Откровенныя излiянiя кн. Мещерскаго.
Повидимому, съ кн. Мещерскимъ происходитъ какой-то своеобразный душевный процессъ, внушающiй, пожалуй, некоторыя опасенiя. Въ романе Золя "Радости жизни" описано нечто въ этомъ роде: больная старая дама говоритъ безъ удержу и при томъ безъ всякаго стыда, называя вещи своими именами, и удивляя слушателей неожиданными признанiями. Безмерной болтливостью почтенный князь, положимъ, страдаетъ давно, и это, пожалуй, самая выдающаяся черта его литературной физiономiи. Однако, до сихъ поръ князь старался все-таки соблюдать анпарансы и нередко украшалъ свои статьи словами: "литературная порядочность", "служенiе консервативнымъ идеямъ", порой даже изъ-подъ пера сiятельнаго публициста ложились на бумагу слова: "истина", "свобода", "независимость убежденiй".
Теперь, повидимому, эта "сдержанность" оставила князя, и его словоизлiянiя прiобретаютъ характеръ почти небывалый въ русской печати. Что у насъ были и есть рептилiи, готовыя писать "что угодно" по приказу свыше, -- это, конечно, истина столь же печальная, сколько и общеизвестная. Но мы не помнимъ еще случая, чтобы кто-нибудь изъ русскихъ писателей вышелъ, такъ сказать, на улицу и заявилъ всенародно, что онъ отдавалъ свое перо въ полное распоряженiе "начальства", безъ всякаго соображенiя съ своими убежденiями, и даже вопреки этимъ убежденiямъ.
Князю Мещерскому принадлежитъ честь перваго еще, кажется, заявленiя въ этомъ роде. Въ одномъ изъ своихъ январьскихъ дневниковъ онъ разсказываетъ, не обинуясь, исторiю некоторыхъ статей своихъ о "земскомъ соборе". Это было въ 1881 году. Князь "поехалъ вечеромъ навестить министра внутреннихъ делъ, гр. Н. И. Игнатьева. Онъ жилъ на даче, на Аптекарскомъ острове. Какъ всегда, -- пишетъ кн. Мещерскiй, -- я засталъ въ гостиной любезной хозяйки несколько гостей. После чая гр. Игнатьевъ взялъ меня подъ руку и повелъ въ садъ. Тутъ онъ мне сообщилъ нечто совсемъ неожиданное. Это неожиданное было имъ высказанное мне желанiе, чтобы я въ следующемъ No "Гражданина" поместилъ статью о земскомъ соборе. Я совсемъ опешилъ.
"-- О земскомъ соборе?-- повторилъ я.
"-- Да, да, о земскомъ соборе, который, вероятно, состоится, если не въ настоящемъ, то въ будущемъ году.
"-- Но ведь намъ нельзя писать ни о какомъ соборе.
"-- Я знаю. Но если я вамъ говорю, это значитъ, что писать можно... Я имею уполномочiе свыше вамъ высказывать это желанiе.
"-- Но о какомъ же соборе идетъ речь?
"-- О земскомъ соборе вообще... пока детали не определены... Я только желалъ бы, чтобы вы пустили мысль о соборе, но входя ни въ какiя подробности...
"Впервые, -- продолжаетъ князь свои интересныя признанiя, мне пришлось писать что-то серьезное, во-первыхъ, для меня совсемъ неясное, во-вторыхъ, мне совсемъ не симпатичное и, въ-третьихъ -- съ моимъ политическимъ мiровоззренiемъ совсемъ не согласное. Мысль складывалась какъ-то несвязно, а душевное состоянiе было тяжело, потому что я никакъ не могъ себе уяснить, какимъ образомъ писать о соборе приходится (?!) во исполненiе желанiя, исходившаго свыше. Однако -- написалъ и пустилъ въ печать"
"Однако, написалъ и пустилъ въ печать..." Классическая фраза по непосредственной и, такъ сказать, непокрытой откровенности! Дальше исторiя разыгрывается, конечно, въ томъ же стиле. Князь "написалъ" по внушенiю одного высокопоставленнаго лица, а другому, не менее высокопоставленному, написанное не понравилось. Въ тотъ же день, когда вышелъ номеръ "Гражданина" со статьей о земскомъ соборе, -- "въ 11 часу утра, -- получаю записку отъ К. П. Победоносцева, краткую, по зато убiйственную, со словами: "Что вы, съ ума, что ли, сошли, съ вашей статьей о соборе!" -- Князь тотчасъ же, разумеется, "полетелъ" къ разгневанному К. П. Победоносцеву "и разсказалъ, въ чемъ была тайна (!) статьи". На это злополучный "писатель" получилъ категорическое заверенiе, что ни о какомъ соборе на верхахъ не помышляютъ.
"Положенiе мое, -- заключаетъ князь, -- было глупейшее", но намъ кажется, что тутъ шло бы другое, более яркое слово. Глупость, говорятъ, отъ Бога, и за нее не полагается нравственной ответственности, какъ за литературную безсовестность, когда перомъ писателя руководитъ не убежденiе, а лишь низменная угодливость передъ "верхами".
въ качестве цензора литературныхъ нравовъ и громить "продажность печати" въ городскихъ делахъ. При этомъ князь съ какими-то странными и довольно двусмысленными ужимками ссылается на г. Снессарева, сотрудника "Новаго Времени" по городскимъ деламъ, которому, по словамъ князя, должно бытъ кое-что известно по части шантажа и подкуповъ. Г. Снессаревъ отвечаетъ, надо отдать ему справедливость, -- безъ всякихъ двусмысленностей и вполне категорично.
"Въ последнемъ No "Гражданина", -- пишетъ онъ въ "Нов. Времени" (2 февраля), -- князь Мещерскiй проситъ меня поддержать его мненiе о взяточничестве и шантажахъ, царствующихъ въ газетномъ мiре. Исполняю эту просьбу.
"Полтора года назадъ одна "невеличка, но честна" компанiя предлагала мне защищать введенiе въ Петербурге канализацiи по проекту Брянскаго завода. Мне тогда сообщили, какъ фактъ, что "Гражданинъ" уже подкупленъ для этой цели". Я, къ сожаленiю, не знаю, кто именно изъ "Гражданнна" взялъ взятку. Можетъ быть, знаете вы, князь В. П. Мещерскiй?
"Можетъ быть, вы знаете также шантажную исторiю съ выдачей субсидiи тому же Брянскому заводу? Конечно, вы ее знаете лучше меня, кн. В. П. Мещерскiй, и я право не понимаю, зачемъ вы упомянули мою фамилiю, когда вашъ авторитетъ въ этихъ делахъ такъ же незыблемъ, какъ и въ клеветнической морали. Н. Снессаревъ".
Вотъ что называется "маленькимъ обменомъ любезностей"... Въ либеральной части печати существуетъ "доктринерскiй предразсудокъ", что, когда дело доходитъ до столь категорическихъ заявленiй, когда вопросъ идетъ уже не o томъ, взялъ ли кто изъ сотрудниковъ даннаго изданiя, а лишь о томъ, кто именно "не доктринерской" такiе предразсудки отсутствуютъ: поговорили и разойдутся. И невыясненность этото "личнаго вопроса" не помешаетъ, вероятно, князю Мещерскому принимать участiе въ коммиссiи, которая имеетъ осчастливить русскую печать. Князь, очевидно, внесетъ въ нее свою специфическую компетентность по вопросамъ, которые онъ поставилъ столь неосторожно на экспертизу г. Снессарева... А если душевный процессъ, о которомъ сказано выше, у кн. Мещерскаго подвинется еще несколько впередъ, то мы дождемся, пожалуй, еще новыхъ "откровенностей". Когда-нибудь онъ просто напишетъ: "Когда мне пришлось, совершенно вопреки своему убежденiю, написать о пользе канализацiи по проекту Брянскаго завода..." Или: "Когда въ интересахъ уволеннаго за злоупотребленiя бывшаго министра Кривошеина я отстаивалъ въ печати вредныя для казны начинанiя этого государственнаго мужа...."
А ведь отъ теперешнихъ "признанiй" до этихъ -- только небольшой и совсемъ уже не затруднительный шагъ...
"Гражданина" вышли после того, какъ была написана эта заметка. Князь хранитъ величавое молчанiе...
1905 г.