Князь Мещерскiй -- прогрессистъ!
Все въ мiре относительно. Бываютъ положенiя, когда даже князь Мещерскiй является "прогрессистомъ". Для этого стоитъ только сравнить этого светскаго ретрограда съ ретроградами духовными.
Когда-то, несколько летъ назадъ въ одной изъ статей нашего журнала предположительно высказывалась мысль о возможности такого страннаго положенiя. Въ очеркахъ "Самозванцы духовнаго ведомства" {"Русское Богатство", 1896, май.} говорилось о темной рати многоразличныхъ странниковъ, сборщиковъ, юродивыхъ-прозорливцевъ, эксплуатирующихъ сознательно или безсознательно религiозныя суеверiя темнаго народа. Между прочимъ, авторъ останавливался на типахъ въ роде странника Антонiя тобольскаго (одно время счастливаго соперника Іоанна Кронштадтскаго) или некоего полу-юродиваго Пети изъ села Хрящевки, "толкователя священнаго писанiя". Въ статье выражалась уверенность, что, "если бы была возможность свести Петю и князя Мещерскаго такъ, чтобы последнiй призналъ въ Пете не только лениваго субъекта, имеющаго неодолимую потребность въ порке, но и человека, у котораго есть свои мысли, то оба вскоре отступили бы другъ отъ друга съ некоторымъ ужасомъ. До такой степени князь, не смотря на свою проповедь невежества, показался бы Пете свободомыслящимъ, до такой степени Петя показался бы князю... отсталымъ!"
Мысль, что кн. Мещерскiй можетъ кому-нибудь показаться слишкомъ свободомыслящимъ, въ то время имела видъ несколько парадоксальный, но въ наши дни она подтверждается весьма наглядно. Князю не пришлось отправляться ни въ Хрящевку для личнаго свиданiя съ юродивымъ Петей, ни въ тобольскiя дебри, куда, побежденный въ состязанiй съ кронштадтскимъ Іоанномъ, укрылся носитель той же мудрости странникъ Антонiй. Въ этомъ не представлялось ни малейшей надобности, такъ какъ въ настоящее время и Хрящевка, и тобольскiя дебри водворились въ литературе. Юродивые Пети и лукавые странники Антонiи пишутъ статьи, въ которыхъ тина и отстои временъ почти до-историческихъ пользуются всею силой печатнаго станка и всеми удобствами казеннаго покровительства. Теперь эта народная мудрость юродивыхъ и кликушъ распространяется лаврой Кiево-Печерской, лаврой Почаевской и разными другими учрежденiями, въ коихъ, подъ толстымъ слоемъ вековой пыли, хранятся пережитки старой и темной Руси.
"переходятъ въ свою противоположность"... что чуть не на каждое его положенiе не трудно найти соответствующую антитезу въ его же писанiяхъ. Однако, данное настроенiе сiятельнаго публициста длится уже довольно значительное время и, кажется, его следуетъ считать сравнительно устойчивымъ.
Вызвано оно на сей разъ изступленнымъ кликушествомъ монаха Илiодора. Сей еще младый летами инокъ сталъ уже знаменитъ, какъ редакторъ "Почаевскихъ известiй". Кто знакомъ съ этимъ замечательнымъ органомъ печати хотя бы по газетнымъ выдержкамъ, тотъ согласится, что не только XIX, но даже XVIII и XVII века въ Европе не видели ничего подобнаго этому изуверству, внезапно вспыхнувшему въ Россiи на заре ея конституцiи. "Почаевскiя известiя" разносили по Юго-Западному краю такое откровенное человеконенавистничество и такую нетерпимость, которыя соответствуютъ разве самымъ мрачнымъ временамъ средневековой инквизицiи. Когда, наконецъ, на деятельность почтеннаго "редактора", призывавшаго совершенно откровенно къ убiйствамъ инако-мыслящихъ, было (изъ приличiя) обращено вниманiе, то онъ былъ вызванъ въ Петербургъ для объясненiй. Повидимому, объясненiя велись въ самомъ дружескомъ тоне и признаны были вполне удовлетворительными. Поездка чернеца Илiодора въ Петербургъ обратилась въ своего рода трiумфъ, не меньшiй, чемъ знаменитое въ свое время путешествiе въ Кронштадтъ странника Антонiя съ его мурмолкой, босыми ногами и шелепугою. И въ то самое время, когда свящ. Петровъ сидитъ въ заточенiи надъ пустыннымъ озеромъ Череменецкаго монастыря, монахъ Илiодоръ пользуется успехомъ въ "петербургскихъ сферахъ", а митрополитъ Антонiй рекомендуетъ его, какъ юношу, несколько увлекающагося, но все же одухотвореннаго самыми лучшими намеренiями. Писанiя свящ. Петрова признаны вредными. Мы ихъ знаемъ. Темъ интереснее познакомиться съ писанiями Илiодора, въ которыхъ признаются "наилучшiя намеренiя". Вотъ одна выдержка, съ которой насъ знакомитъ князь Мещерскiй:
"Возьмемъ же этотъ (духовный?) мечь, -- выкликаетъ почаевскiй отшельникъ, -- и сокрушимъ имъ служителей сатаны и поборниковъ неправды, а светскихъ властей понудимъ вещественнымъ мечомъ непрестанно (sic!) безбожниковъ крамольниковъ. Работа наша передъ нами. Во имя Бога (!), во имя святой веры, народа православнаго и всехъ его святынь, проснитесь, монахи, поднимитесь и отбейте упорное нападенiе сильнаго врага. Іеромонахъ Илiодоръ".
Цитата действительно замечательная. Сопоставьте эти "идеалы" смиреннаго монаха даже съ той действительностью, которая олицетворяется полевыми судами, и вы увидите, что сiя мрачная "светская" действительность остается все же далеко позади "духовныхъ мечтанiй"; ведь даже полевые суды знаютъ некоторыя передышки и изъятья. А смиренный инокъ требуетъ непрестаннаго усекновенiя головъ своихъ грешныхъ соотечественниковъ. "Добрыя намеренiя" людей изъ "черной церкви" куда свирепее светской военной и штатской юстицiи... Приведя эту выдержку, князь Мещерскiй восклицаетъ:
поруганiя монахомъ своего служенiя и своего сана, -- она становится соучастницей въ преступныхъ противъ церкви деянiяхъ монаха Илiодора.
но если есть представители белаго духовенства, которые думаютъ иначе, въ роде священника Григорiя Петрова, то почему же на нихъ сыплются кары и запрещенiя? Петровыхъ ссылаютъ въ монастыри, Тихвинскихе безъ суда отрешаютъ отъ священнодействiя, какъ это сделалъ на-дняхъ вятскiй архiерей, -- а на изуверные призывы Илiодоровъ смотрятъ, какъ на проявленiе отличныхъ намеренiй {Интересно, что Илiодору никто не ставитъ въ вину "отсутствiе текстовъ и светскiй характеръ" его погромныхъ призывовъ, что найдено предосудительнымъ для священника Петрова.}. Тутъ ужъ действительно нельзя не сказать, что чернецы изъ синода проявляютъ такую долю сочувствiя и терпимости къ чернецамъ изъ погромной рати, которая совершенно не соответствуетъ отношенiю того же синода къ речамъ и писанiямъ некоторыхъ представителей белаго духовенства. И это, конечно, кидаетъ тень на всю отданную во власть монаховъ оффицiальную церковь, такъ что недоуменные вопросы кн. Мещерскаго о "соучастiи" имеютъ очень большiя основанiя.
Объ этомъ, впрочемъ, можно бы сказать очень много, и, вероятно, мы еще вернемся къ этому предмету. Задача этой случайной заметки -- гораздо скромнее. Намъ показалось просто любопытнымъ отметить, что въ лице князя Мещерскаго крайнiй пределъ светскаго "консерватизма" протестуетъ противъ "консерватизма" церковнаго. И это, конечно, потому, что (цитируемъ изъ той же статьи "Русскаго Богатства", о которой говорили въ начале): "нетъ такого самаго консервативнаго, но все-таки современнаго государственнаго и общественнаго уклада, который бы юродивые Пети, лукавые странники Антонiи (и изступленные чернецы Илiодоры) признали соответствующимъ своимъ идеаламъ. И нетъ такого государственнаго порядка, который бы могъ довериться космогоническимъ и политическимъ представленiямъ Петей, Антонiевъ" (и Илiодоровъ).
Фигура нашего стараго знакомаго князя Мещерскаго, остановившагося въ недоуменiи и испуге передъ мрачнымъ кликушествомъ почаевскаго чернеца, которому внемлютъ, сочувственно помавая клобуками, высшiе представители оффицiальной церкви, -- является знаменательной и очемь яркой иллюстрацiей этой мысли {Заметка была уже набрана, когда мы прочли въ газетахъ, что и Виссарiонъ Виссарiоновичъ Комаровъ не одобряетъ ни почаевскаго чернеца, ни некоторыхъ политическихъ оказательствъ высшаго духовенства ("Бирж. Вед.", 10 апр., ).}.