соловецкой обители, въ лице архимандрита -- не производить у себя въ монастыре пытокъ {"Русская Старина", LV, 338 (1887 г.).}, къ коимъ эта обитель, какъ увидимъ, питала склонность, неискоренимую ни увещанiями, ни даже указами.

Но меры эти имели характеръ частичный. Каждая изъ нихъ была лишь попыткой изъять изъ пыточнаго производства ту или другую категорiю делъ, запретить пытки въ низшихъ учрежденiяхъ. Наступало другое время, и кровавыя истязанiя возвращались съ прежней силой. Реакцiонная бироновщина была вместе и страшнымъ рецидивомъ жестокости. Людей жгли живьемъ за волшебство и поджоги, а пытка принимала ужасающiя формы. Въ начале царствованiя Екатерины Н. И. Панинъ однажды заметилъ, что онъ "недавно читалъ дело Волынскаго, и чуть его параличъ не убилъ. Такiя мученiя претерпелъ несчастный Волынскiй и такъ очевидна его невинность" {"Записки Порошина". Изд. "Русск. Стар." 69, 70.}. Тотъ же Панинъ говорилъ Порошину, что онъ "съ удивленiемъ виделъ, что люди за такiя вины кнутьями сечены и въ ссылки посланы были, за которыя бы только выговоромъ строгимъ наказать было достаточно, и что по тому некоторымъ образомъ можно было разсуждать о нравахъ техъ временъ" {Ib. 428-429.}.

Въ 1742 году новгородскiй архiепископъ Амвросiй вновь вынужденъ былъ обратиться къ архангельскому архiепископу Варсонофiю съ увещанiями относительно все той же святой Соловецкой обители {Чтенiе въ Моск. Общ. Ист. и Древе. 1880, кн. I, стр. 7--10. }.

прочимъ, что составители уложенiя елизаветинскихъ временъ "свой проектъ наполнили неслыханными жестокостями пытокъ и истязанiй"... "Когда, по сочиненiи, оное было, безъ чтенiя сенатомъ и другими государственными чинами, поднесено къ подписанiю государыни, и уже готова была сiя добросердечная монархиня, не читая (!), подписать, -- перебирая листы, -- вдругъ попала на главу пытокъ, взглянула на нее, ужаснулась тиранству и, не подписавъ, велела переделывать"...

Собственныя меры Елизаветы въ направленiи ограниченiя ужаснувшаго ее тиранства были благожелательны, но не особенно выдержаны, такъ какъ "сiя добросердечная монархиня", при всемъ благодушiи, была ленива и безпечна. Впрочемъ, противъ бироновскихъ временъ чувствовалось значительное облегченiе. Въ 1742 году отменена пытка для провинившихся... въ описке императорскаго титула. До этого указа злополучныхъ пищиковъ и канцеляристовъ, повинныхъ въ этомъ ужасномъ посягательстве на самодержавiе, пытали, чтобы узнать: "не съ вымыслу ли и не по чьему ли наученiю они сделали таковую описку, дабы нанести высочайшему титулу умаленiе и чести великой государыни поруху". При Елизавете сенатъ ограничилъ также "розыски" надъ крестьянами, причастными къ самовольнымъ порубкамъ леса и къ бунтамъ, а въ проекте комиссiи по составленiю уложенiя предполагалось постановить, что "дворянство имеетъ надъ людьми и крестьянами своими... полную власть безъ изъятiя, кроме отнятiя живота, наказанiя кнутомъ и произведенiя надъ оными пытокъ".

Въ это же царствованiе отменена пытка для малолетнихъ. Впрочемъ, -- по настоянiю святейшаго синода, малолетними постановлено считать только детей до 12 лете. Тринадцатилетнихъ въ царствованiе сей добросердечной монархини продолжали пытать, какъ взрослыхъ. Въ 1751 году пытку отменили въ делахъ корчемныхъ. Историкъ С. М. Соловьевъ, питавшiй вообще некоторую слабость къ Елизавете, ставитъ ей въ заслугу, что съ ея царствованiя "Россiя уже не знала пытокъ въ делахъ политическихъ". Это не совсемъ верно. Не говоря уже о нашихъ счастливыхъ временахъ, когда запросы о рижскихъ и иныхъ застенкахъ доходили до Государственной Думы, -- Россiя знала пытки по деламъ политическимъ и при Елизавете, и при Екатерине.

Наконецъ, можно ли говорить о томъ, что Россiя съ Елизаветы не знала пытокъ по деламъ политическимъ, когда въ теченiи всего ея царствованiя свирепствовало еще "ненавистное израженiе слово и дело" и Тайная Канцелярiя. Произнесенiе этой волшебной государственной формулы сопровождалось немедленнымъ закованiемъ въ кандалы, какъ произнесшаго, такъ и обвиняемаго, а иногда и свидетелей, и отправленiемъ всехъ присутствующихъ для следствiя въ высшiя инстанцiи. Изъ разсмотренныхъ мною когда-то старинныхъ делъ балахнинскаго магистрата видно, что все такiе случаи "розыскивались" съ примененiемъ кнута и истязанiй.

Вообще, съ добросердечной Елизаветой повторялась обычная исторiя многихъ самодержавныхъ царствованiй. Вначале провозглашались гуманныя идеи, потомъ оне ослаблялись, урезывались и пускались въ забытiе. Благодушiе Елизаветы, напримеръ, совершенно ее покинуло, когда былъ открытъ бестужевскiй заговоръ. По окончанiи этого дела Петербургъ виделъ на эшафоте изящнейшихъ фрейлинъ Елизаветинскаго двора, обнаженными до пояса; палачи грубо схватывали ихъ за руки, вскидывали себе за плечи, и кнутъ полосовалъ нежное тело придворныхъ красавицъ, вырезывая, точь въ точь какъ разсказывалъ когда-то Кошихинъ: "ремни чутъ не до самыхъ костей". После этого палачъ хваталъ рукой языки, вытягивалъ ихъ и резалъ ножомъ, дабы впредь никому не повадно было злословить "добросердечную монархиню". Въ застенкахъ съ "сообщниками" тоже не церемонились. Относя известную долю этихъ жестокостей за счетъ того времени, нужно все-таки сказать, что значительная часть остается и на долю мстительности и мелкаго женскаго тщеславiя самой Елизаветы... Кажется, что эти свирепыя казни въ угоду самодержице не соответствовали уровню взглядовъ и понятiй тогдашняго общества. Въ елизаветинское время были уже люди, далеко опередившiе ее въ своихъ взглядахъ на пытку. Такъ, известенъ случай, когда новгородскiй губернаторъ Орловъ, -- отецъ будущаго екатерининскаго фаворита, -- запретилъ применить пытку въ уголовномъ деле, высказавъ принципiальное осужденiе этого "весьма ненадежнаго способа для открытiя истины" {Чтенiе въ О-ве Нестора Летописца, 1891, кн. V.}.

Первой изъ этихъ меръ было уничтоженiе Тайной Канцелярiи и "ненавистнаго израженiя слово и дело", изъ-за котораго лилось столько крови. Кроме того, сенату было повелено снабдить все присутственныя места -- особенно отдаленныя -- приказомъ, чтобы допросы, какъ свидетелей, такъ и доносителей, производились сколь возможно безъ пытки {"Полное собранiе законовъ", т. XV, NoNo 114-15.}. Пожеланiе очень скромное, если принять въ соображенiе, что это сколь возможно относилось даже не къ обвиняемымъ, а къ доносителямъ ("доказчику первый кнутъ") и... къ свидетелямъ, ни мало уже ни въ чемъ не повиннымъ! И, конечно, указъ, сопровождаемый словомъ "по возможности", имелъ характеръ чисто платоническаго пожеланiя, къ исполненiю необязательнаго" {Въ 1761 году обнаружилось, что въ городе Шацке, въ частномъ доме канцеляриста Петаковскаго, существуетъ застенокъ. Его велено сломать (изъ "Чт. въ О-ве Нестора Лет." 1891, кн. V).}.

удержаться только "любовью народа". Личные взгляды ея были тоже прогрессивны. Въ свое время она дала Вольтеру разрешенiе, въ его протесте противъ инквизицiонныхъ прiемовъ въ делахъ Калласа и Сирвена, поставить ея имя "во главе техъ, кто помогалъ ему раздавить фанатизмъ и сделать людей более снисходительными и человечными". Она вела переписку съ энциклопедистами и звала въ Россiю Беккарiа, знаменитаго автора "Преступленiя и наказанiя". Взгляды эти разделялись уже многими изъ ея приближенныхъ (начиная съ Григорiя Орлова, унаследовавшаго традицiи своего отца), проникали въ науку, въ литературу, въ общество. 28 iюня 1767 г. въ Москве профессоръ естественнаго народнаго права К. I. Лангеръ произнесъ речь, въ которой открыто нападалъ на институтъ судебныхъ пытокъ.

Въ 1769 году некто Каринъ издалъ основанную на идеяхъ Беккарiа книгу "Разсужденiе о добродетеляхъ и награжденiяхъ, служащее последованiемъ разсужденiя о преступленiяхъ и наказанiяхъ, переводъ съ французскаго языка". Появленiе такой книги въ то время имело относительное значенiе гораздо большее, чемъ мы можемъ объ этомъ судить въ наши времена. 23 iюня 1777 года директоръ Академiи наукъ, Домашневъ, говорилъ на торжественномъ акте: "Наша эпоха почтена прекраснымъ названiемъ философской не потому, чтобы многiе имели право на званiе философовъ или чтобы увеличилось количество познанiй, а потому, что философскiй духъ сделался духомъ времени, священнымъ началомъ законовъ и нравовъ. Онъ освятилъ правосудiе человеколюбiемъ, обычаи -- чувствомъ. Онъ легъ въ основанiе двухъ важныхъ предметовъ -- законодательства и нравственноcти" {"Акты Акад. Наукъ" за 1777. С. 12-20.}. Люди, которые покровительствовали такимъ ученымъ, какъ Лангеръ, участвовали сами въ созданiи новыхъ законовъ. Книга Карина была посвящена А. И. Бибикову, просвещенному маршалу комиссiи по составленiю уложенiя. Идеи Монтескье и Беккарiа, которыя владели умомъ императрицы, отразились очень заметно въ наказе. Такъ, въ главе X этого наказа впервые еще въ Россiи оффицiально высказанъ принципъ, что "человека не можно считать виновнымъ прежде приговора судей, и законы не могутъ лишать его защиты своей прежде, нежели доказано будетъ, что онъ нарушилъ оные".

Этимъ пытка была безповоротно осуждена въ идее, и это осужденiе высказывалось съ высоты престола. Практика приглашалась следовать этимъ общимъ указанiямъ.

Первые практическiе шаги Екатерины въ направленiи полнаго упраздненiя пытокъ были, однако, нерешительны. Присутствуя однажды въ сенате въ 1763 году, она произнесла речь, въ которой еще не отрицала пытки целикомъ, а повелела только "стараться какъ возможно уменьшить кровопролитiе; если же все средства будутъ истощены, тогда уже пытать {Чтенiе въ историч. О-ве Нестора Летоп. Кн. V (1891). Ст. Б. С. Иконникова: "Страница изъ исторiи Екатер. Наказа".}. Такимъ образомъ, пытка еще признавалась принципiально ("если все средства будутъ истощены"), но тутъ же Екатерина вводила и важное практическое ограниченiе; указомъ 15 января 1765 г. повелевалось: "въ приписныхъ городахъ пытокъ не производить, а отсылать преступниковъ въ провинцiальныя и губернскiя канцелярiи, чтобы какъ-нибудь съ виновными и невинные не понесли напраснаго истязанiя" {Соловьевъ, XXV, 273 (цит. по 1-му изд.).}. Застенки же и заплечныхъ мастеровъ въ этихъ" городахъ упразднить. Въ томъ же году, когда вновь возникъ вопросъ, съ какого возраста считать совершеннолетiе для пытки, возрастъ этотъ определенъ уже въ 17 летъ. Черезъ два года Екатерина делаетъ шагъ уже въ направленiи полной отмены пытки: указомъ отъ 13 ноября 1767 года повелено всемъ губернаторамъ послать по одному экземпляру наказа, съ темъ, чтобы они, впредь до новаго указа, "въ делахъ, доходящихъ до пытки, основывали свои резолюцiи и изысканiя доказательствъ и облики на правилахъ X главы упомянутаго наказа". Иначе сказать, губернаторамъ во всехъ делахъ, которыя имъ будутъ присылаться изъ "приписныхъ городовъ", предписывалось совсемъ устранить пытки.

"духа времени". Повидимому, такiя победы доставались не безъ борьбы разныхъ влiянiй. Одинъ изъ видныхъ екатерининскихъ деятелей, Сиверсъ, принципiальный и горячiй противникъ пытокъ, принялъ изъ рукъ императрицы эту инструкцiю съ восторгомъ, ставъ на колени. Но, по свидетельству современника, въ придворныхъ кругахъ говорили съ неудовольствiемъ, что теперь, ложась спать, никто не можетъ до утра ручаться за свою жизнь {В. С. Иконниковъ. Чт. въ Общ. Нестора Летоп., 1891, кн. V.}... Придворнымъ господамъ не трудно было осуждать "смелое" новшество. Грубыя времена, когда (какъ, напримеръ, при Петре Великомъ) сенатъ грозилъ даже вицъ-губернаторамъ за служебныя упущенiя "черевы на кнутьяхъ вымотать", уже прошли. По отношенiю къ дворянству и чиновничеству, вообще къ лицамъ привилегировашшмъ, пытка на практике уже вышла изъ употребленiя. Еще въ феврале 1763 года, вскоре по вступленiи на престолъ, Екатерина, признававшая еще пытку въ случаяхъ, когда другiя средства будутъ истощены, приказала все-таки делать и въ этомъ различiе между людьми "подлаго и неподлаго званiя" {С. М. Соловьевъ, XXII, 273 (цит. по старому изданiю).}. Это сказалось очень оригинальнымъ образомъ въ деле кровожадной Салтычихи, замучившей самымъ зверскимъ образомъ десятки своихъ крепостныхъ. Когда "по делу она довелась до пытки", то ее, въ виду ея дворянскаго званiя, не пытали, а только "для устрашенiя показывали жестокость розыска надъ приговореннымъ (!) преступникомъ" {"Русск. Старина", окт. 1871, 500--511.}. То есть, въ поученiе злодейке дворянскаго сословiя производили примерный розыскъ надъ приговореннымъ преступникомъ "подлаго званiя", хотя, казалось бы, Салтычиха была отлично знакома съ истязанiями всякаго рода, и едва ли даже приговоренный преступникъ могъ сравняться съ нею въ зверской жестокости.

"придворные круги" вполне безопасно для себя и близкихъ могли роптать на смелыя новшества императрицы. Въ широкихъ слояхъ тогдашняго общества указъ 1767 года вызвалъ, однако, живейшую радость. Впрочемъ, этотъ указъ былъ еще составленъ въ слишкомъ общихъ выраженiяхъ (предписывалось руководствоваться идеями X главы наказа, т. е. давалось общее руководство, изъ котораго лишь вытекали известныя заключенiя). И при томъ указъ этотъ оставался строго секретнымъ. Еще семь летъ спустя, 15 ноября 1774 года (накануне пугачовщины!) последовалъ обещанный еще въ сиверсовской инструкцiи новый указъ "о неделанiи въ присутственныхъ местахъ ни по какимъ деламъ, ни подъ какимъ видомъ, никому, никакихъ на допросахъ телесныхъ истязанiй для познанiя въ действiяхъ истины" {"Русск. Старина", 1871, окт.}. 

Собственно говоря, съ этого указа следовало бы, повидимому, считать отмену пытокъ въ Россiи. Здесь не было уже ни оговорки Петра III ("по возможности"), ни екатерининской формулы: "когда все средства истощены", ни разрешенiя пытокъ губернаторскою властью. Здесь говорилось просто и категорично, что пытки нигде и ни подъ какимъ видомъ

Но и этотъ указъ былъ изданъ "весьма секретно". Это было нечто вроде щедринскаго "подметнаго закона", тайно кинутаго по губернаторскимъ канцелярiямъ. Правящему чиновничеству предписывалось прекратить въ судахъ пролитiе крови, но такъ, чтобы народъ этого не могъ заметить. Если бы губернаторъ не захотелъ исполнить гуманнаго указа, то заинтересованный обыватель не имелъ законной точки опоры для борьбы съ этимъ злоупотребленiемъ: нельзя ссылаться на тайный законъ...

"сколь возможно уменьшить пролитiе крови" -- стала часто попадаться въ бумагахъ и мотивахъ даже уездныхъ учрежденiй.

Я имелъ случай, работая въ нижегородской архивной комиссiи, просмотреть несколько сотъ архивныхъ делъ балахнинскаго городового магистрата, разыскивая тамъ не крупные историческiе факты, которые, конечно, отражались въ центральныхъ учрежденiяхъ, а те мелкiя черточки, которыя являются характерными для самой глубины народной жизни. При этомъ мне попадались также и дела, въ которыхъ отмечалось производство пытокъ при "разспросахъ" и "розыскахъ". Пытка еще во времена Елизаветы была явленiемъ широко распространеннымъ. Заплечные мастера жили въ малыхъ городахъ и при переписи такъ и отмечалось ихъ званiе: "заплечный мастеръ". Въ одномъ деле 1756 года есть смутное указанiе на личную драму одного изъ этихъ "мастеровъ". Можетъ быть, тяготясь жестокимъ и гнуснымъ занятiемъ, заплечный мастеръ Петръ Ивановъ сынъ Животовскiй сбежалъ изъ Балахны въ Унженскiе Рымовскiе починки, где "жилъ въ дикихъ лесахъ". Съ нимъ вместе удалилась въ дикiе леса посадская женка Авдотья Иванова. Попытка эта уйти отъ жестокой жизни въ дремучiе леса, заселенные только беглыми да раскольничьими скитами, не увенчалась успехомъ: оба были пойманы и биты плетьми. Злополучному заплечному мастеру пришлось на себе испытать искусство какого-нибудь изъ своихъ сотоварищей {Дела балахонскаго гор. магистрата, No 327.}.

Еще въ 1763 году, при поиске фискаломъ въ Балахне порубленнаго казеннаго леса, отмеченъ также обыскъ во дворе палача Петра Волкова {Ib. No 488.}.

преступника, то магистрату пришлось просить о присылке въ Балахну заплечнаго мастера отъ нижегородской губернской канцелярiи. На этотъ разъ требованiе было исполнено, и въ Балахну присланъ заплечный мастеръ Коноваловъ...

Вообще есть не мало указанiй на довольно заметный переломъ въ пыточной практике, происшедшiй вследствiе указовъ Екатерины. Въ Елизаветинское время пытка производилась съ удивительной простотой и какой-то прямо простодушной свирепостью. Благодаря тому, что при воеводской канцелярiи былъ свой палачъ, -- даже частныя лица пользовались услужливымъ "пристрастiемъ" этой канцелярiи для взысканiя своихъ партикулярныхъ и при томъ часто неосновательныхъ исковъ. Сохранилась, напримеръ, жалоба вдовы посадскаго человека Ульяны Якимовой, которую купецъ Лоушкинъ дважды "усилiемъ" водилъ въ воеводскую канцелярiю, где ее секли и "пристрастiемъ" вынуждали платить деньги, которыя ей "платить весьма не надлежало" {Ib. No 400.}. Точно также частныя лица, приводя въ магистратъ заподозренныхъ въ воровстве людей, простодушно заявляли, что они уже до привода чинили имъ допросъ съ "пристрастiемъ". Такъ, въ 1758 году посадскiй человекъ Баташевъ заявилъ, что онъ "допрашивалъ съ пристрастiемъ" свою дворовую девку, которая отъ отого пристрастiя зарезалась, заявивъ передъ смертiю, что ее мучили невинно. Магистратъ не обратилъ на это дело особаго выиманiя и запросилъ только, есть ли у Баташева на оную девку купчая (No 377).

Въ одномъ деле, относящемся къ началу царствованiя Екатерины, этотъ старый елизаветинскiй порядокъ встречается лицомъ къ лицу съ новыми теченiями. Въ мае 1764 года былъ пойманъ съ вещами, покраденными у посадскаго человека Мизгирева, -- некiй Трубниковъ. Онъ чистосердечно во всемъ сознался, но въ его показанiи вышло некоторое разногласiе съ показанiями потерпевшаго: по словамъ Мизгирева у него пропало денегъ серебромъ 5 рублей и медью 15 копеекъ, а Трубниковъ утверждалъ, что онъ взялъ 4 рубля серебромъ, а медью одинъ рубль 10 копеекъ. Показанiя не сошлись въ пятаке и въ роде монеты. Магистратъ сначала применилъ "пристрастiе". Потомъ призывали "ученаго попа" для увещанiя. Трубниковъ стоялъ на прежнемъ показанiи. Магистратъ нашелъ, что теперь его "надлежало бы пытать", но, принимая во вниманiе новые указы, -- пытки Трубникову не чинили. Очевидно, до этихъ новыхъ указовъ человека вздернули бы на дыбу и вывернули бы суставы для точнейшаго удостоверенiя -- медью или серебромъ онъ укралъ одинъ рубль десять копеекъ (No 515).

1772 года балахнинскiй магистратъ приговорилъ некоего Латышева за покражу двухъ кулей пшеницы къ наказанiю кнутомъ. Такъ какъ въ то время собственнаго заплечнаго мастера въ Балахне уже не было, -- то магистратъ препроводилъ приговоръ въ нижегородскую губернскую канцелярiю, прося прислать палача. Ответъ этой канцелярiи, подписанный Макшеевымъ, очень интересенъ: такъ какъ-де, въ силу указовъ, "въ приписныхъ городахъ пытокъ производить не велено и потому заплечныхъ мастеровъ не определено, то означенному магистрату, яко городовому, и къ наказанiю кнутомъ приступать не должно". Этотъ скромный Макшеевъ, ничемъ въ исторiи не отмеченный, являлся, очевидно, однимъ изъ маленькихъ маяковъ, светившихъ въ суровыя и темныя времена светомъ своей личной человечности. Онъ, очевидно, жертвовалъ буквой указовъ ихъ гуманному смыслу, находя совершенiю справедливо, что наказанiе кнутомъ, по своей жестокости, ничемъ не уступаетъ жестокостямъ пытки (д. No 704). Отсюда онъ заключалъ уже къ отмене жестокихъ наказанiй. На этотъ разъ подсудимый отделался плетьми. Однако, жизнь не всюду и не такъ ужъ податливо следовала за гуманными указами. Палачи въ приписныхъ городахъ упразднены, орудiя пытки предписано было уничтожить. Но самая пытка еще притаилась подъ видомъ "пристрастiя". Подъ этимъ словомъ этимологически следовало бы разуметь угрозу: допрашиваемому показывали, что его ожидаетъ въ случае запирательства. Однако, изъ многихъ делъ видно, что на практике "пристрастiе" не ограничивалось угрозами, а состояло въ предварительномъ примененiй въ более легкихъ формахъ предстоящей пытки. Мы видели уже, каково оказалось "пристрастiе" для дворовой девки Баташева. И до указовъ Екатерины, и после нихъ въ делахъ часто упоминается объ этихъ допросахъ съ пристрастiемъ, сила и жестокость которыхъ зависела совершенно отъ усмотренiя людей, привыкшихъ къ истязательной практике. Порой, конечно, они переходили даже за пределы форменныхъ пытокъ. Нужно было продолжительное и неослабное напряженiе власти, чтобы поощренiемъ гуманныхъ Сиверсовъ и Макшеевыхъ, обузданiемъ рутинеровъ-истязателей выводить изъ практики закоренелыя истязательскiя привычки. Макшеевы и Сиверсы были далеко не всюду, а благожелательныя реформы Екатерины, не опиравшiяся на признанное содействiе широкихъ общественныхъ слоевъ, висели въ воздухе. Многiе губернаторы, -- самодержцы въ своихъ губернiяхъ, -- смотрели на гуманные указы, какъ на некую "невместимую" странность слишкомъ любвеобильной монархини, -- странность, которую имъ, практикамъ, приходится исправлять, ограничивать или просто оставлять втуне. Поэтому во многихъ местахъ пытки продолжались по старому и даже наивно отмечались въ делахъ, доходившихъ до сената. Такъ, въ 1774 году, то есть, семь летъ спустя после указа 1767 года, въ деле о поджогахъ въ Луганской станице сенатъ усмотрелъ, что обличаемые жестоко пытаны, почему "виновные" (?) совсемъ освобождены отъ дальнейшаго наказанiя. А въ 1778 году, т. е. четыре года спустя после решительнаго указа 1774 года, воронежскiй губернаторъ навлекъ на себя взысканiе сената за то, что применялъ жестокiя истязанiя "для отысканiя паспортовъ и денегъ убитыхъ людей". Но все это, конечно, открывалось только случайно и редко. Въ сущности же благожелательные, но секретные указы скорее давали возможность гуманнымъ губернаторамъ избегать у себя пытокъ, чемъ удерживали отъ нихъ губернаторовъ жестокихъ. И когда какое-нибудь дело обращало на себя вниманiе Екатерины, особенно же если оно могло стать "известно въ Европе", то государыне приходилось еще сепаратно требовать, чтобы оно производилось безъ пытокъ.

Такiя требованiя она предъявляла въ деле о попытке Мировича освободить беднаго Иванушку, законнаго наследника россiйскаго престола, заключеннаго въ Шлиссельбургскую крепость. Въ деле о Яицкомъ бунте и о возстанiи Пугачова (1773 и 1775 годы) эта настойчивость уже изменила напуганной Екатерине. Комиссiя генерала Фреймана, производившая за два года до появленiя Пугачова разследованiе о бунте яицкихъ казаковъ "войсковой сторону", производила все свои допросы "съ пристрастiемъ", и около 130 человекъ умерло среди страшныхъ истязанiй {Вигевскiй. "Яицкое войско". -- "Р. Архивъ", 1879 г., III--455.}. Во время самой пугачовщины, вызвавшей большой интересъ въ Европе (где газеты называли Пугачова "Prince Pougacheff"), Екатерина особенно опасалась, что Европа "причтетъ насъ ко временамъ Ивана Васильевича" {Записки А. И. Бибикова. }. Поэтому, назначая гр. Н. И. Павина начальникомъ войскъ для подавленiя бунта (после Бибикова, которому такiя напоминанiя были излишни), -- императрица требовала, "чтобы ". Она запретила также производить пристрастные допросы" {"ХѴІІІ-й векъ", изд. Бартенева, 1--129.}. Все это, однако, более назначалось для Европы, чемъ для внутренняго употребленiя. Въ Москве, где на казни Пугачова и его сообщниковъ присутствовали иностранные корреспонденты, -- даже самозванцу палачъ (яко-бы по ошибке) сразу отрубилъ голову, не прибегая къ предварительному четвертованiю (т. е. ему учинена казнь простая и не Но въ глубине уфимскихъ и оренбургскихъ степей даже второстепенныхъ пугачовцевъ (въ томъ числе несчастнаго башкирскаго поэта Салавата) казнили мучительною смертью. Назначенный для производства следствiя въ Казани, низкiй и бездарный кузенъ временщика Павелъ Потемкинъ, несомненно, применялъ пытки и къ Пугачову, и его сообщникамъ. При всехъ его допросахъ присутствовали палачи и по временамъ (по свидетельству Рунича) онъ удалялъ изъ присутствiя всехъ чиновниковъ. Онъ не скрывалъ этого даже отъ самой Екатерины, конечно, смягчая действительность. Въ одномъ изъ писемъ къ государыне онъ говоритъ прямо, что для открытiя тайны "учинено ему было малое наказанiе, и по доводамъ темъ (!) убеждаемъ былъ злодей и открылся противъ вопросительныхъ пунктовъ" {"Чтенiя въ Моск. О-ве исторiи", 1858 г., II (стр. 39). В. С. Иконниковъ (20).}.

"доводами" и "малыми наказанiями" еще до суда. На всемъ пугачовскомъ деле лежитъ несомненная печать пыточнаго производства, и, если исторiя останавливается въ недоуменiи передъ некоторыми недомолвками и "тайнами" пугачовскаго бунта, то, конечно, потому, что показанiя диктовались бездарнымъ родственникомъ временщика изъ-подъ кнута. Тотъ же Ротемкинъ создалъ совершенно небывалое преступленiе казанскаго епископа Венiамина, на котораго показали "съ разспросу" и некоторые мелкiе участники бунта. Венiамину долгое время было очень трудно опровергнуть эту пыточную клевету.

Пыточныя привычки были до такой степени въ нравахъ тогдашней чиновничьей среды, что даже служитель музъ, певецъ Фелицы, Гаврила Романовичъ Державинъ не былъ чуждъ этой "слабости" своего века. Будучи командированъ въ Мочетную слободу "для сыску и поимки воровскихъ самозванцевой партiй людей", выбегавшихъ на Волгу съ Яика и отъ Узеней, -- онъ тоже прибегалъ къ допросу съ некоторымъ "пристрастiемъ". Самъ поэтъ, не безъ некотораго даже юмора, разсказываетъ въ своихъ запискахъ о томъ, какъ, поймавъ одного беглаго солдата и заподозривъ въ немъ виднаго сообщника самозванца, вынудилъ у него побоями признанiе, будто онъ есть "первый секретарь онаго государственнаго злодея, Емельки Пугачова". Поэтъ уже радовался своей удаче, строя въ воображенiи воздушные замки насчетъ отличiй и наградъ за поимку столь важной уголовной персоны, пока прiезжiе яицкiе купцы не разрушили уголовно-фантастическую поэму, которую Гаврила Романовичъ сочинилъ при помощи суковатой трости, ударяя оною по голове и спине злополучнаго беглаго солдата. "Первый секретарь" оказался довольно безобиднымъ пьяницей и балагуромъ.

"просвещенный" помещикъ, поклонникъ великiя Екатерины и даже поэтъ, у котораго въ усадьбе была "судебная изба". Въ ней онъ лично производилъ "судъ по форме суда" и если дело доводилось до пытки, то истязанiя въ этомъ застенке производились по всемъ правиламъ заплечнаго мастерства. Объ этомъ отлично знали местныя губернскiя власти, но никто не смелъ вмешаться въ "патрiархальныя отношенiя" между помещикомъ и крестьянами. Этотъ помещикъ-истязатель былъ человекъ просвещенный; имелъ въ своемъ именiи вольную типографiю, въ которой, впрочемъ, печаталъ только собственныя весьма нелепыя стихотворенiя, и умеръ, какъ говорили, отъ горести, узнавъ о смерти "великiя Екатерины". Другую фигуру въ томъ же роде рисуетъ г. Грибовскiй {"Вестникъ Всемiрной исторiи", февр. 1900 года.}. Это -- орловскiй помещикъ Шеншинъ, владелецъ с. Шумова, где у него тоже былъ устроенъ застенокъ "со всеми новейшими усовершенствованiями". Впрочемъ, по описанiю, застенокъ этотъ ничемъ не отличался отъ того, какъ онъ изображенъ еще у Кошихина. Это была дыба или "виска". Къ ногамъ пытаемаго привешивалось бревно, палачъ нажималъ его, постепенно усиливая давленiе, и встряхивалъ. Допросы производились часто по вымышленнымъ преступленiямъ! "игра въ пытки". Надъ женщинами производились утонченныя истязанiя, соединенныя съ садизмомъ.

Безъ сомненiя, такихъ помещиковъ и такихъ застенковъ было не мало въ крепостной Руси. Имя Салтычихи осталось въ народе мрачнымъ символомъ крепостного самовластiя и, конечно, маленькихъ Салтычихъ въ то время насчитывалось сотнями. Быть можетъ, ярче всехъ этихъ разсказовъ небольшой эпизодъ чисто бытового характера, который рисуетъ въ своихъ замечательныхъ мемуарахъ Андрей Тимофеевичъ Болотовъ. Въ доме одного и:въ его соседей долгое время и заведомо всемъ истязали молодую девушку-кружевницу, которая пыталась убежать въ Москву. Ее заставляли целые дни работать въ особомъ ошейнике съ щипцами, вонзавшимися въ тело, когда усталая голова наклонялась... Бедная кружевница, мечтавшая, подобно чеховскимъ сестрамъ, о тогдашней Москве, -- такъ и умерла отъ этихъ истязанiй, безъ всякихъ последствiй для мучителей. И только самъ Андрей Тимофеевичъ, человекъ по тому времени исключительно гуманный, выразилъ свой протестъ темъ, что пересталъ ездить въ гости въ семью сихъ варваровъ... 

Можно бы ожидать, такъ сказать, а priori, что церковь во имя христiанской любви станетъ смягчать эти жестокости. Исторiя говоритъ другое: самыя жестокiя пытки на Западе применяла именно духовная монашеская инквизицiя. Греческiе епископы требовали у своихъ духовныхъ детей, кiевскихъ князей, примененiя смертной казни, которая не была въ нравахъ славянъ (Ключевскiй). Въ вопросе о постепенномъ смягченiи судебныхъ пытокъ оффицiальная церковь наша шла даже позади светской власти. Въ монастыряхъ были и казематы, и застенки. Я уже приводилъ выше указанiе на грамоту холмогорскаго архiепископа Афанасiя соловецкому архимандриту, въ которой онъ увещаетъ не производить пытокъ {Колчинъ. "Русск. Стар." 1887 г. Ноябрь.}. Кроткiе иноки не спешили подчиняться увещанiямъ, и въ 1742 году мы встречаемъ новое увещанiе такого же рода: новгородскiй епископъ Амвросiй Юшкевичъ увещеваетъ архангельскаго епископа Варсонофiя (дело касается опять Соловецкой обители) {Чт. въ общ. Нестора летоп. "Страница изъ исторiи Екат. Нак."^, "Чт. въ Моск. О-ве Ист." 1880, кн. І, 7--10.}. Очевидно, и это увещанiе осталось безъ результатовъ. Надо думать, что даже на екатерининскiй указъ объ упраздненiи мелкихъ застенковъ и о передаче пыточныхъ делъ въ губернскiя и провинцiальныя канцелярiи -- соловецкiе иноки обратили не больше вниманiя. По крайней мере, въ 1774 году, после указа, запрещающаго производить пытки где бы то ни было, архангельскiй губернаторъ счелъ необходимымъ известить объ этомъ и соловецкаго настоятеля: "Во исполненiе сего всевысочайшаго повеленiя, -- писалъ светскiй чиновникъ кроткому монаху, -- предписавъ во все ведомства моего присутственныя места, -- за должное нашелъ, сообщить о томъ вашему высокопреподобiю, прося содержать оное въ строжайшемъ секрете". Губернатору, разумеется, хорошо было известно существованiе въ Соловецкомъ монастыре застенка, который впоследствiи красноречиво описанъ Снегиревымъ. "Въ 184... году, -- писалъ г. П. Б. въ цитированной уже выше статье, -- я два раза былъ въ Соловецкомъ монастыре и виделъ тюрьмы, описанныя Снегиревымъ. Въ северо-западномъ углу находится башня, называемая "Корожня", въ которой въ прежнее время содержались узники. Въ нижнемъ этаже былъ застенокъ: сохранился еще крюкъ въ своде, служившiй, вероятно, для подъема на дыбу" {"Р. Архивъ", 1867, кн. 7-я.}. Тотъ же Снегиревъ осматривалъ въ башняхъ Прилуцкаго монастыря въ Вологде ужасные "каменные мешки", куда сажались арестанты. Снегиревъ (едва ли основательно) относитъ это сажанiе ко временамъ еще Іоанна Грознаго.

Всего лучше, быть можетъ, роль оффицiальной россiйской церкви въ вопросе о пыточномъ варварстве обрисована покойнымъ К. П. Победоносцевымъ. Въ своей книге "Историческiя изследованiя и другiя статьи" онъ разсказываетъ, между прочимъ, что въ 1742 г. состоялось соединенное собранiе сената и синода по вопросу о смягченiи судебнаго "розыска". Речь шла объ определенiи возраста, съ котораго можно подвергать пытке. Светскiе сенаторы предлагали признавать малолетними всехъ, недостигшихъ еще семнадцати летъ. Но представители правящаго россiйскою церковiю чернаго духовенства находили, что сенаторы слишкомъ снисходительны. Ссылаясь на то, что церковь въ некоторыхъ случаяхъ дозволяетъ вступать въ бракъ (!) и ранее 17 летъ, православные iерархи сделали выводъ, что, значитъ, и съ пыткой незачемъ дожидаться этого возраста. Мненiе это взяло верхъ {К. П. Победоносцевъ. "Историч. исследов. и статьи". Стр. 288.} и... хотя тринадцатилетнихъ детей ни въ какихъ уже случаяхъ женить не дозволялось, но относительно пытокъ они до 1765 года приравнивались къ женихамъ и пытались наравне съ совершеннолетними.

Такимъ образомъ, если въ теченiи почти четверти века после этого знаменательнаго собранiя сената и синода въ русскихъ застенкахъ все еще лилась порой кровь тринадцати и четырнадцатилетнихъ детей, то этимъ наше отечество, по компетентному указанiю К. П. Победоносцева, -- обязано было суровой непреклонности монашествующихъ вождей оффицiальной Россiйской церкви... 

императоръ Александръ I, окружившiй себя на первое время молодежью, разделявшей его восторженныя и "свободолюбивыя" стремленiя.

Въ это время, въ Казани вспыхнула эпидемiя пожаровъ, вызвавшая сильное волненiе въ народе. Администрацiя, повидимому, тоже потеряла спокойствiе, и вотъ -- къ одному изъ заподозренныхъ въ поджогахъ была применена "тайно запрещенная" Екатериной пытка. Подсудимый, не выдержавъ мученiй, призналъ себя виновнымъ, но затемъ взялъ это сознанiе обратно. Темъ не менее, пыточное дознанiе было признано достаточнымъ, и приговоръ состоялся. Несчастнаго подвергли "торговой казни" и онъ умеръ подъ кнутомъ.

Повидимому, случай произвелъ глубокое впечатленiе, и о нимъ стало известно въ Петербурге. 27 ноября 1801 г. последовалъ замечательный указъ сенату, который приводимъ полностью:

"Съ крайнимъ огорченiемъ дошло до сведенiя моего, что, по случаю частыхъ пожаровъ въ городе Казани, взятъ былъ, по подозренiю въ поджигательстве, одинъ тамошнiй гражданинъ подъ стражу, былъ допрошенъ и не сознался, но пытками и мученiями исторгнуто у него признанiе, и онъ преданъ суду. Въ теченiи суда везде, где было можно, онъ, отрицаясь отъ вынужденнаго признанiя, утверждалъ свою невинность; но жестокость и предубежденiе не вняли его гласу -- осудили на казнь {Речь идетъ "о торговой казни", т. е. били кнутомъ или плетьми на эшафоте.}. Въ середине казни и даже по совершенiй оной, тогда, какъ не имелъ уже онъ причины искать во лжи спасенiя, онъ призвалъ всенародно Бога въ свидетели своей невинности и въ семъ призыванiи умеръ. Жестокость толико вопiющая, злоупотребленiе власти столь притеснительное и нарушенiе законовъ въ предмете толико существенно важномъ, заставили меня во всей подробности удостовериться на самомъ месте сего происшествiя въ истине онаго, и на сей конецъ отправилъ я въ Казань флигелъ-адьютанта моего, подполковника Альбедиля, чтобъ съ известнымъ мне безпристрастiемъ обнаружилъ онъ все дела сего обстоятельства. Донесенiе его, на очевидныхъ обстоятельствахъ основанное, къ истинному сожаленiю моему, не только утвердило сведенiя, до меня дошедшiя, но и удостоверило, что въ. семъ деле по злоупотребленiю власти, какъ въ главномъ управленiи, такъ и въ исполненiи онаго, по отступленiю отъ порядка въ производстве и ревизiи следствiя и суда и по неуваженiю его гласности и явныхъ следовъ пристрастiя,-- судить по всей строгости и нелицепрiятности закона и по отрешенiи подсудимыхъ отъ должности поступая по точной силе онаго, -- на места, зависящiя отъ утвержденiя моего, представить кандидатовъ, прочiя же наполнить достойными чиновниками по установленному порядку. Правительствующiй сенатъ, зная всю важность сего злоупотребленiя и до какой степени оно противно самымъ первымъ основанiямъ правосудiя и притеснительно всемъ правамъ гражданскимъ, не оставитъ при семъ случае сделать повсеместно по всей имперiи строжайшiя подтвержденiя, чтобы нигде, ни подъ какимъ видомъ, ни въ высшихъ, ни въ низшихъ правительствахъ и судахъ, -- никто не дерзалъ ни делать, ни допущать, ни исполнять никакихъ истязанiй, подъ страхомъ неминуемаго и строгаго наказанiя; чтобъ присутственныя места, коимъ закономъ предоставляется ревизiя делъ уголовныхъ, во основанiе своихъ сужденiй и приговоровъ полагали личное обвиняемыхъ передъ судомъ сознанiе, что въ теченiи следствiя не были они подвержены какимъ-либо пристрастнымъ допросамъ, и чтобъ, наконецъ, самое названiе пытка, стыдъ и укоризну человечеству наносящее, -- изглажено было навсегда изъ памяти народной" {"Р. Архивъ", 1887 г., кн. IV. Полное Собр. Зак. 20222.}.

Трудно, бытъ можетъ, найти другой актъ, въ которомъ чувства, одушевлявшiя "дней александровыхъ прекрасное начало", сказались бы съ большей выразительностью и силой. Каждое слово какъ будто проникнуто одушевленiемъ, негодованiемъ и печалью. Юный монархъ, еще до глубины души потрясенный своимъ воцаренiемъ после насильственной смерти отца, -- искалъ нравственной опоры въ стремленiяхъ къ высшей правде, человечности и счастiю своего народа. Это была короткая, но прекрасная идиллiя просвещеннаго и благожелательнаго самодержавiя. Ни противоречiя въ самомъ характере Александра І-го, ни утопизмъ его стремленiй, ни трезвая проза управленiя огромнымъ полу-азiатскимъ государствомъ -- еще не успели вскрыться, -- и казанское варварство стало лицомъ къ лицу съ гуманнымъ одушевленiемъ царя и его приближенныхъ. Флигель-адьютантъ Альбедиль, вероятно, тоже разделялъ прогрессивныя идеи тогдашняго общества, -- и въ его докладе кровавая нелепость всей этой исторiи встала въ ея настоящемъ неприкрашенномъ виде. Пыточная рутина была поставлена на очную ставку съ просвещенными взглядами века.

Въ указе прямо говорится, что провинцiальнымъ "правительствомъ не въ первый разъ допущены таковыя безчеловечныя и противозаконныя меры"... Самое явленiе было, значитъ, не ново. Ново и свежо было отношенiе къ нему молодого правительства. Тайный указъ Екатерины выдохся, и жизнь притерпелась къ тому, что власти вновь пытаютъ, какъ въ старинныхъ приказахъ, не скрывая этого даже въ оффицiальныхъ отчетахъ. И вдругъ съ высоты престола заявляется всенародно, что пытка есть злоупотребленiе, "противное самымъ основанiямъ правосудiя и притеснительное правамъ гражданскимъ". Еще робкiе и "весьма секретно" издававшiеся указы Екатерины, покрытые пылью въ архивахъ, -- теперь встаютъ изъ забвенiя, окруженные грозой закона: казанская администрацiя отдана подъ судъ и разсеяна, места истязателей "наполнены достойными чиновниками", готовыми следовать новымъ началамъ правосудiя. Передъ подсудимыми не только не скрываютъ, что пытка запрещена, но отъ нихъ требуютъ удостоверенiя, что следствiе производилось безъ истязанiй.

"чтобы самое слово пытка, ".

Со времени этого указа прошло сто десять летъ... Въ какой мере это пожеланiе Александра І-го, высказанное на заре XIX века, осуществилось къ началу ХХ-го, -- это мы, быть можетъ, увидимъ въ следующихъ очеркахъ.