Решение сената по мултанскому делу (старая орфография)

Читателямъ "Русскаго Богатства" известна сущность мултанскаго дела, получившаго громкую огласку. Несколько вотяковъ малмыжскаго уезда обвинялись въ принесенiи человеческой жертвы языческимъ божествамъ; активное участiе въ самомъ убiйстве приписывалось десяти подсудимымъ; въ пассивномъ участiи, укрывательстве и содействiи обвинялось населенiе целой местности, въ интересахъ которой и для удовлетворенiя общаго культа, существующаго будто-бы у всей вотской народности,-- принесена самая жертва.

Дознанiе и предварительное следствiе тянулось 29 месяцевъ. Зимой 1894 года десять вотяковъ были преданы суду сарапульскаго округа въ гор. Малмыже, причемъ трое оправданы, а семи вынесенъ обвинительный приговоръ, отмененный сенатомъ по жалобе защиты. Мотивомъ кассацiи послужили существенныя нарушенiя судопроизводства и признанная неравноправность сторонъ, допущенная судомъ. Первый отчетъ по этому делу, напечатанный, къ сожаленiю, въ малораспространенномъ "Казанскомъ Телеграфе",-- нарисовалъ поразительную картину произвола и нарушенiя самыхъ элементарныхъ началъ правильнаго судебнаго процесса. Несмотря, однако, на эту поправку, внесенную сенатомъ, признавшимъ чрезвычайную неполноту и односторонность следственнаго матерiала,-- что обязывало судъ возстановить по возможности нарушенныя права защиты,-- дело поступило для вторичнаго разбирательства (въ Елабуге) въ томъ-же, совершенно неисправленномъ и не возстановленномъ виде. Чрезвычайно характерна для прочно-установившихся судебныхъ прiемовъ въ этой отдаленной местности та крайняя беззаботность, съ которой члены сарапульскаго суда отнеслись къ напоминанiю объ элементарныхъ началахъ юридической справедливости, исходившему отъ высшей судебной инстанцiи. Очевидно, сарапульскiй окружный судъ посмотрелъ на кассацiю лишь какъ на случайность, какъ на одну проигранную ставку въ обвинительной игре, которую можно начать сначала при техъ же условiяхъ. Распорядительное заседанiе, подготовлявшее матерiалъ для новаго суда надъ вотяками,-- происходило при участiи прежняго председателя г. Горицкаго, и опять все просьбы защиты о вызове свидетелей со стороны вотяковъ были отвергнуты огуломъ, по соображенiямъ частiю слишкомъ формальнымъ, частiю даже, какъ это признано сенатомъ,-- совершенно незаконнымъ. 29 сентября 1895 года въ гор. Елабуге семь вотяковъ опять предстали передъ судомъ присяжныхъ, и опять противъ нихъ выступили два полицейскихъ пристава, три урядника, старшина, несколько старостъ и сотскихъ, вообще 37 свидетелей, въ числе которыхъ не было опять ни одного, обвинительный матерiалъ, все те-же слухи, неизвестно откуда исходящiе, все те-же вотяки, невежественные и беззащитные. Виноваты-ли присяжные, что на основанiи односторонняго матерiала вынесли приговоръ, который опять не можетъ быть признанъ окончательнымъ?

Защитникомъ была подана новая кассацiонная жалоба: 22-го декабря истекшаго года жалоба эта разсмотрена кассацiоннымъ департаментомъ сената, и вскоре же телеграммы разнесли весть о новой отмене приговора по мултанскому делу. Уже вторичная отмена сенатомъ судебнаго вердикта представляетъ явленiе очень редкое въ нашей практике. Но въ данномъ случае то, что стало известно изъ газетъ о мотивахъ кассацiи, вскрываетъ попутно такую яркую бытовую картину, которая и сама по себе добавляетъ непоследнюю черту въ этомъ вообще необыкновенно характерномъ деле. Невольно рождается вопросъ: что-же это, наконецъ, за атмосфера въ этихъ инородческихъ отдаленныхъ окраинахъ, что это за ужасная атмосфера, въ которой даже представители суда доходятъ до такихъ удивительныхъ прiемовъ, до такихъ совершенно неожиданныхъ взглядовъ на самыя основы суда и состязательнаго процесса?

Привожу изъ газетъ ("Русскiя Ведомости") содержанiе этого новаго сенатскаго Quos-ego, по адресу сарапульскаго окружнаго суда. Заключенiе по жалобе защиты давалъ А. Ф. Кони, который охарактеризовалъ настоящее дело одной существенной и главной его чертой: "судебнымъ разследованiемъ устанавливается здесь не одна лишь виновность техъ или иныхъ определенныхъ лицъ, фигурирующихъ въ качестве подсудимыхъ, а констатируется известное бытовое явленiе, произносится судъ далъ и создается прецедентъ, могущiй иметь на будущее время значенiе судебнаго закрепленiя виновности той или иной группы населенiя. Результатомъ деятельности суда въ такихъ случаяхъ является не только res judicata, но историческое свидетельство за или противъ той или иной морально-бытовой оценки даннаго уровня культуры -- въ целой народности или въ отдельныхъ ея классахъ; вотъ почему пределы изследованiя должны здесь раздвинуться, раздаться возможно шире, чтобы приблизиться по всесторонности, полноте и безпристрастiю къ изследованiю научному. Основанiя приговора, изъ котораго вытекаетъ, что теперь, на пороге XX столетiя, существуютъ человеческiя жертвоприношенiя среда народа, который более трехъ вековъ живетъ въ пределахъ и подъ цивилизующимъ воздействiемъ христiанскаго государства, должны быть подвергнуты гораздо более строгому испытанiю, чемъ те мотивы и данныя, по которымъ выносится обвиненiе въ заурядномъ убiйстве. Между темъ въ теченiе производства судъ не однажды погрешилъ противъ указанной основной особенности дела, несмотря на то, что эта особенность была рельефно подчеркнута, въ назиданiе суду, въ первомъ определенiи сената по делу, коимъ былъ кассированъ первый обвинительный приговоръ".

Эти совершенно ясныя слова уважаемаго судебнаго деятеля не могутъ, конечно, подать повода ни къ какимъ недоразуменiямъ. Судъ обязанъ важныхъ и неважныхъ одинаково, дать сторонамъ все средства для выясненiя дела, и требованiе безпристрастiя, разумеется, нимало не ослабляется темъ соображенiемъ, что суду подлежитъ решенiе одинокой судьбы никому неизвестнаго человека. Бываютъ, однако, случаи, которые въ практике всехъ судовъ признаются особо-важными, когда кроме пассивнаго безпристрастiя къ усилiямъ сторонъ, судъ долженъ сделать и съ своей стороны все возможное для выясненiя не одного лишь вопроса о виновности или невиновности данныхъ лицъ, но также и о бытовой подкладке даннаго дела, имеющей порой очень глубокое государственное и общественное значенiе. Таково именно мултанское дело, и еслибы простая истина, высказанная А. Ф. Кони, не была игнорирована сарапульскимъ судомъ съ самаго начала, то и это дело было-бы признано деломъ "особой важности" и тогда, безъ сомненiя, научно этнографическiе вопросы, возникшiе по этому поводу, решались-бы не при помощи однихъ лишь Кобылиныхъ, урядниковъ Соковиковыхъ и "неизвестныхъ нищихъ", разсказывающихъ сказки на ночлегахъ,-- не говоря уже о томъ, что трупъ Матюнина не лежалъ-бы до вскрытiя въ теченiи месяца (въ майскiе iюньскiе дни) и следователь не выжидалъ-бы по 4 месяца прежде, чемъ послать то или другое "кровяное пятно" для химическаго изследованiя.

Между темъ, по словамъ А. Ф. Кони,-- "главный грехъ производства по настоящему делу состоитъ въ забвенiи судомъ его основной черты -- его широкаго бытоваго значенiя -- и въ разнообразныхъ помехахъ, которыя ставились поэтому его всестороннему изследованiю и освещенiю. Судъ даже въ техъ случаяхъ, когда онъ действуетъ въ пределахъ дискрецiонной власти, не можетъ избрать девизомъ своей деятельности: sic volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas, и отношенiя его къ сторонамъ и ихъ ходатайствамъ не могутъ определяться произволомъ или капризомъ.

"Ходатайство о вызове новыхъ свидетелей можетъ быть отклонено судомъ -- это его право, но подобный отказъ долженъ быть мотивированъ обстоятельнымъ разборомъ относимости къ делу и важности обстоятельствъ, для подтвержденiя коихъ сторона ссылается на свидетелей, а не однимъ лишь формальнымъ очистительнымъ заявленiемъ о томъ, что судъ считаетъ уместнымъ эти обстоятельства игнорировать. Но такъ именно поступилъ въ данномъ случае судъ въ ответъ на просьбу подсудимыхъ о вызове на ихъ счетъ новыхъ свидетелей, заявленную одновременно съ просьбой о вызове новыхъ экспертовъ. Или -- далее -- судъ отказываетъ въ вызове въ качестве свидетелей техъ изъ подсудимыхъ, кои были оправданы первымъ приговоромъ, приводя въ объясненiе то, что обязательный вызовъ такихъ свидетелей не установленъ никакимъ "основнымъ закономъ". Если основные законы Россiйской имперiи и могутъ иметь отношенiе къ разрешенiю указаннаго частнаго процессуальнаго вопроса, то уместнее всего окажется тотъ основной законъ, который запрещаетъ судамъ "обманчивое непостоянство и самопроизвольныя толкованiя". Ибо, если не въ основныхъ законахъ, то въ уставе уголовнаго судопроизводства ясно определено понятiе свидетеля по делу: это -- лицо, которое призывается показать передъ судомъ все, что оно видело, слышало и знаетъ по делу. Если лица, привлеченныя къ делу, два года продержанныя въ предварительномъ заключенiи, преданныя суду и посаженныя на скамью подсудимыхъ, должны а priori считаться ничего не видевшими, не слышавшими и не ведающими относительно событiя, въ которомъ они играли главную роль, то после этого свидетелей, въ легальномъ смысле этого термина, не существуетъ вовсе. Или судъ отклоняетъ ходатайство защитника объ отсрочке заседанiя въ виду вызова обвинительной властью новыхъ свидетелей и предъявленiя новыхъ уликъ,-- ссылаясь на соответствующее право прокуратуры, не подлежащее, будто бы, никакой поверке суда; а также на то, что защита имела возможность повторить свое ходатайство въ тотъ моментъ производства, когда новые свидетели и новыя улики вступили въ его теченiе и заняли въ немъ определенное место. Но судъ ошибается: защита не исполнила бы своего долга, еслибъ упустила заявить просьбу объ отсрочке заседанiя при первомъ появленiи въ деле новыхъ и неожиданныхъ для нея фактовъ и лицъ, а предлагаемое ей судомъ повторенiе ходатайства -- въ тотъ моментъ, когда оно оказывалось запоздалымъ и неподлежащимъ удовлетворенiю -- равносильно приглашенiю къ совершенiю акта ничтожнаго и незаконнаго. Или, наконецъ, судъ удерживаетъ защитника отъ допроса свидетеля, станового пристава Шмелева, о его оригинальныхъ действiяхъ по производству вторичнаго полицейскаго дознанiя, находя, что свидетель не обязанъ отвечать на вопросы, могущiе привести къ уличенiю его въ преступленiяхъ по должности. Но деятельность пристава Шмелева по производству дознанiя есть деятельность должностная, публичная, и квалификацiя ея въ качестве преступной или неприступной принадлежитъ не самому должностному лицу, а его начальству. Поэтому судъ не вправе былъ устранить вопросы о грубыхъ, жестокихъ или самоуправныхъ действiяхъ, доставившихъ канву для всего последующаго производства, на томъ только основанiи, что разоблаченiе этой грубости, жестокости или самоуправства можетъ открыть и составъ какого-нибудь уголовнаго деянiя".

Признавъ правильность соображенiй, приведенныхъ оберъ-прокуроромъ, кассацiонный департаментъ постановилъ вторичный приговоръ по мултанскому делу отменить и кроме того членамъ суда, принимавшимъ участiе въ двухъ распорядительныхъ заседанiяхъ по этому делу -- сделать замечанiе.

Таковъ этотъ новый эпизодъ мултанскаго процесса. Картина однако будетъ неполна, если мы не приведенъ еще одной замечательной черточки, совершенно неожиданно украсившей собою это характерное дело. Изъ той-же речи г. оберъ-прокурора мы узнаемъ, что "кассацiонная жалоба защитника прибыла въ сенатъ въ сопровожденiи целаго ряда "объясненiй", присланныхъ какъ судомъ въ полномъ составе, такъ и отдельными членами. Между прочимъ, одинъ изъ товарищей председателя вятскаго окружнаго суда въ отдельномъ объясненiи излагаетъ свой взглядъ на дело, вынесенный имъ изъ разбирательства по существу,-- взглядъ, безусловно неблагопрiятный для подсудимыхъ,-- и вместе съ темъ делится съ сенатомъ драгоценными сведенiями о томъ, что кассацiонное обжалованiе есть затея не обвиненныхъ, людей темныхъ, готовыхъ дескать покориться своей участи, а ихъ защитника и несколькихъ "газетныхъ корреспондентовъ", и не менее драгоценной догадкой, что если названный защитникъ и корреспонденты добьются кассацiонной отмены приговора, то они впоследствiи добьются и оправданiя подсудимыхъ, вырвутъ оправдательный приговоръ и у присяжныхъ заседателей. Оберъ-прокуроръ счелъ своей обязанностью отметить и осудить это стремленiе насильно вовлечь сенатъ въ "существо дела", т. е. въ тину провинцiальной сплетни, какъ не соответствующее "ни достоинству писавшаго, ни высоте того места, куда онъ обращался".

эта удивительная, вполне непосредственная доверчивость, съ которой "председательствовавшiй" въ судебномъ заседанiи обращается въ высшую инстанцiю, делясь съ ней, такъ сказать, на ушко,-- не только своими личными выводами, но и провинцiальными сплетнями. Разве не драгоценна эта похвала смиреннымъ людямъ, которые, вследствiе темноты, подчинились бы своей участи и пошли бы на каторгу, не безпокоя ни сарапульскихъ судей, ни сенатъ своими, какъ оказывается, совершенно основательными жалобами? Разве не столь же драгоценна простодушная откровенность, съ которой усилiя защиты, основанныя на такихъ очевидныхъ, на такихъ вопiющихъ нарушенiяхъ -- приравниваются къ интриге?Что еще писалъ господинъ председательствовавшiй членъ суда въ своемъ "отзыве" мы не знаемъ,-- но сказаннаго достаточно. Ведь кто пишетъ не урядникъ Соковиковъ, не приставъ Шмелевъ и даже не товарищъ прокурора г. Раевскiй, руководившiй этимъ "блестящимъ" дознанiемъ и следствiемъ,-- это пишетъ опытный юристъ, давно "работающiй на судебномъ поприще". Да, эта черта драгоценна, и именно темъ, что дорисовываетъ картину этого яркаго, полнаго неожиданностями дела. Если такъ говорятъ члены суда, обращаясь въ высшую инстанцiю, если даже въ этомъ случае "опытные юристы", привыкшiе къ порядкамъ данной окраины, доходятъ до такого забвенiя основныхъ началъ своей деятельности,-- то какъ они разсуждаютъ, разговариваютъ, действуютъ у себя, "дома", имея дело действительно лишь съ "темными людьми", не знающими, где искать защиты, не имеющими опоры ни въ "интригахъ защитника", ни въ гласности. Наконецъ, чего-же после этого ждать отъ остальныхъ, начиная съ товарища прокурора г. Раевскаго (бывшаго врача, начавшаго лишь сравнительно недавно юридическую карьеру подъ просвещеннымъ руководствомъ гг. сарапульскихъ судей), до приставовъ и урядниковъ... Мудрено ли, что даже "Вятскiя Губернскiя Ведомости", не обинуясь признаютъ, что "къ раскрытiю (мултанскаго) преступленiя полицiя употребляла всевозможныя меры,-- не пренебрегла даже деревенскимъ знахарствомъ, въ которомъ замеченъ какой-то медвежiй культъ". (См. Вятскiя Губ. Вед., No 91,-- 1895 года). "Весь уездъ -- пишетъ корреспондентъ изъ Малмыжа, ссылаясь на эту выдержку изъ оффицiальнаго органа,-- знаетъ о деянiяхъ г-на Шмелева, только одинъ г. Раевскiй составляетъ странное исключенiе, хотя, по словамъ самого пристава, онъ въ то время былъ въ Мултане вместе съ нимъ". ("Нижегор. Листокъ" No 351, 1895).

въ газетахъ, не могло не кинуться въ глаза обилiе за последнее время сообщенiй объ истязанiяхъ при предварительномъ дознанiи. Дело Адамова среди латышей Псковской губернiи приводило въ ужасъ необыкновеннымъ драматизмомъ, почти сказочнымъ злодействомъ истязателей. Но въ газетахъ Волжско-Камскаго края мы встречаемся съ другимъ ужасомъ изъ этой же области. Нельзя сказать, чтобы чины слободской полицiи, практиковавшiе подвешиванiе и пытку, или яранскiй урядникъ Лупповъ, превратившiй заподозреннаго въ краже Прохорова изъ здороваго человека -- "въ совершеннаго калеку съ костылями" (Вятскiй Край, No 121) -- во многомъ уступали псковскому Адамову. Есть, однако дела не столь вопiющаго драматизма, отъ которыхъ поистине волосъ становится дыбомъ.

Таково, напр., дело, изложенное въ корреспонденцiи изъ Елабуги {"Нижегородскiй Листокъ", 1895, No 342.}. По содержанiю оно необыкновенно просто. Крестьянинъ Чернышевъ изъ дер. Яковлева, Елабужскаго уезда, отправился въ гости въ дер. Новую Мурзиху, къ крестьянину Фуженкову, на мельницу, арендуемую Денисовымъ. Дело было на святкахъ, въ праздникъ. Выпили и пошли съ ряжеными по деревне, где зашли въ домъ къ мельнику Денисову. Отсюда компанiя направилась дальше, а выпившiй Чернышевъ отъ нея отсталъ и домой уже не являлся. Несколько крестьянъ видело передъ вечеромъ человека, шедшаго безъ шапки и въ разстегнутомъ полушубке по направленiю къ дер. Яковлевой. А такъ какъ къ ночи поднялась метель, то решили, что Чернышевъ вероятно замерзъ пьяный въ поле, и его занесло снегомъ.

Но елабужская полицiя не могла успокоиться на этой гипотезе. Это совершенно понятно, какъ и то, что "хорошiй полицейскiй" почти всегда найдетъ виновнаго въ Вятской губернiи. Поэтому елабужскiй исправникъ Таширевъ отправился на место действiя, арестовалъ мельника Денисова, засыпку Фуженкова, да еще соседа ихъ Борисова и привезъ всехъ въ Елабугу. Здесь, въ закрытомъ помещенiи, ихъ подвергли соответственнымъ "убежденiямъ", давшимъ блестящiе результаты,-- все трое сознались. Денисовъ признался въ томъ, что это онъ убилъ Чернышева, случайно принявъ его за вора. Фуженковъ же и Борисовъ подробнейшимъ образомъ описали, какъ они запрягли лошадь, увезли трупъ на реку Вятку, оставили лошадь на берегу, такъ какъ ледъ былъ тонокъ, несли трупъ на рукахъ до полыньи, потомъ положили его на закраину, потомъ столкнули въ воду длинною жердью. Вотъ видите, съ какими подробностями раскрыто это преступленiе "путемъ убежденiя" преступниковъ въ закрытомъ помещенiи при елабужской полицiи! Правда у следователя все трое отказались отъ этихъ признанiй, утверждая что сознанiе вынуждено у нихъ побоями и истязанiями, причемъ будто бы у Борисова во время очной ставки былъ "полонъ ротъ крови". Но, говоря словами обвинителя вотяковъ г. Раевскаго, "какой-же полицейскiй позволитъ себе что-либо подобное, какой-же судебный деятель решится скрыть такiя действiя?" "Преступникамъ" не поверили, составили обвинительный актъ и предали суду. Очень вероятно, что все трое, "какъ люди темные, подчинились бы обвинительному приговору", который, въ виду сознанiя, былъ более чемъ вероятенъ, если бы на этотъ разъ не вмешалась своего рода "интрига" со стороны весенняго солнца. Прошло 97 дней, наступила весна, снегъ началъ таять и подъ нимъ, въ поле, у дороги нашли трупъ Чернышева, безъ признаковъ насильственной смерти, просто-напросто занесеннымъ снегомъ и замерзшимъ...

чрезвычайной точностью все показанiя, клонившiяся къ доказательству того, что Чернышевъ не только замерзъ, но и убитъ, не только найденъ въ поле, но и утопленъ въ реке. Нашлись даже и стороннiе свидетели, которымъ "убiйцы" каялись ("грехъ нашъ"). Но, разумеется, добиться обвиненiя при этихъ условiяхъ было трудно,-- все трое сознавшихся оправданы.

А дальше? Дальше, разумеется, ничего. Сарапульскiй судъ нашелъ, что тутъ нетъ обстоятельствъ, способныхъ привлечь его особенное вниманiе на те способы убежденiя, которыми у мнимыхъ убiйцъ исторгнуты такiя удивительныя подробности несовершеннаго преступленiя!.. И если мы говоримъ теперь объ этомъ деле, если о немъ писали столичныя газеты, если оно обращаетъ еще чье либо вниманiе, то это уже интрига неведомаго корреспондента, огласившаго въ скромной провинцiальной газете удивительныя подробности этого дела...

корреспондентовъ. Полагаю, то же почувствуетъ и каждый работникъ печатнаго слова въ провинцiи... Правда, членъ сарапульскаго суда квалифицируетъ деятельность корреспондентовъ довольно сурово. Но... мы желали бы, чтобы во всехъ случаяхъ нападокъ на прессу, было такъ же ясно, какъ въ данномъ случае, на чьей стороне правда: на стороне-ли скромныхъ работниковъ печати, оглашающихъ эти удивительные порядки елабужскихъ, мултанскихъ и иныхъ дознанiй -- или же на стороне ихъ строгихъ ценителей и судей, пытающихся самый сенатъ вовлечь въ тину провинцiальной сплетни.