Одинъ случай.
Былъ такой случай.
Въ Швейцарiи жилъ нашъ соотечественникъ Викторъ Васильевъ. Однажды его арестовали по требованiю русскаго правительства, какъ участника экспропрiацiи въ Северномъ банке. Грабежъ не признается политическимъ преступленiемъ. Васильева выдали.
На русской границе его заковали по рукамъ и ногамъ. Приставили отрядъ солдатъ и жандармовъ съ офицеромъ, и всякiй, кто смотрелъ на него въ это время, конечно, думалъ: вотъ человекъ, котораго везутъ на виселицу. У Васильева есть мать. Она знала наверное, что сынъ ея невиновенъ. Но могла ли она быть уверена, что военный судъ его не повеситъ.
Его не повесили. Наоборотъ, его "выдача" спасла другихъ. Вышло это такъ.
Швейцарiя согласилась выдать предполагаемаго грабителя, но только для суда. Нашей военной юрисдикцiи нигде въ Европе судомъ не считаютъ. "Угодно вамъ судить Васильева обычнымъ, а не экстраординарнымъ судомъ, -- тогда извольте". И Швейцарiя пошлетъ на судъ своего уполномоченнаго, чтобы убедиться, что его будутъ судить, а не просто приговаривать.
Россiя приняла своего подданнаго на этомъ иностранномъ условiи.
Оказалось, что Васильевъ никакого отношенiя къ нападенiю на Северный банкъ не имелъ. Его оговорилъ ложно одинъ изъ подсудимыхъ. Оговорилъ не по злобе, а потому, что зналъ: человека, котораго выдастъ Швейцарiя, надо будетъ судить обычнымъ судомъ, а не военной процедурой, работающей подъ мрачнымъ знакомъ виселицы. А за нимъ, изъ-подъ этой виселичной тени, выйдутъ и другiе подсудимые -- девятнадцать человекъ! Такъ и случилось: всехъ судилъ судъ съ сословными представителями, и никто не повешенъ.
По окончанiи процесса мать Васильева написала въ газетахъ трогательное письмо. Упомянувъ о страданiяхъ, которыя вынесъ ея сынъ. и, конечно, она сама, пока выяснился загадочный оговоръ, она говоритъ, что материнское сердце все-таки благословляетъ эти страданiя. Девятнадцать другихъ матерей спасены отъ ужаса казни своихъ детей.
Въ томъ же письме она благодаритъ всехъ, кто проявилъ къ ней въ тяжелое время искренное человеческое участiе.
И, между другими, -- конвойныхъ солдатъ, провожавшихъ ея закованнаго сына. Это оказались простые и добрые русскiе люди. Они везли Васильева на смерть. И они его жалели.
Много такихъ добрыхъ русскихъ людей. Некоторые изъ нихъ, провожавшiе многихъ "смертниковъ" на казнь, говорили г-ну С., напечатавшему объ этомъ въ "Вестнике Европы", что, по ихъ простодушному убежденiю, половина осужденныхъ казнены невинно, не по вине своей, а по ошибке военныхъ судовъ.
Такъ они думали и, конечно, тоже жалели ихъ. И, можетъ быть, по христiански ихъ любили, и плакали... и молились объ ихъ душахъ... Но все-таки вели! Добрые русскiе люди, мягкосердечные, простодушные, православные русскiе люди... христiане.
Отъ нихъ мысль невольно обращается къ тому швейцарскому юрисъ-консульту, который велъ переговоры съ русскимъ правительствомъ о выдаче Виктора Васильева.
по этому поводу. У него есть готовая "нацiональная" формула: "Моя страна признаетъ за каждымъ человекомъ право на справедливый судъ". Итакъ: пунктъ первый... пунктъ второй... пунктъ третiй... Сухо, застегнуто, деловито...
Но вотъ "сухая формула", какъ молнiя, пролетаетъ съ европейскаго Запада на русскiй Востокъ въ Новочеркасскъ и парализуетъ сразу девятнадцать новочеркасскихъ виселицъ.
Потому что эта формула -- кристаллъ. Они у себя переживали то же, что теперь переживаемъ мы. Ихъ матери когда-то такъ же дрожали за своихъ сыновей, и у нихъ такъ же лились слезы и кровь.
Но они дорожили этими слезами, они ихъ усчитали, собрали, скристаллизовали въ краткiя формулы, въ которыхъ сосредоточилось поученiе скорбнаго прошлаго настоящему и будущему.
А нашу русскую кровь -- впитываетъ жадная земля, наши слезы -- сушитъ солнце, развеваютъ ветры переменной погоды. Мы благодушны: нашъ кодексъ одинъ изъ первыхъ уничтожилъ смертную казнь. И чуть не столетiе спустя мы хвастаемъ темъ, что по нашему "новому" закону... нельзя казнить несовершеннолетнихъ. И у насъ все-таки десятками казнятъ пятнадцати, шестнадцати, семнадцатилетнихъ подростковъ.
не обезпечено, неустойчиво, недолговечно и хило. Мы, какъ государство, консервативны только въ зле. Чуть забрезжитъ что-то новое, получше, гуманнее, справедливее, и тотчасъ гаснетъ, приходитъ "новый курсъ" и отбрасываетъ насъ къ Іоанну Грозному, приходитъ новый сатрапъ, -- и целый край отодвигаетъ въ глубь Азiи...
Въ этомъ, быть можетъ, основной мотивъ трагедiи современной русской души.
Где же решенiе? Въ людяхъ, -- говорятъ одни. -- Въ учрежденiяхъ, -- возражаютъ другiе.
"Злые люди могутъ испортить наилучшiя учрежденiя". Да. Но злыя учрежденiя такъ часто и такъ мучительно долго могутъ совершать свои преступленiя руками даже "добрыхъ людей".