Покушение на генерала Баранова в 1890 году (старая орфография)

Въ 80-хъ и 90-хъ годахъ прошлаго столетiя въ Нижнемъ-Новгороде губернаторомъ былъ знаменитый Николай Михайловичъ Барановъ, бывшiй морякъ, герой проблематическаго эпизода съ "Вестой" въ русско-турецкую войну и громкаго процесса, связаннаго съ этимъ эпизодомъ; затемъ -- петербургскiй градоначальникъ, губернаторъ виленскiй, архангельскiй, наконецъ, нижегородскiй. Это былъ человекъ интересный во многихъ отношенiяхъ, фигура яркая, колоритная, выделявшаяся на тускломъ фоне бюрократическихъ бездарностей. Человекъ даровитый, но игрокъ по натуре, -- онъ основалъ свою карьеру на быстрыхъ, озадачивающихъ проявленьяхъ "энергiи", часто рискованно выходившихъ за пределы бюрократической рутины, всегда яркихъ и почти всегда двусмысленныхъ. Уже будучи нижегородскимъ губернаторомъ, во время памятнаго голода, -- онъ сначала отрицаетъ его действительные размеры, поддерживаетъ лукояновскихъ дворянъ, борется съ печатью и частной благотворительностью. Потомъ делаетъ вдругъ блестящую и шумную диверсiю, ознаменованную эффектной речью противъ князя Мещерскаго (съ памятнымъ изреченiемъ о "бутафорской тряпке" вместо патрiотическаго знамени), пользуется данными либеральной печати и статистики, которыя самъ недавно опровергалъ, а лукояновскимъ крепостникамъ объявляетъ войну. Въ холерные годы -- этотъ парадоксальный человекъ проделываетъ эволюцiю совершенно обратную: въ первую холеру развиваетъ необыкновенную деятельность, отдаетъ подъ холерныхъ больныхъ "дворецъ", призываетъ полную гласность, печатаетъ списки умершихъ, допускаетъ родныхъ на похороны и отпеванiя. После блестящихъ результатовъ этой политики -- на другой годъ, когда холера была значительно меньше, -- вдругъ меняетъ тактику, принимаетъ систему замалчиванiя, помещаетъ первыхъ заболевшихъ въ общую больницу, преследуетъ сообщенiя печати о холере, врачамъ грозитъ высылкой и вызываетъ почти паническое бегство съ ярмарки... Въ конце концовъ эта рискованная игра административныхъ парадоксовъ не удалась, и карьера Баранова угасла въ сравнительной безвестности. После всероссiйской выставки Барановъ былъ сданъ въ архивъ, называемый первымъ департаментомъ сената, где и закатилась среди административныхъ инвалидовъ эта звезда, сiявшая переменнымъ, но порой яркимъ светомъ.

Эпизодъ, служащiй предметомъ настоящей заметки, относится къ 1890 году. 21 августа, то есть до окончанiя нижегородской ярмарки, -- по Нижнему разнесся поразительный слухъ о покушенiи на жизнь губернатора. Сынъ скромнаго столоначальника полицейскаго управленiя и самъ еще более скромный участковый писецъ, некто Владимiровъ, явившись въ обычное время на прiемъ и принятый въ кабинете губернатора, внезапно произвелъ въ генерала Баранова выстрелъ изъ револьвера. Пуля пролетела на "два пальца" отъ груди его превосходительства, которымъ "злодей" былъ затемъ обезоруженъ.

Поздравлять, пожалуй, было съ чемъ, такъ какъ въ это время карьера блестящаго генерала попала, выражаясь старымъ морскимъ терминомъ, "въ полосу мертваго штиля". Губернаторствовалъ онъ уже около десяти летъ и, казалось, надолго застрялъ въ нижегородской гавани. По временамъ онъ издавалъ яркiе приказы, публично секъ на ярмарке "смутьяновъ", приглашая для присутствiя на экзекуцiяхъ корреспондентовъ, но все это были сравнительно мелочи. Между темъ -- выстрелъ, покушенiе, опасность. Въ те времена это не было еще такъ "обыкновенно", какъ въ наши дни, и потому обращало вниманiе всей Россiи (а также, конечно, высшихъ сферъ) на этого Алкивiада въ губернаторскомъ мундире. Къ квартире губернатора съ грохотомъ подъезжали извозчики, лихачи, кареты, изъ которыхъ выходила мундирная и немундирная публика. Прiехалъ архiерей, жандармскiй генералъ, начальники разныхъ ведомствъ, а какой-то изъ видныхъ военныхъ начальниковъ явился даже въ сопровожденiи хора военной музыки, которая подъ балкономъ губернатора грянула "народный гимнъ". Слово "чудесное избавленiе" повторялось то и дело, сыпались поздравительныя телеграммы со всехъ концовъ Россiи отъ поклонниковъ героя "Весты" и т. д.

Однимъ словомъ, "выстрелъ" Владимiрова отдался по всей Россiи гулко, широко и шумно. Въ мотивахъ покушенiя никто не сомневался: конечно -- политика. Изъ источниковъ, близкихъ къ губернатору, стало известно, что, при обыске въ квартире стрелявшаго, найдена переписка съ "Женевой".

Генералъ Барановъ въ речи, произнесенной на обычномъ обеде 26 августа, красивой по обыкновенiю, хотя по обыкновенiю же несколько въ тоне расхожаго уличнаго патрiотизма, говорилъ о томъ, что "въ храме торговли, а следовательно мира и покоя, онъ слышитъ слова: "покушенiе, выстрелъ, убiйца"... Но -- жалокъ не тотъ, кто падаетъ подъ ударомъ убiйцы, а тотъ, кто, не справляясь съ условiями жизни, подъ личиной той или иной звонкой идеи, берется за ножъ или пистолетъ". "Всероссiйское купечество" громомъ аплодисментовъ встретило речь губернатора-героя, а въ ответныхъ спичахъ много говорилось о "Весте", о борьбе съ внутреннимъ врагомъ и о верномъ царскомъ слуге, не жалеющемъ жизни на ответственномъ посту. Телеграммы "агентства" разносили отголоски этого красноречiя во все концы Россiи, где только есть газеты.

И вдругъ, среди этого шумнаго чествованiя, подъ гулъ речей и при потоке всякихъ поздравленiй "герою" -- въ городе начинаютъ циркулировать слухи, что въ сущности никакого "выстрела съ политической целью" не было, а было загадочное нападенiе, едва ли не романическаго свойства, сводящееся въ конце концовъ къ довольно прозаическому рукопашному единоборству...

"Нижегородскiй Биржевой Листокъ", купецъ Жуковъ, писалъ: "къ сожаленiю, есть много малодушныхъ (sic) людей, которые ищутъ въ этомъ происшествiи нечто подобное семидесятымъ годамъ", между темъ, какъ "благоразумные люди... остаются одного мненiя, что злодей Владимiровъ проделалъ свое преступленiе не более, какъ съ целью покончить съ собою какимъ-нибудь способомъ, не прибегая къ самоубiйству". Въ одномъ изъ последующихъ номеровъ почтенный купецъ-редакторъ меланхолически объяснялъ происшествiе "избыткомъ просвещенiя". На это другая газета "Нижегородская Почта" привела ироническую справку: Владимiровъ окончилъ только уездное училище. "Избыткомъ" это могло казаться только г-ну Жукову.

То время было очень глухое для печати, и потому публика умела ловить "оппозицiю между строкъ". Читатель отметилъ, что Жуковъ, не отрицая "злодейскаго выстрела", не желаетъ придавать делу политическаго значенiя. А уже это было все-таки знаменательно.

Въ то время въ Нижнемъ было три газеты (не считая "Епархiальныхъ Ведомостей"). Первая -- указанный выше "Нижегородскiй Биржевой Листокъ", издаваемый бывшимъ рыбинскимъ мучнымъ торговцемъ, разорившимся на мучномъ деле и потому отдавшимъ себя служенiю провинцiальной прессе {Объ этой несомненно оригинальной фигуре разсказывалъ въ своихъ воспоминанiяхъ А. М. Скабичевскiй (въ "Новостяхъ"). Въ свое время имъ много занималась поволжская пресса.}. Почти всю газету онъ наполнялъ самъ. Писалъ онъ полуцерковнымъ стилемъ, передовыя статьи начиналъ ирмосами и кондаками, а продолжалъ такъ витiевато и запутанно, что порой нельзя было добраться до смысла. Поволжскiя газеты любили цитировать эти туманно-загадочные перiоды для развлеченiя своихъ читателей и смеялись надъ "безграмотнымъ редакторомъ". Жуковъ, впрочемъ, относился къ этимъ насмешкамъ съ величавымъ простодушiемъ.

Ген. Барановъ придавалъ значенiе печатному слову, но онъ понималъ, что слово Жукова ничего не можетъ прибавить къ его лаврамъ, и относился къ "Листку" съ нескрываемымъ пренебреженiемъ.

Полной благосклонностью губернатора и его канцелярiи пользовалась другая газета "Нижегородская Почта", издававшаяся только во время ярмарки и являвшаяся филiальнымъ отделенiемъ пастуховскаго "Московскаго Листка". Велась она бойко, живо, даже прямо талантливо, что станетъ понятно, если прибавить, что главной рабочей силой въ этой газете былъ г-нъ Дорошевичъ. Фельетоны его сверкали темъ же остроумiемъ, которое впоследствiи стало знакомо более широкимъ и более интеллигентнымъ кругамъ читателей, но въ то время оно было направлено въ другую сторону, если впрочемъ было вообще куда-нибудь направлено. Газета щеголяла ежедневнымъ фельетономъ и хроникой ярмарочной жизни, сведенiя для которой получала изъ первыхъ источниковъ и всегда ранее "Листка". Этимъ объяснялась отчасти некоторая склонность къ оппозицiи со стороны Жукова и то обстоятельство, что среди запутанныхъ шарадъ съ текстами изъ священнаго писанiя порой читатель улавливалъ (можетъ быть и не всегда основательно) непрiятные для ген. Баранова намеки, хотя, конечно, не было недостатка и въ явно раболепныхъ панегирикахъ.

"Нижегородская Почта", а за нею "Московскiй Листокъ" первые дали обстоятельное и подробное описанiе покушенiя и выстрела. Описанiе было составлено очень бойко и живо, основывалось, очевидно, на самыхъ компетентныхъ источникахъ, но хроникеръ видимо такъ стремился дать его читателямъ газеты поскорее, что совершенно не позаботился объ устраненiи бьющихъ въ глаза странностей. Между прочимъ, въ одной изъ этихъ газетъ былъ приложенъ и планъ губернаторскаго кабинета, где произошло покушенiе, съ точнымъ обозначенiемъ положенiя действующихъ лицъ и места, куда попала револьверная пуля.

Вотъ этотъ планъ {Воспроизвожу по памяти, ручаясь, однако, за точность существенныхъ деталей.}.

Зачерченный прямоугольникъ представляетъ столъ, за которымъ (буква а) сиделъ губернаторъ Барановъ. Буквою б обозначено положенiе стрелявшаго. Буква в конце комнаты (пуля при томъ вошла очень глубоко и почти вертикально), то хроникеръ построилъ собственную гипотезу, объяснявшую эту странность. По его мненiю, губительная пуля, пролетевъ у самой груди губернатора, ударилась въ стену, отразилась отъ нея, ударилась въ другую, опять отразилась и, пролетевъ черезъ большую комнату, вонзилась съ огромною еще силою въ паркетъ... Эту траекторiю -- вероятно неслыханную въ баллистике, особенно для свинцовой револьверной пули, которая тутъ прыгаетъ и отражается точно костяной шаръ на биллiарде, -- хроникеръ изобразилъ для наглядности пунктирной линiей...

Совершенно понятно, что даже въ читателе не особенно внимательномъ это описанiе должно было вызвать некоторое скептическое недоуменiе. Эти чувства еще усилились, когда появился въ светъ No 35 третьей нижегородской газеты, оффицiальныхъ "Губернскихъ Ведомостей", которыя, конечно, по самому своему положенiю органа губернской власти, должны были знать все подробности событiя по "офицiальнымъ даннымъ".

Оказалось, однако, что оффицiальный органъ далъ сообщенiе, образцово безсмысленное и полное самыхъ нелепыхъ противоречiй. "21 августа (20?), -- писалъ хроникеръ "Ведомостей", -- Владимiровъ, пользуясь доступностью генерала, обратился къ последнему съ просьбой принять его. На другой день (т. е. 22?) онъ былъ принятъ въ кабинете, какъ обыкновенный посетитель. Долгое молчанiе преступника заставило генерала обратить на него вниманiе. Николай Михайловичъ взглянулъ на него и, увидя, что тотъ въ рукахъ держитъ револьверъ, направленный ему въ голову, -- схватилъ преступника за руку".

Итакъ, первый моментъ покушенiя рисуется такъ, что генералъ Барановъ, погруженный вероятно въ дела, но обращаетъ вниманiя на посетителя. Когда же "долгое молчанiе" вошедшаго становится уже страннымъ, -- онъ поднимаетъ глаза и видитъ револьверъ, направленный ему въ голову. Загадочный посетитель чего-то ждетъ въ этой эффектной позе. Онъ ждетъ даже, пока губернаторъ выйдетъ изъ-за стола и схватитъ его за руку. Дальше идетъ описанiе борьбы, для характеристики котораго достаточно привести следующую замечательную фразу: "Злодей не выпускалъ изъ рукъ стараясь схватить ее (!!)", и все завершается новой ошеломляющей неожиданностью: "Преступникъ говорилъ, что успеху его злодеянiя въ которомъ находился револьверъ, что и помешало ему совершить преступленiе". Итакъ, "преступнику", стоявшему "въ долгомъ молчанiи" съ револьверомъ, нацеленнымъ прямо въ голову губернатора, -- помешалъ выстрелить... разорванный карманъ его шароваръ!

недоуменiя и вопросы: что же собственно происходило 21 августа въ прiемной губернатора Баранова? И былъ ли въ действительности этотъ выстрелъ, отдавшiйся такимъ громкимъ эхомъ но всей стране, или, какъ говорили уже некоторыя лица, "склонныя къ оппозицiонному образу мыслей", -- никакого выстрела въ действительности не было.

Это последнее мненiе получило вскоре поддержку со стороны, тоже въ своемъ роде "компетентной". Осторожно, въ партикулярныхъ разговорахъ "по секрету" и "между нами", начальникъ жандармскаго округа, генералъ И. Н. Познанскiй, сообщилъ кое-кому изъ знакомыхъ, что никакого выстрела не было.

Генералъ Познанскiй -- это была фигура тоже въ своемъ роде примечательная. Въ 70-хъ годахъ много писали о сенсацiонномъ процессе француженки-гувернантки Маргариты Жюжанъ, обвинявшейся въ отравленiи на романической почве сына жандармскаго полковника, гимназиста Познанскаго. Присяжные дважды вынесли Маргарите Жюжанъ оправдательный вердиктъ, въ обществе много говорили о жандармско-семейной драме, по обыкновенiю украшая ее мрачно-мелодраматическими атрибутами, чему отчасти способствовало оглашенiе дневника погибшаго загадочной смертiю гимназиста. Такимъ образомъ, назначенный (уже въ чине генерала) въ Нижнiй-Новгородъ, -- Познанскiй принесъ туда свою широкую и несколько загадочную известность. Впрочемъ, ничего особенно выдающагося и трагическаго въ этой обще-жандармской фигуре не замечалось. Это былъ довольно тучный старый человекъ, съ полными оранжеваго цвета губами и одутлымъ лицомъ привычнаго морфиниста. Особеннаго злопыхательства по своей должности онъ не проявлялъ, хотя полагающуюся по штату долю доносовъ, обысковъ и арестовъ выполнялъ неукоснительно. У него было несколько "коньковъ", на которыхъ онъ выезжалъ съ упорствомъ манiака. Прежде всего -- онъ считалъ и кричалъ объ этомъ повсюду, что нижегородская полицiя "не стоитъ на высоте" и не способна оказывать ему содействiе въ борьбе съ крамолой. Затемъ онъ считалъ себя ученымъ и по временамъ читалъ даже публичныя лекцiи по гальванизму. Лекцiи были совершенно бездарныя и скучныя по содержанiю, но оригинальныя по обстановке: въ качестве ассистентовъ выступали расторопные жандармскiе фельдфебели и унтеры, помогавшiе "начальнику округа" устанавливать и демонстрировать приборы. Порою раннiе посетители, приходившiе въ залъ всесословнаго клуба задолго до начала лекцiи, натыкались на оригинальное зрелище: на театральной арене съ приподнятымъ занавесомъ, имевшей при скудномъ освещенiи видъ некоей пещеры, -- суетился толстый генералъ на коротенькихъ ножкахъ, а по его команде молчаливые унтеры, позвякивая шпорами, разставляли какiе-то треножники и цилиндры, опутывая все это проволоками. Въ общемъ зрелище напоминало нечто фантастически инквизицiонное! Местные корреспонденты приволжскихъ газетъ, народъ все более или менее неблагонадежный, для которыхъ однако ненавистная служебная деятельность лектора была предметомъ недосягаемымъ, -- пользовались случаемъ и накидывались на эти лекцiи съ ожесточенiемъ, далеко непропорцiональнымъ самому предмету. Вследъ за лекцiей, въ газетахъ Казани, Самары, Саратова являлись язвительные фельетоны, а иногороднiе цензоры, не подозревая "крамолы", пропускали ихъ, думая, что речь идетъ о выступленiяхъ какого-нибудь зауряднаго "любителя". Познанскiй, конечно, отлично чувствовалъ, въ чемъ тутъ дело, и употреблялъ все усилiя, чтобы раскрыть псевдонимы крамольниковъ, нападавшихъ такимъ лукаво-прикровеннымъ способомъ на самую "идею" жандармской власти. Если ему удавалось (иногда и ошибочно) узнать фамилiю автора, то -- совершенно bona fide онъ причислялъ его къ "неблагонадежнымъ элементамъ".

Наконецъ -- была у Познанскаго еще одна слабость: онъ покровительствовалъ "кустарной промышленности". Вследствiе этого жандармскiе нижнiе чины, назначенные, напримеръ, въ знаменитое кустарное село Павлово, кроме прямыхъ обязанностей -- следить за проявленiями "образа мыслей" -- выполняли и другiя более мирныя функцiи: скупали образцы изделiй для кустарнаго музея, помещавшагося въ Нижнемъ на Б. Покровке и тоже не свободнаго въ то время отъ частаго присутствiя синихъ мундировъ. Это, конечно, вело къ разнымъ нежелательнымъ смешеньямъ, и я помню, что довольно приличнаго на видъ молодого человека, заведывавшаго въ то время музеемъ, -- многiе -- вероятно неосновательно -- считали политическимъ сыщикомъ. И это понятно: трудно было разобрать, -- кустарная ли промышленность диллетантски поощряется сыскными властями или, наоборотъ: профессiональный сыскъ пользуется видимостью кустарнаго диллетантства.

Этотъ жандармскiй генералъ былъ въ сильныхъ "контрахъ" съ губернаторомъ. Во 1-хъ, они являлись соперниками по местной "внутренней политике". Во 2-хъ, Баранова, вероятно, задевали нападки Познанскаго на "подведомую" губернатору полицiю, а такъ какъ Барановъ былъ человекъ остроумный, то Познанскаго въ свою очередь бесили остроты губернатора, направленныя на его "ученую деятельность". Трудно определить въ точности, какъ это, въ конечномъ счете, отражалось на судьбе обывателей. Съ одной стороны, -- кто умелъ намекнуть въ просьбе губернатору, что онъ является жертвой жандармскихъ преследованiй, тотъ нередко пользовался деятельной защитой Баранова; съ другой стороны, -- тотъ же Барановъ, чтобы досадить Познанскому, изображалъ, напримеръ, известнаго иницiатора павловской артели А. Г. Штанге насадителемъ крамолы, которую, благодаря своей слабости къ кустарнымъ промысламъ, не видитъ окружной жандармскiй начальникъ. Познанскiй, конечно, аттестовалъ, съ своей стороны, и г-на Штанге, и артель съ наилучшей стороны, уже изъ противоречiя Баранову. Петербургскiя власти олимпiйски взирали на эти диспуты представителей местной администрацiи, склоняясь то на ту, то на другую сторону. Барановъ, пользуясь правами усиленной охраны, выслалъ г-на Штанге за пределы губернiи, но аттестацiи Познанскаго помогли ему вернуться въ Павлово, какъ только окончилась ярмарка, а съ ней и охрана... Да, -- то были счастливыя времена, когда охрана ограничивалась трехмесячнымъ срокомъ! Итакъ, -- этотъ жандармскiй генералъ, если не самъ руководившiй первоначальнымъ дознанiемъ о покушенiи, то во всякомъ случае очень къ нему близкiй, вскоре же, пожимая плечами, сообщилъ кое-кому (конечно, конфиденцiально), что Владимiровъ вовсе не стрелялъ въ губернатора и что ничего "политическаго" въ этомъ случае нетъ. Была рукопашная, въ которой победителемъ оказался Владимiровъ. Когда прибежавшiе на шумъ швейцаръ и прислуга схватили Владимiрова, то, действительно, въ кармане последняго оказался револьверъ. Генералъ Барановъ, взявъ этотъ револьверъ, отошелъ въ уголъ комнаты и со словами: "да онъ еще заряженъ ли?" -- выстрелилъ въ паркетъ. Этотъ-то выстрелъ и отдался затемъ но всей Россiи, какъ "покушенiе на нижегородскаго губернатора"!.. Сначала это казалось маловероятнымъ, темъ более, что ген. Барановъ совершенно недвусмысленно поддерживалъ версiю о выстреле (даже во всеподданнейшемъ отчете о минувшей ярмарке). Черезъ несколько дней после покушенiя я встретилъ на улице покойнаго Александра Серафимовича Гацискаго, возвращавшагося отъ губернатора, у котораго онъ часто бывалъ по разнымъ деламъ. Онъ хорошо зналъ Баранова, но признавался близкимъ знакомымъ, что, даже зная "все его фокусы", не можетъ не питать къ нему какой-то труднообъяснимой слабости. Этой слабостью Барановъ пользовался совершенно безпощадно, и впоследствiи Гацискому пришлось за нее поплатиться тяжелыми нравственными страданiями {Между прочимъ, А. С. Гацискiй былъ летописцемъ Нижегор. края, и, если онъ довелъ свои дневники до 90-хъ годовъ, то вероятно въ нихъ можно найти и подробное описанiе покушенiя 21 августа 1890 г. Я привожу ниже лишь съ памяти некоторыя черты событiя, какъ мне разсказалъ ихъ А. С. при случайной встрече.}.

Увидевъ на Студеной улице характерную прямую фигуру Гацискаго, я подошелъ къ нему и, поздоровавшись, спросилъ:

-- Скажите, Александръ Серафимовичъ, -- что же въ конце концовъ: стрелялъ Владимiровъ въ Баранова, или не стрелялъ?

Онъ посмотрелъ на меня, улыбнулся своей особенной добродушно-тонкой улыбкой и сказалъ:

"Русскихъ Ведомостей"?

-- Для исторiи, Александръ Серафимовичъ, для исторiи!-- отвечалъ я, -- разве о такихъ вещахъ можно напечатать что-нибудь щекотливое въ газетахъ.

-- Ну, извольте. -- И онъ разсказалъ мне, что ему удалось узнать изъ первыхъ рукъ.

Услыхавъ въ городской управе о "покушенiи", Гацискiй тотчасъ же отправился къ губернатору "поздравить съ избавленiемъ отъ опасности", а также (опять таки не для газетъ, а "для исторiи") собрать точныя сведенiя.

и не успела сложиться до конца и попала въ печать "несобранной"). Первымъ поделился съ Александромъ Серафимовичемъ своими впечатленiями губернаторскiй швейцаръ. Сей простодушный служитель сообщилъ, во-первыхъ, что Владимiровъ пришелъ 21 августа уже не въ первый разъ: онъ приходилъ и ранее, губернаторъ принималъ его въ кабинете и, повидимому, за что-то сердился. Этотъ разъ вскоре после того, какъ за посетителемъ закрылась дверь кабинета, послышался крупный разговоръ, а затемъ еще черезъ некоторое время что-то запищало, "вроде какъ заяцъ". Швейцаръ и дежурный чиновникъ сохранили при этомъ полнейшее спокойствiе, такъ какъ думали, что это генералъ "учитъ" просителя.

-- Бываетъ, -- просто ответилъ швейцаръ (и этому кажется легко поверить, если прочитать хотя бы восторженную статью Дедлова въ "Неделе", озаглавленную "Электрическiй генералъ" {Кинжки "Недели", кажется, 1895 года.} и разсказывающую объ обращенiи ген. Баранова съ чиновниками). Однако, черезъ некоторое время звуки, доносившiеся сквозь запертую дверь, стали напоминать предсмертное хрипенiе. Тогда швейцаръ съ дежурными чиновниками, опасаясь чего-нибудь экстренно дурнаго для "просителя", -- вбежали въ кабинетъ. Здесь ихъ поразило совершенно неожиданное зрелище. Головой къ кушетке, стоявшей у стола, на полу лежалъ ген. Барановъ, а на немъ сиделъ "проситель", сжимавшiй его за воротникъ съ такой силой, что -- еще две-три минуты -- и жизни генерала Баранова грозила явная опасность...

-- Ну, а когда же онъ стрелялъ?-- спросилъ у швейцара Гацискiй.

"Ваше превосходительство, -- у него револьверъ", -- сказалъ швейцаръ губернатору. -- "Ну, что-жъ такое, -- ответилъ генералъ. -- Да онъ еще можетъ быть и не заряженъ". И, отойдя въ уголъ кабинета, генералъ выстрелилъ въ полъ.

Впоследствiи ген. Барановъ, бывшiй председателемъ архивной комиссiи и заботившiйся о матерiалахъ для местной исторiи, -- велелъ вынуть квадратъ паркета съ пулей и отдалъ его въ музей комиссiи. Тамъ онъ находится, если не ошибаюсь, и поныне. Следъ пули почти вертикальный. Для того, чтобы, пролетевъ на два пальца отъ груди, пуля могла подобнымъ образомъ войти въ половицу, -- выстрелъ долженъ бы быть сделанъ разве съ потолка.

онъ нарисовалъ даже психологiю "покусителя". По словамъ губернаторскаго доклада, Владимiровъ, живя въ Арзамасе, находился подъ сильнымъ влiянiемъ политическихъ ссыльныхъ. Въ своихъ "докладахъ" Барановъ вообще съ истиной церемонился мало. Въ данномъ случае, напримеръ, любой критикъ доклада могъ бы доказать документально, что съ шестидесятыхъ годовъ, когда въ Арзамасъ былъ сосланъ известный писатель Гирсъ, находившiйся тамъ подъ надзоромъ полицiи, и до начала девяностыхъ -- въ Арзамасъ никто не ссылался. Но въ шестидесятыхъ годахъ Владимiровъ былъ разве груднымъ младенцемъ, а въ конце 80-хъ жилъ уже въ Нижнемъ и служилъ въ полицейскомъ участке. Такимъ образомъ, вся психологическая часть доклада, указывавшая на "развращающее влiянiе политическихъ ссыльныхъ", въ данномъ случае являлась совершенной и, конечно, заведомой "беллетристикой".

О самомъ Владимiрове представленiе составить очень трудно. Это былъ, во всякомъ случае, юноша загадочный и странный. Говорили, между прочимъ, о какой-то романической исторiи и "соперничестве", но это мало вероятно. Говорили также о мести за семейную честь, но также, кажется, безъ всякихъ основанiй. Говорили наконецъ, будто при обыске у Владимiрова нашли целую переписку съ какими-то женевскими "комитетами", которая, будто нарочно, была уложена въ столе, въ полномъ порядке пачками, перевязанная ленточками. Экспертиза признала, что все эти письма написаны самимъ Владимiровымъ.

въ Петербургъ, что тамъ онъ сделалъ какiя-то разоблаченiя, вследствiе которыхъ его помилуютъ, а губернатора отдадутъ подъ судъ. Матерiалы следствiя были сбивчивы и противоречивы.

Мудрое начальство разрубило гордiевъ узелъ. Для суда, даже военнаго, данныхъ очевидно не было, да едва ли было удобно съ точки зренiя "престижа власти" судебное разбирательство въ столь загадочномъ и фантастическомъ деле. Но, предполагая даже и наименьшее, все-таки несомненно, что человекъ, позволявшiй себе сидеть на губернаторе и душить его за горло, -- обнаружилъ непочтительность къ власти и преступный образъ мыслей. Почему, не предавая виновнаго суду, дело разрешили келейно, въ "административномъ порядке".

Вскоре появились въ газетахъ краткiя известiя о томъ, что по Высочайшему повеленiю сынъ канцелярскаго служителя Владимiровъ отдается на 5 летъ въ Оренбургскiй дисциплинарный баталiонъ.

"Пуля", кажется, до сихъ поръ хранится въ музее, и "выстрелъ" занесенъ въ летопись безъ возраженiй").

*) Р. S. Впоследствiи г-нъ М. П. Б-въ сообщилъ мне, что въ 1898 г. въ старой Самарской одиночной тюрьме онъ во время прогулки столкнулся съ Владимiровымъ. Это, по его словамъ. былъ худой, изможденный человекъ, о которомъ надзиратели сообщали, что онъ пересылается изъ Крестовъ, где просиделъ 5 летъ. "Я, -- пишетъ г-нъ Б-въ, -- перекинулся съ Влад. несколькими словами и пришелъ къ заключенiю, что пребыванiе въ Крестахъ вероятно подействовало на него очень тяжело... Онъ сильно заикался и вообще производилъ впечатленiе человека не совсемъ здороваго". О пребыванiи Владимiрова въ дисциплинарномъ баталiоне я слышалъ отъ человека вполне достовернаго и полагаю, что г. Б. виделъ вероятно другого Владимiрова.