О погромных делах (старая орфография)

Картина, которая въ разнообразныхъ подробностяхъ развертывается передъ читателемъ въ этой книге, -- чрезвычайно характерна и поучительна. Вдуматься въ нее необходимо всякому, кто любитъ родину и интересуется ея судьбами. Понять ее -- значитъ понять очень многое въ наши знаменательные дни, когда русская жизнь стоитъ передъ обновленiемъ.

Залъ суда... просторный, высокiй и светлый, или наоборотъ, тесный и затхлый, смотря по месту действiя и обстоятельствамъ. За столомъ, на которомъ стоитъ зерцало съ квинтъ-эссенцiей закона, какъ его понималъ великiй преобразователь Россiи, -- сидятъ судьи. Въ восьмидесятыхъ годахъ -- это были члены окружныхъ судовъ съ присяжными заседателями или военные судьи въ эполетахъ; въ последнiе годы -- это члены особыхъ присутствiй судебныхъ палатъ съ сословными представителями или, наконецъ, гг. сенаторы, разсматривающiе дела въ последней инстанцiи...

Направо отъ судейскаго стола -- обвинитель. Налево, за решеткой, окруженная стражей -- толпа обвиняемыхъ, толпа разнообразная, разносословная, разночинная и разнолицая. Все эти люди обвиняются въ грабежахъ, въ уничтоженiи чужаго имущества, въ насилiяхъ или въ убiйствахъ, мрачная жестокость которыхъ почти заставляетъ терять веру въ человеческую природу.

Рядомъ съ ними -- защитники, назначенные отъ суда или выступающiе по добровольному соглашенiю съ подсудимыми. Ряды этой защиты далеко не однообразны и не солидарны. Здесь есть люди, скромно и честно исполняющiе свою задачу, старающiеся облегчить участь подсудимыхъ, но воздерживающiеся отъ изъявленiя сочувствiя ихъ ужасному делу, а порой резко отгораживающiеся отъ подозренiя въ такомъ сочувствiи. Ряды эти не блещутъ крупными именами, стяжавшими известность вне погромныхъ делъ, но порой на этой скамье являются все-таки и более характерныя, резко окрашенныя фигуры, вроде г. Булацеля, г. Шмакова и др. Тогда отсутствiе солидарности въ рядахъ защиты доходитъ порой (какъ въ деле о симферопольскомъ погроме) до того, что защитники по назначенiю "одинъ за другимъ просятъ судъ о сложенiи съ нихъ обязанностей, такъ какъ точки зренiя у нихъ съ г. Булацелемъ будутъ различныя" (а въ одномъ случае отъ услугъ г. Булацеля отказывается даже подсудными). Иногда эта скамья гремитъ речами, не чуждыми темперамента и своеобразнаго пафоса. Ненависть къ освободительному движенiю, тяготенiе къ "вековымъ устоямъ" и реакцiи -- таковы черты "идеологiи", которой проникнуты речи наиболее яркихъ защитниковъ. Надъ ихъ скамьей веетъ порой мало скрываемымъ сочувствiемъ не только къ положенiю подсудимыхъ, но нередко и къ ихъ делу.

Особое место занимаетъ многочисленная группа адвокатовъ, представителей потерпевшихъ. Эта группа состоитъ изъ евреевъ и русскихъ. Достаточно назвать имена И. А. Андреевскаго, А. С. Заруднаго, Н. И. Карабчевскаго, H. K. Муравьева, Н. Д. Соколова, кн. А. И. Урусова, М. М. Винавера, О. О. Грузенберга, Л. А. Куперника и др., чтобы увидеть, на какой стороне стоятъ въ этихъ процессахъ лучшiя силы русской адвокатуры... Разнородная по нацiональному составу, эта группа объединена полной солидарностью во взглядахъ на свои задачи. Отвращенiе къ нацiональной травле, принципiальная защита равноправности, снисхожденiе къ статистамъ погромныхъ трагедiй, т. е. къ "погромной толпе" и нескрываемое сочувствiе къ общимъ тенденцiямъ освободительнаго движенiя -- таковы характерныя черты, объединяющiя эту группу, где бы она ни выступала въ лице наиболее известныхъ или самыхъ скромныхъ своихъ представителей.

Эта книга не есть полная исторiя погромовъ, хотя бы только техъ, которые въ ней пройдутъ передъ глазами читателей. Здесь нетъ ни обвинительныхъ актовъ, ни подробныхъ судебныхъ отчетовъ. Исторiя однихъ последнихъ летъ такъ богата этими позорными вспышками вековой тьмы изверства, что для подробнаго свода хотя бы сухихъ отчетовъ понадобились бы целые фолiанты. Въ настоящей книге читателю предлагаются только "речи" съ самымъ краткимъ изложенiемъ поводовъ для ихъ произнесенiя. Такимъ образомъ читатель какъ бы приглашается въ изображенномъ выше судебномъ ансамбле занять место на скамье гражданскихъ истцовъ, съ этого пункта разсзматривать все происходящее и вместе съ представителями потерпевшей отъ погромовъ стороны переживать разные эпизоды судебной драмы.

Это, быть можетъ, односторонне. Но самыя дела такъ ярки, смыслъ ихъ такъ элементарно простъ и ясенъ, что сколько нибудь безпристрастному и неослепленному человеконенавистничествомъ читателю едва ли грозитъ опасность заблудиться. Хотя въ этой книге почти одне только речи, -- но и въ нихъ ясно отразились черты ужасающей погромной трагедiи. Техъ клочковъ, которые попадутъ въ наше поле зренiя, совершенно достаточно, чтобы оценить ея внутреннее значенiе и ея характеръ. Но, быть можетъ, главное значенiе книги -- въ ясной постановке принципiальныхъ началъ права и закона, которыя выставляются лучшими представителями русской адвокатуры навстречу кликамъ человеконенавистничества, племенной вражды и одичанiя.

Бросимъ же съ этой скамьи, на которой сидятъ "представители потерпевшей стороны", общiй взглядъ на эпопею погромныхъ делъ и борьбы за попираемое право.

Первое место въ панораме принадлежитъ, конечно, подсудимымъ, такъ какъ именно для нихъ создана эта судебная рамка.

Что же это за люди, обвиняемые въ томъ, что они нападали на соседей, громили ихъ имущество, грабили и убивали?

Въ очень многихъ погромахъ ясно сказывается работа самыхъ нижнихъ слоевъ городского общества, его подонковъ, озлобленныхъ, извращенныхъ и почти нечеловечески жестокихъ. Отчего бы ни происходило ихъ хроническое и часто безпредметное озлобленiе и чемъ бы оно ни объяснялось, -- легко представить себе, что вполне сформировавшiйся и прочно отложившiйся "на дне" городской жизни, -- это типъ, неспособный внушить симпатiи. "Меркурiя и его прiятеля Максима все боятся въ местечке (и не въ погромное время), -- говоритъ кн. А. И. Урусовъ (погромъ въ местечке Окне). -- Одинъ крикъ: Меркурiй и Максимъ действуютъ -- вызываетъ ужасъ". Что же сказать, когда эти Меркурiи и Максимы безпрепятственно кидаются на евреевъ и даютъ тонъ. Тогда озверенiю и жестокости нетъ пределовъ. Это какой-то кошмаръ. Вотъ, напримеръ, фигура какого-то Демьяновича въ белостокскомъ погроме: "онъ бралъ булыжникъ и съ размаху мозжилъ головы уже кончавшимся жертвамъ". А вотъ Беззубикъ, его достойный товарищъ, почему-то ускользнувшiй отъ суда и даже явившiйся, чтобы свидетельствовать въ пользу Демьяновича: "сутулая фигура съ желтымъ лицомъ, съ каплями пота на лбу, съ стеклянными, полными ужаса глазами" (речь Л. А. Хоментовскаго). Свидетели устанавливаютъ, что онъ "работалъ" вместе съ Демьяновичемъ. Вотъ двое хулигановъ, забегающихъ въ Симферополе въ лавку къ Марiи Железнякъ, чтобы обмыть руки, запятнанныя человеческой кровью. Когда г-жа Железнякъ (христiанка) выноситъ имъ икону, одинъ изъ нихъ хватаетъ ее окровавленными руками и хочетъ бросить на полъ (речъ г. Лейбзона). Совершенно понятна роль этихъ "героевъ", дающихъ тонъ погромной толпе, а также кошмарный ужасъ еврейской массы, отдаваемой на жертву людямъ такихъ инстинктовъ. Нужно сказать, однако, что въ массе подсудимыхъ бывшихъ людей хотя и немало, но все же меньше, чемъ можно ожидать по описанiямъ самыхъ погромовъ. И это понятно: день погрома -- день ихъ разгула и безнаказанноcти, своего рода праздникъ, когда они пользуются просторомъ и свободой действiй. Онъ миновалъ, и они легче, чемъ другiе участники, скрываются туда, где ихъ нелегко разыскать. Следы ихъ короткаго разгула остались въ виде размозженныхъ череповъ, выбитыхъ глазъ, гвоздей, вбитыхъ въ головы. Но техъ, кто это сделалъ, указать трудно. Да не всегда ихъ и разыскиваютъ особенно усердно.

Основной фонъ на скамье подсудимыхъ даютъ не эти "герои" погромовъ, а погромная "чернъ", толпа. Тутъ есть крестьяне, "недавно еще честные люди. а ныне ждущiе приговора, обвиняющаго ихъ въ грабежахъ и убiиствахъ" (речь М. Б. Ратнера. по трояновскому погрому). Въ Балте исправникъ "приглашаетъ отъ 300 до 500 благонадежныхъ крестьянъ для противодействiя мещанамъ"; но, по "какому-то недоразуменiю", они присоединились къ горожанамъ, да вдобавокъ разграбили еще еврейскую колонiю Абазовку (речь кн. А. И. Урусова). Убиваютъ они реже, чаще грабятъ и увозятъ награбленное въ свои деревни.. Особенно много во всехъ погромныхъ делахъ -- мещанъ. Можно даже сказать, что погромы специфически мещанское преступленiе. При этомъ, кидаясь на недавнихъ добрыхъ знакомыхъ и соседей, съ которыми долго жили въ ладу, -- они тоже проявляютъ порой страшную жестокость. Мещанинъ и домовладелецъ Климъ Ижикевичъ въ Балте врывается въ домъ соседа-еврея и ударомъ по голове, какимъ онъ оглушаетъ на бойне быковъ, сваливаетъ старика на полъ. Рейзя Финкельманъ, знавшая Ижикевича более 5 летъ, кидается къ нему съ мольбою: "Климъ! Что ты делаешь... Ведь мы знакомые, Климъ!" -- "Я сегодня не Климъ", -- отвечаетъ Ижикевичъ и несколькими ударами расколачиваетъ старику черепъ (речь кн. Урусова). Такiе "соседскiе" мотивы встречались также въ Кишиневе и другихъ местахъ, и фигура Ижикевича является типичной для этого мещанскаго озверенiя... Вчера онъ былъ Климъ и добрый соседъ. Сегодня онъ палачъ и убiйца...

но это редко. По большей части они только подготовляютъ почву для другихъ, а сами стараются (довольно успешно) остаться въ стороне. "Принимали ли они активное участiе въ самомъ погроме или нетъ -- неизвестно, -- такъ характеризуетъ роль почтенныхъ погромщиковъ-коммерсантовъ Л. А. Куперникъ (дело о красиловскомъ погроме). Можетъ быть да, можетъ быть нетъ, -- это все равно. Но главное -- они подстрекали. Они подговариваютъ, нанимаютъ людей, чтобы совершить погромъ, они действуютъ убежденiемъ, "угощенiями". Они читаютъ газеты и проводятъ въ массу изуверскiя "идеи" юдофобской печати. Такова общая характеристика этой группы. А вотъ изъ речи Н. П. Карабчевскаго (погромъ еврейской колонiи въ Нагартове и Березнеговатомъ) выхваченная живьемъ типичная фигура: это Лазарь Веремеевъ, лавочникъ изъ посада Березнеговатаго. Подбадривая громилъ, онъ имеетъ определенную экономическую цель: отстранитъ конкурренцiю, и значитъ это -- особый способъ экономической борьбы. "Экономическая теорiя" Веремеева не лишена смелаго полета мысли и воображенiя. Онъ желалъ бы, повидимому, немногаго: онъ желалъ бы только одного, чтобы на земномъ шаре была лишь одна лавка и чтобы эта лавка принадлежала Лазарю Веремееву... Сообразно этому взгляду и этимъ, въ сущности, "мирнымъ целямъ упраздненiя конкурренцiи" и самое поведенiе Веремеева не лишено некоторыхъ культурныхъ прiемовъ: утромъ онъ подбадриваетъ парней словами: "Бейте жидовъ! Что вы говеете? Въ Николаеве давно разговелись"; днемъ подпаиваетъ ихъ водкой, а къ ночи, когда толпа вошла во вкусъ и совершенно разнуздалась, онъ ищетъ свидетелей и лицемерно вздыхаетъ передъ нами: "ахъ, что только делаютъ!"...

Въ 1882 году Веремеевъ не только посаженъ на скамью подсудимыхъ, но и приговоренъ въ арестантскiя роты. Позже его тактика была бы успешнее: въ последнихъ процессахъ представители потерпевшихъ напрасно требуютъ гг. Веремеевыхъ къ ответу: роль ихъ выясняется очень точно, но судебная репрессiя ихъ не настигаетъ. Кишиневскiе, симферопольскiе и кiевскiе Веремеевы фигурируютъ въ судебной зале только въ качестве свидетелей противъ потерпевшихъ.

Затемъ -- въ некоторыхъ процессахъ, правда, изредка на скамье подсудимыхъ являются мелкiе чиновники и низшiе полицейскiе. Въ одномъ случае скамья эта украшена целой группой полицейскихъ чиновъ, начиная съ городовыхъ и кончая кварт. надзирателемъ и помощникомъ пристава. Роль ихъ въ симферопольскомъ погроме запечатлена судебнымъ приговоромъ и очень картинно обрисована въ речи пом. прис. пов. Лейбзона. "По саду носится опьяненный не то виномъ, не то кровью околоточный надзиратель Ермоленко... Онъ стреляетъ въ упоръ у буфета въ лежащую глухонемую Толчинскую, онъ шлетъ пулю въ догонку убегающему Дубинскому, онъ поспеваетъ внизу, у Салгира, ударить шашкой двухъ девицъ и нанести рану убегающему Спиро... А у входа въ садъ стоитъ величественный и спокойный пом. пристава Чупринко, который рубитъ шашкой евреевъ, пытающихся прорваться черезъ ворота на улицу. Разъ только Чупринко обнаруживаетъ джентльмэнство, соответствующее его наружности: когда Рылина съ мужемъ бежитъ къ выходу, Чупринко кричитъ громиламъ: "жида -- по голове, а жидовку по спине". Это значитъ, что Чупринко пожалелъ женщину".

"стараясь избегатъ взоровъ публики". Очевидно, "опьяненiе" погрома прошло. Чупринко и здесь держится, наоборотъ, полнымъ "джентльмэномъ", съ спокойнымъ упорствомъ отрицая вопреки очевидности свои подвиги {Ермоленко приговоренъ на 3 года и 6 месяцевъ. Чупринко на 1 ¹/₂ года арест. ротъ.}.

Въ последнiе годы на этой скамье появилась особая категорiя подсудимыхъ, обвиняемыхъ по той же ст. 269¹ погромы).}. Всемъ известно, -- говоритъ напр. М. В. Беренштамъ (въ деле о житомiрскомъ погроме), что 269¹ ст. явилась прямымъ последствiемъ техъ анти-еврейскихъ погромовъ, которые разыгрались въ начале 80-хъ годовъ на юге Россiи: въ Кiеве, Одессе, Елисаветграде и др. городахъ. Тогда-то создался законъ, направленный противъ громилъ въ защиту евреевъ. Вы помните, господа судьи, показанiе, данное на следствiи офицеромъ, явившимся на Павликовку съ ротой солдатъ. Сначала онъ направилъ штыки въ сторону евреевъ, но, убедившись въ ихъ спокойномъ состоянiи, повернулъ роту въ сторону христiанъ". Нечто подобное, только въ обратномъ смысле, произошло, по мненiю М. Б. Беренштама, съ 269¹ "Ея скорпiоны были первоначально направлены противъ погромщиковъ, теперь черезъ 20 летъ они направляются противъ евреевъ въ лице еврейской самообороны"...

Демствительно, на скамье подсудимыхъ въ последнiе годы рядомъ съ громилами сидятъ уже евреи, по большей части юноши, виновные въ томъ, что они подъ влiянiемъ известiй о полномъ бездействiи (какъ въ Кишиневе), а иногда и несомненномъ содействiи властей (какъ въ Симферополе), -- вооружались для защиты и, действительно, защищались противъ погромщиковъ. Анализируя дальше это "новое явленiе", М. В. Беренштамъ обращаетъ вниманiе на то, что, какъ это стало совершенно ясно, никакого антихристiанскаго погрома въ Житомiре, напримеръ, не было: на 16 еврейскихъ труповъ приходится одинъ христiанскiй (о гибели студента Блинова, убитаго громилами, ораторъ считаетъ лучшимъ не упоминать), многiе евреи стали нищими, тогда какъ ни одинъ христiанинъ не сталъ беднее, чемъ былъ до погрома; слухи о бомбахъ подъ костеломъ остались слухами, въ то время, какъ еврейскiя синагоги разгромлены... Евреи, какъ масса, какъ толпа, какъ скопище, ничего въ Житомiре не сделали... "Они не подставляли покорно свои головы подъ удары дубинъ и топоровъ, а защищались или пытались защищаться". И только въ дальнейшей речи того же оратора, а также въ другихъ -- развивается точка зренiя защитниковъ потерпевшей стороны на самооборону, какъ на естественную реакцiю разгромляемыхъ противъ активныхъ нападенiй погромщиковъ и пассивнаго положенiя властей. Съ этой точки зренiя самооборона лишена признаковъ племенной вражды или революцiонныхъ целей. "Убитые, легши трупами въ больницы, прекратили погромъ", -- говоритъ полицейскiй свидетель Курбатовъ, который заявилъ на суде, что изменилъ свой прежнiй взглядъ на самооборону. Наконецъ, следуетъ указать на случай, когда такъ называемая еврейская "самооборона" сливается съ христiанской "обороной", образуя для водворенiя порядка общую временную милицiю (такъ, въ Кролейке, если не ошибаюсь, даже по даннымъ обвинительнаго акта, погромъ (на четвертый день!) "былъ прекращенъ полицiей совместно съ образовавшейся изъ горожанъ милицiей".

Если не типичнымъ, то во всякомъ случае чрезвычайно характернымъ представителемъ этой группы подсудимыхъ евреевъ, обвиняемыхъ въ томъ, что они "изъ племенной вражды" решались защищать оружiемъ свою жизнь и имущество, является (въ деле о житомiрскомъ погроме) фигура стараго еврея Броварника). Объ его "преступленiи" разсказалъ одинъ изъ подсудимыхъ, христiанинъ. Когда разсказчикъ въ субботу вечеромъ подошелъ къ его дому, -- Броварникъ въ одномъ белье (старикъ уже спалъ) выскочилъ изъ дверей и сталъ стрелять изъ револьвера. "Сопоставьте. -- говоритъ М. Б. Беренштамъ, -- эти мелочи:-- спалъ... въ одномъ белье... около собственнаго дома... выстрелы въ сторону того, кто ныне обвиняется въ погроме... припомните. что выстрелы эти никому не причинили вреда". Где тутъ въ самомъ деле признаки 269¹ статьи и организацiи скопища изъ племенной ненависти. Безъ сомненiя, въ самообороне участвовали не одни Броварники, и но все ея выстрелы оставались столь же безвредными для нападающихъ. Но уже то, что этотъ "жалкiй старый ломовой извозчикъ", всю жизнь не разгибавшiй спины въ тяжкомъ труде и решившiйся защищать семерыхъ детей отъ нападенiя погромщиковъ, тоже посаженъ на скамью подсудимыхъ, является несомненно знаменательной чертой этой судебной эпопеи. Она показываетъ, съ какой широтой применялась ст. 269¹ къ защищавшимся евреямъ.

"Кто является, главнымъ образомъ, пострадавшими?-- спрашиваетъ И. А. Андреевскiй (погромъ въ Карповичахъ). -- Въ громадномъ большинстве случаевъ это круглые бедняки, которые сами влачили жалкое существованiе и едва находили средства избавить себя отъ голодной смерти. Это именно та масса евреевъ мастеровыхъ и евреевъ мелкихъ торговцевъ, которая кишитъ въ грязи еврейскихъ местечекъ и неистово плодится, не смотря на вечную угрозу голодной смерти"... "Какой вредъ могъ приносить христiанамъ вотъ этотъ портной, -- продолжаетъ тотъ же ораторъ, -- который существовалъ своимъ трудомъ и котораго единственное достоянiе, прiобретенное имъ посредствомъ столькихъ лишенiй -- швейная машина -- на глазахъ его разбита въ мелкiе кусочки, а съ нимъ самимъ поступили, какъ съ собакой, бросая въ него кольями и дрючками, когда онъ отдавалъ все грабителямъ и просилъ только пощадить его и малолетнихъ детей". Это говорилось въ 1882 году и съ техъ поръ осталось основной чертой потерпевшей отъ погромовъ еврейской массы. И ныне, конечно, разсказъ объ этихъ зверствахъ, разыгравшихся на жалкихъ чердакахъ и въ жалкихъ подвалахъ, "не можетъ не тронуть всякаго, въ комъ бьется человеческое сердце, и не вселить полицiй отвращенiя къ тому, что творится на нашихъ глазахъ въ последнiе годы" (речь П. А. Андреевекаго).

Я не задаюсь, разумеется, целью исчерпать въ этихъ краткихъ указанiяхъ все содержанiе этой книги. Внимательный читатель шагъ за шагомъ можетъ проследить по ней главные мотивы погромныхъ драмъ, ихъ причины, поводы, возникновенiе, слухи и часто провокаторскiя действiя, имъ предшествующiя, характеръ самихъ погромовъ, роль пассивную или активную, которую принимаютъ въ нихъ въ томъ или другомъ направленiи разные элементы общества и власти: администрацiя, полицiя, войска. Здесь же мне придется остановиться не на той борьбе, которая происходила на улицахъ, а на той, которая, въ качестве эпилоговъ погромныхъ трагедiй, разыгрывалась въ залахъ судебныхъ установленiй...

Чего требовала защита потерпевшей стороны, и какъ эти требованiя удовлетворялись?

Въ огромномъ большинстве речей представители гражданскаго иска отстраняютъ, прежде всего, вопросъ, который въ обычныхъ гражданскихъ процессахъ играетъ главную роль: вознагражденiе за убытки отодвигается решительно на заднiй планъ. "Не для того пришли мы сюда, -- говорилъ Л. Я. Айзенштейнъ (въ симфероп. процессе), -- чтобы требовать отъ этихъ людей уплаты за пролитую кровь. Среди насъ нетъ Шейлоковъ! И если бы вашъ приговоръ касался только нашихъ исковъ... мы отъ имени нашихъ доверителей сказали бы по адресу обвиняемыхъ то, что сказала раззоренная и обездоленная старушка Горфинъ: "Богъ съ ними! Пусть Богъ имъ воздастъ". Этотъ мотивъ повторяется почти всеми защитниками и почти во всехъ процессахъ. За редкими исключенiями,-- иски прощаются или сводятся на минимумъ {Въ одномъ случае размеръ исковъ сведенъ до одного рубля.}, темъ более, что и взысканiе съ этой погромной бедноты почти безнадежно, а более видные деятели не попадаютъ на скамью подсудимыхъ.

Разумеется, гражданскiе защитники не могутъ примириться съ оправданiемъ виновныхъ. Идея о безнаказанности погромовъ витаетъ надъ всеми этими кровавыми событiями. На лицахъ подсудимыхъ гражд. защитникъ Айзенштейнъ (Симферополь) даже въ зале суда видитъ вопросъ: "Что же преступнаго въ еврейскомъ погроме? Что безнравственнаго въ убiйстве евреевъ? Особенно, если это делалось, какъ думаетъ и г. тов. прокурора, въ защиту Бога и царя". Разсеять это ужасное кровавое недоразуменiе -- одна изъ верныхъ задачъ суда. "Я прошу, -- говоритъ защитникъ Головчинеръ (трояновскiй погр.), чтобы сидящiе на этой скамье люди не вышли отсюда съ патентомъ патрiотовъ"... "Нужно, чтобы они знали, что пролитая кровь лежитъ пятномъ на ихъ совести".... "что заветы Бога и Христа, что веленiя законовъ и морали относятся и къ евреямъ". Въ сознанiи подсудимыхъ, -- говоритъ М. Б. Ратнеръ (Житомiръ), -- прочно засела мысль о безнаказанности еврейскихъ погромовъ и о какой-то связи, существующей между погромными зверствами съ одной и патрiотическими подвигами съ другой стороны. Является поэтому необходимость расторгнуть эту связь. Защитникъ надеется, что въ судебномъ приговоре подсудимые прочтутъ, "что нельзя грабить и убивать даже евреевъ и даже тогда, когда полицiя даетъ на это свое благосклонное разрешенiе".

и для идеи правосудiя. Но "менее всего защитники потерпевшихъ стремятся къ строгимъ приговорамъ" и отягченiю участи погромныхъ статистовъ. Еще въ 1882 году, когда и власти, и суды смотрели на погромныя дела гораздо серьезнее и строже, чеме въ последнiе годы, -- стоя передъ военнымъ судомъ, грозившимъ погромщикамъ каторгой и смертной казнью, -- представитель гражд. иска кн. А. И. Урусовъ такъ определялъ свою задачу:

"Не жаждой мести, не внушенiями злобы, не усердiемъ наемника и не ограниченностью фанатика должна быть проникнута речь гражданскаго защитника. Служа прежде всего правосудiю и закону, защитникъ потерпевшихъ не можетъ упустить изъ виду общихъ причинъ того преступленiя, которое подлежитъ вашему суду. Чувство человеческой солидарности связываетъ насъ какъ съ потерпевшнни, такъ и съ виновными. И во имя этой солидарности, этого братства я позволю себе обратиться къ вамъ, гг. судьи, съ просьбой, въ которой вы, быть можетъ, мне не откажете. Просьба эта: будете милосердны" (речь А. И. Урусова въ военномъ суде по делу о погроме въ Албановке).

И этотъ мотивъ остается почти неизменнымъ на всемъ дальнейшемъ протяженiи погромныхъ процессовъ, даже тогда, когда погромы почти стихiйно разростались, а репрессiя тоже какъ бы стихiйно слабела. "Мы не заинтересованы въ жестокомъ приговоре, -- говоритъ М. Б. Ратнеръ въ трояновскомъ процессе. -- Мы не взываемъ къ чувству мести. Эти люди, на которыхъ давили века предразсудковъ, были лишь мертвымъ орудiемъ въ чужихъ рукахъ"... "Если значитъ что-нибудь предъ вами слово потерпевшихъ, -- заявляетъ H. K. Муравьевъ (погромъ въ Ярцеве), -- оно будетъ за смягченiе наказанiя". И т. д., и. т. д.

"Въ борьбе за правду, въ борьбе за право, -- отвечаетъ А. Д. Mapголинъ {Дело о погроме въ Черкассахъ.}, -- нельзя уступать ни пяди. Гражданскiй искъ въ уголовномъ процессе, -- это позицiя. Пусть конечная цель иска (формально) найти то, чего ищешь. т. е. получить матерiальное вознагражденiе. Но для того, чтобы найти, необходимо и закономъ дозволено целью. И мы пришли сюда не для полученiя исполнительныхъ листовъ, мы не собираемся описывать домашнiй скарбъ подсудимыхъ. Но мы желаемъ возстановить во всей наготе, во всей правде потрясающую картину погрома, мы желаемъ доказать, что насъ громили, увечили, оскорбляли безъ всякаго съ нашей стороны повода, но той лишь причине, что мы -- евреи".

Во всякомъ уголовномъ процессе, -- говоритъ И. А. Андреевскiй, -- всегда есть две стороны: потерпевшiй и обвиняемый. Всякiй судъ своимъ решенiемъ въ сущности произноситъ приговоръ надъ обеими сторонами, ибо каждымъ процессомъ выясняется, такъ сказать, нравственная личность обеихъ сторонъ {Погромъ въ Карповичахъ 1882 г. Кiевскiй воен. -окруж. судъ.}. И вотъ почему -- "въ тогахъ гражданскихъ истцовъ въ судъ явились въ сущности защитники потерпевшихъ" (Марголинъ).

"гражданскаго иска" и поднимаетъ на высоту важнаго, почти рокового общественнаго вопроса. Нигде уже, быть можетъ, ни въ одной стране, где укоренились прочно элементы правового порядка;-- такого значенiя погромные процессы прiобрести не могли бы. Всюду сѵдъ разсматривалъ бы вопросъ совершенно вне нацiональцыхъ рамокъ, независимо отъ того, чье имущество разгромлено и въ чью голову преступная рука вогнала железный гвоздь. Подъ эгидой закона должны находить убежище все люди, все граждане безъ различiя племени, нацiи, религiи, сословiя, класса и политической партiи. Многоразличны классификацiи людей, но одинъ и всеобъемлющiй законъ -- въ этомъ его авторитетъ и могущество. Насколько объективенъ и равенъ законъ, настолько же объективно должно быть и его примененiе. И только те приговоры пролагаютъ въ нашей спутанной, омраченной тяжкими событiями жизни светлый, примиряющiй путь, по которому шествуетъ безпристрастная Немезида, не различающая ни эллина, ни iудея". Эти одушевленныя слова -- въ сущности полный юридическiй трюизмъ, котораго вы не услышите уже ни въ Англiи, ни въ Германiи, потому что тамъ повторять его давно уже нетъ надобности. У насъ въ погромныхъ процессахъ это пунктъ спора, около котораго вскипаетъ борьба мненiй и страстей, и въ последнiе годы, особенно, мненiе о необходимости одной мерки для "эллина и iудея" въ устахъ короннаго представителя правосудiя звучитъ такой прiятной неожиданностью, что составители настоящей книги сочли нужнымъ среди речей "защитниковъ потерпевшихъ" поместить целикомъ и речь обвинителя, прок. С. М. Пенскаго, изъ которой мы "заимствовали цитированныя слова {Харьковскiй окруж. судъ. Дело о погроме 1905 г.}.

Въ другихъ случаяхъ вопросъ о томъ, что такое погромъ -- преступленiе или патрiотическiй подвигъ, -- решается не такъ просто даже оффицiальными представителями правосудiя, а въ среде защитниковъ подсудимыхъ самая постановка этого вопроса вызываетъ порой волненiе и шумъ. "Не думаете ли вы, -- возбужденно спрашивалъ С. Е. Кальмановичъ во время кiевскаго процесса, -- что мы пришли сюда для того, чтобы доказывать виновность вотъ этихъ подсудимыхъ... Нетъ, мы пришли сюда, чтобы опровергать те клеветы, которыя возводятся на всю народность... Пытаются доказать, что гнусные поступки грабителей и разбойниковъ являются патрiотическимъ подвигомъ"...

Сухой лаконическiй отчетъ отмечаетъ въ этомъ месте "волненiе среди подсудимыхъ и защитниковъ". Г. Шмаковъ кричитъ:-- "Вы поосторожней выражайтесь!" -- Не пугайте меня, г. Шмаковъ, я васъ не боюсь, -- отвечаетъ Кальмановичъ...

"гнусными поступками грабителей и разбойниковъ", или то, что онъ приписываетъ защите взглядъ на эти поступки, какъ на "патрiотическiй подвигъ". Несомненно, однако, что эта точка зренiя, такъ резко подчеркнутая г. Кальмановичемъ, проходитъ красною нитью во многихъ речахъ защиты въ погромныхъ процессахъ последнихъ годовъ.

Другимъ мотивомъ, придающимъ этимъ процессамъ захватывающее драматическое движенiе, является стремленiе защиты потерпевшихъ (отмеченное еще въ речи кн. А. И. Урусова) выяснить съ своей точки зренiя общiя причины, обусловливающiя эпидемiю погромовъ, а также -- вовлечь въ сферу судебной репрессiи ихъ зачинщиковъ, вдохновителей, интеллектуальныхъ виновниковъ, организаторовъ и, наконецъ, попустителей. Погромные процессы, -- говоритъ одинъ изъ гражданскихъ истцовъ, -- напоминаютъ, по выраженiю древняго мудреца, -- паутину, страшную только для мелкихъ мухъ, но которую крупные шмели легко прорываютъ {Симферопольскiй процессъ. Речь Я. П. Айзенштейна.}. Вотъ почему на скамье подсудимыхъ околоточный надзиратель Ермоленко и помощникъ пристава Чупринко представляютъ высшую ступень чиновной iерархiи... Защита потерпевшихъ стремится уловить и выяснить прежде всего истинную роль попустительства и бездействiя, которыми веетъ отъ всехъ погромовъ и которыя выступаютъ во всехъ процессахъ. Въ некоторыхъ случаяхъ она можетъ опереться на оффицiальное признанiе такого бездействiя, которое, напримеръ, въ кишиневскомъ процессе констатировано и въ оффицiально оглашенномъ сообщенiи министра внутреннихъ делъ, и въ приговоре суда. М. М. Винаверъ (въ сенате), опираясь на эти оффицiальныя данныя и на объясненiе самого губернатора, -- рисуетъ во весь ростъ фигуру генерала Ф. Разбена, просидевшаго у телефона первые дни погрома и тормозившаго попытки военныхъ властей. На третiй день онъ, наконецъ, передалъ власть генералу Бекману, и -- погромъ прекращенъ въ 2 часа. Не менее ясна роль кишиневскаго же вице-губернатора Устругова. Въ качестве цензора онъ допустилъ, вопреки прямому закону, оглашенiе данныхъ судебнаго следствiя по знаменательному дубоссарскому делу, при чемъ въ теченiи недели "Бессарабецъ" изображалъ подробности небывалаго ритуальнаго убiйства, которое волновало толпу и подготовляло къ погромамъ. Г. Уструговъ не могъ не знать, что законъ воспрещаетъ оглашенiе предварительнаго дознанiя, и въ этомъ случае "данныя" были вдобавокъ заведомо ложны и имели явною целью возбудить погромные инстинкты. Когда же погромъ разразился, то генералъ фонъ-Раабенъ "заперся у себя; слушалъ рапорты о погроме и ждалъ". Вице-губернаторъ Уструговъ самолично стоялъ на улице, созерцалъ погромъ и "тоже ждалъ". Истецъ Фишманъ показалъ, что "при разгроме его лавки присутвовали все представители всехъ четырехъ ступеней кишиневской администрацiи: вице-губернаторъ, полицеймейстеръ, приставъ и помощникъ пристава". "И это заявленiе Фишмана, -- прибавляетъ М. М. Винаверъ, -- ныне подтверждено приговоромъ уголовнаго суда". Когда представителямъ администрацiи приходится передъ лицомъ суда объяснять причины этого бездействiя, то порой въ атмосферу. насыщенную глубокимъ и мрачнымъ трагизмомъ, врывается струя чисто-комическая. Такъ приставъ Войцеховичъ (въ деле о кролевецкомъ погроме) говоритъ, что "на четвертый день приняты были и погромъ прекратился". Защитникъ потерпевшихъ А. Д. Марголинъ интересуется вопросомъ, почему "решительныя меры" не были приняты раньше. Свидетель отвечаетъ наивно, что только на четвертый день догадались воспользоваться пожарными лошадьми, а "верхомъ на лошадяхъ уже возможно было прекратить погромъ". Между темъ, въ белостокскомъ процессе полковникъ Штриттеръ на вопросъ о томъ, какъ могло случиться, что въ пяти шагахъ отъ коннаго отряда драгунъ громилы (Демьяновичъ съ своими достойными сподвижниками) безпрепятственно убивали людей, -- ответилъ, что драгуны не могли оставить лошадей погрома поручикъ Матерно проситъ у губернатора позволенiя разогнать громилъ нагайками и... получаетъ отказъ. Когда же помощникъ пристава Добровольскiй является за руководящими приказанiями, -- то "г. губернаторъ рекомендовалъ ему принять благоразумныя меры". -- Какiя?-- съ понятнымъ отчаянiемъ спрашиваетъ подчиненный. "Губернаторъ повернулся спиной и захлопнулъ дверь".

Въ Симферополе роль губернатора г. Волкова очень ярко вырисовывается на судебномъ следствiи. Целый день въ городе свирепствовалъ погромъ "въ грабежами и ужасающими убiйствами, подъ звуки народнаго гимна. "И только на другой день губернаторъ Волковъ решается заявить, что правительство не нуждается въ защите громилъ. Еще накануне (18 октября) онъ колебался по этому вопросу... Весьма вежливо, никого не арестуя, музыка устала, та самая музыка, которая играла народный гимнъ... даже во время убiйствъ у самыхъ дверей его превосходительства. Еще более замечательно, продолжаетъ защитникъ, -- дальнейшее поведенiе г-на Волкова, на глазахъ котораго совершаются убiйства на площади. между синагогой и 1-мъ полицейскимъ участкомъ..."

Председатель: Прошу васъ не касаться личности Волкова.

"Довольно, -- говоритъ этотъ полицеймейстеръ громиламъ, но не въ начале каждаго погромнаго действiя, а по его окончанiи. Объ образе действiй этого чиновника разсказываютъ очень интересныя вещи даже свидетели полицейскiе. Онъ, по некоторымъ показанiя, заготовляетъ дубины. "Вместе съ гражданскимъ полковникомъ Загоскинымъ онъ сбиваетъ евреевъ съ толку... гонитъ ихъ изъ 1-й полицейской части, наслаждаясь убiйствами евреевъ у самыхъ парадныхъ дверей этого учрежденiя. А передъ вечеромъ 18 октября Кузьменко говоритъ громиламъ: "Спасибо, братцы", -- какъ будто речь идетъ о законченномъ смотре или параде".

Председатель: Прошу васъ больше не говорить о Кузьменке.

Айзенштейнъ: Хорошо, я подчиняюсь. Но въ такомъ случае мне нельзя будетъ говорить и о бывшемъ гражданскомъ полковнике Загоскине.

Конечно.. Какое отношенiе это имеетъ къ гражданскимъ искамъ?

Уже въ этомъ дiалоге, въ форме еще сравнительно мягкой, определились отношенiе суда къ гражданскимъ истцамъ и та задача, которую въ восьмидесятыхъ годахъ не только формулировали, но и выполняли передъ судомъ защитники потерпевшихъ кн. А. И. Урусовъ и И. А. Андреевскiй: всестороннее выясненiе причинъ, вызывающихъ погромныя вспышки и содействующихъ имъ -- снималось съ очереди. Задачи "иска" вводились въ узкiе пределы взысканiя убытковъ, поле зренiя суда более и более ограничивается. "Для насъ важно доказать, что погромъ былъ организованъ, -- восклицаетъ въ Кiеве г. Кальмановичъ, -- дайте же намъ возможность доказать это. Если говорятъ, что евреи оскорбили Государя, -- то выслушайте же и наше опроверженiе этого"... Окружный судъ не соглашается. Онъ постановляетъ вызвать новыхъ свидетелей по требованiю г. Шмакова и отказываетъ въ вызове свидетелей другой стороны...

Правда, положенiе суда трагично, какъ трагична и самая русская жизнь. Защитники потерпевшихъ пытаются на суде схватить нить, которая несомненно протянулась далеко за пределы судебной залы... За рядами более или менее характерныхъ, более или менее безцветныхъ фигуръ погромныхъ статистовъ въ туманной перспективе виднеются фигуры и более сознательныя, и более значительныя. Въ судебный залъ врываются отголоски разоблаченiй; которыя съ кафедры первой Государственной Думы облетели весь цивилизованный мiръ, всюду вызывая негодующее изумленiе...

Поэтому понятно, что около этого мотива судебная драма достигаетъ наибольшаго напряженiя. Суду приходится делать усилiя, чтобы локализировать разоблаченiя скрытыхъ погромныхъ пружинъ. Председатели требуютъ, чтобы представители гражданскаго иска не касались роли лицъ, не привлеченныхъ къ суду, чтобы они не говорили объ общихъ причинахъ, чтобы они не касались общихъ условiй, вызывающихъ погромы... Идя последовательно этой дорогой, судъ вводитъ разсмотренiе делъ въ более и более узкую сферу, замыкаетъ ихъ въ своего рода "черту оседлости". Въ кишиневскомъ, гомельскомъ, белостокскомъ, кiевскомъ процессахъ это достигаетъ апогея. Запрещается, напримеръ, касаться действiй, происходившихъ за известной чертой: городская черта въ Гомеле, площадь у вокзала въ Белостоке, не ранее и не позже такого-то числа... Все за этими пределами решительно устраняется.

руку, какъ солидарныя стороны. После 1905 года мы видимъ, какъ, наоборотъ, дороги короннаго суда, обвинителя и гражданскихъ истцовъ все более и более расходятся, происходитъ рядъ столкновенiй, председатели порой, въ виду чрезвычайной трудности положенiя и самой задачи, теряютъ самообладанiе. и напряженiе разрешается коллективными отказами представителей потерпевшей стороны отъ исполненiя своихъ обязанностей. Защитники потерпевшихъ оставляютъ залы заседанiй...

Здесь я не стану цитировать этихъ заявленiй, отсылая читателей къ подлинникамъ, которые онъ найдетъ въ этой книге. При всей сдержанности ихъ формы, при всей корректности ихъ юридическаго стиля -- все внутреннее значенiе этого эпилога судебной драмы и весь ея пафосъ чувствуются ясно. Комментарiи могли бы только ослабить впечатленiе.

Повторяю: я далеко не исчерпалъ въ этомъ небольшимъ обобщающемъ очерке содержанiя приводимыхъ въ этой книге речей, и мне остается еще разъ рекомендовать ихъ вниманiю читателей. Въ заключенiе позволю себе указать только еще одну черту этой эпопеи. Въ рядахъ "защиты потерпевшихъ" солидарно выступали адвокаты русскiе и евреи. Во время самыхъ погромовъ кровь русскаго Блинова, убитаго въ Житомiре, Кравцова и Бердникова (раненыхъ въ Харькове) и еще многихъ и многихъ другихъ -- была пролита на защиту избиваемыхъ... "Мы скорбимъ, -- говоритъ H. K. Заболотный во время симферопольскаго процесса, -- что въ этой тяжбе, где такъ часто упоминается всуе имя русскаго народа, насъ не судитъ русскiй судъ присяжныхъ, судъ русской общественной совести". -- "Я, какъ русскiй, -- говоритъ прис. пов. Хоментовскiй (белостокскiй погромъ), -- пережилъ въ этомъ процессе такiя впечатленiя стыда и отвращенiя, которыя заставили меня густо краснеть за своихъ соплеменниковъ, занимающихъ скамью подсудимыхъ, и за некоторыхъ свидетелей, которымъ место рядомъ съ ними"... "Сначала, -- говорилъ кн. А. И. Урусовъ въ 1882 г., -- некоторые, не видавшiе лично погромовъ, утешали себя мыслью, будто эта "расправа" имеетъ какой-то возвышенный и безкорыстный характеръ". Но вскоре, по словамъ этого русскаго защитника потерпевшихъ, не осталось места такимъ иллюзiямъ. И, действительно, прозренiе касается порой даже самихъ подсудимыхъ. Такъ группа рабочихъ, которая произвела погромъ евреевъ въ Ярцеве, явилась на судъ съ раскаянiемъ и заявленiемъ, что они узнали (въ тюрьме!), какъ глубоко несправедливо и позорно было ихъ нападенiе на евреевъ, которыхъ теперь они считаютъ братьями... Кое-где читатель и въ "речахъ" встретитъ указанiя на благоразумныя усилiя техъ или другихъ лицъ, въ томъ числе, конечно, и властей -- полицейскихъ и военныхъ -- заступиться за избиваемыхъ, не допустить или прекратить начавшiеся погромы. Въ действительности ихъ, конечно, было еще больше, и попытки эти, конечно, бывали и успешны. Но тамъ, где погромы уже разыгрались, -- не оне, къ сожаленiю, определяли общiй тонъ событiй.

люди, притворившiеся мертвыми, и среди нихъ врачъ Усмановичъ заметилъ мальчика съ черными глазами.

Другой свидетель установилъ, что въ толпе, бежавшей съ бульвара и принимавшей участiе въ убiйстве Ефетовича, были также мальчики-подростки... русскiе. -- "Великiй немецкiй поэтъ и мыслитель, -- продолжаетъ защитникъ, -- заметилъ, что наша жизнь почти всецело окрашивается впечатленiями детства. Если такъ, -- печально пройдетъ жизнь мальчика съ черными глазами... Печально и будущее этихъ "русскихъ подростковъ".

сложныхъ причинъ погромовъ, можно разно оценивать роль и значенiе нацiональнаго вопроса. Но достаточно быть только неослепленнымъ и безпристрастнымъ, чтобы почувствовать, что передъ всеми, кто не забылъ еще простыхъ и ясныхъ заветовъ любви и братства, -- стоитъ та самая задача, которую по мере силъ стремились выполнить рука объ руку адвокаты евреи и русскiе въ погромныхъ процессахъ. Эта задача -- защитить хоть въ будущемъ и этого еврейскаго мальчика съ черными глазами отъ ужаса лежать, притворяясь мертвымъ, среди искромсанныхъ телъ его близкихъ, и этихъ русскихъ подростковъ -- отъ ужаса одичанiя и озверенiя.

1908 г.