Къ вопросу о прислуге.
Въ бiографiи известнаго провинцiальнаго писателя, А. C. Гаицскаго, изданной нижегородской ученой архивной комиссiей, приводится, между прочимъ, следующiй характерный эпизодъ: въ "Нижегородскомъ Ярмарочномъ Листке" (одной изъ первыхъ ласточекъ провинцiальной печати), редакторомъ котораго состоялъ покойный писатель, появилось въ 1871 или 1872 году объявленiе некоего г-на Лика о конторе для найма и рекомендацiи прислуги. "Въ наше время, -- пишетъ бiографъ, -- такiя конторы открываются съ соответствующаго разрешенiя полицiи и безъ дальныхъ околичностей приступаютъ къ взиманiю соответствующей платы за комиссiю. Но въ те наивныя времена каждое новое дело ставилось принципiально и не обходилось безъ некотораго пафоса... Поэтому и г. Ликъ въ своемъ объявленiи прибегаетъ къ примерамъ "просвещенныхъ странъ", говоритъ о прогрессе, объ общественномъ благе и чуть ли даже не "о любви къ отечеству и народной гордости". А. С. Гацискiй, отмечая новое учрежденiе въ своемъ фельетоне, обращаетъ вниманiе на одну сторону дела, упущенную изъ виду Ликомъ, обещавшимъ всевозможныя гарантiи и справки о поведенiи прислуги нанимателю. Хорошо, возражаетъ Гацискiй, -- но отчего же нетъ речи о гарантiяхъ и справкахъ для нанимающихся? "Кто бы ни былъ нанимающiйся, -- гувернеръ или кучеръ, управляющiй или дворникъ, -- онъ долженъ иметь въ акте условiя одинаковыя права съ нанимателемъ. Что такое наемъ? Если это обоюдно-свободное условiе одного лица съ другимъ... то оно должно существовать на техъ же основанiяхъ, какъ и всякiй разумный договоръ двухъ заинтересованныхъ сторонъ, со всеми разумными последствiями. Если договоръ такого рода, что требуетъ непременно гарантiи, -- гарантiя необходима съ обеихъ сторонъ. А если это такъ, то странно, что, налаживая своего рода main inerte на нанимающагося, г. учредитель не допускаетъ въ то же время недобросовестности нанимателя. А ведь это легко можетъ случиться"...
Эти простыя соображенiя написаны более четверти века назадъ, но, какъ справедливо полагаетъ бiографъ, -- "они не утратили своей свежести и въ наше время, когда въ значительно выросшей россiйской прессе вновь и неоднократно подымается все тотъ же "вопросъ о прислуге". Въ то время идея равноправности только что освобожденнаго меньшаго брата, провозглашенная сверху въ основныхъ положенiяхъ, проводилась последовательно и неуклонно во все мелкiя разветвленiя житейскихъ отношенiй. Съ техъ поръ многое вокругъ насъ изменилось: идея освобожденiя десятилетiями проникала въ практику жизни и обоюдно укоренялась въ правахъ. Это, конечно, преимущество нашего времени, черта бытового прогресса. Фактически мы имеемъ теперь гораздо больше равноправности въ житейскомъ обиходе, чемъ въ те времена, когда практика во всемъ объеме житейскихъ отношенiй была еще полна крепостническихъ привычекъ съ обеихъ сторонъ. Но за то въ идее -- мы заключали тогда отъ рабства къ свободе. Теперь у насъ гораздо больше свободы въ нравахъ, но какъ часто мы опять заключаемъ -- отъ свободы къ рабству"... {Сборникъ въ память А. С. Гацискаго. См. тоже "Р. Вед." 1894 г., No 319, ст. "Изъ исторiи областной прессы".}
Эти мысли приходятъ въ голову каждый разъ, когда въ прессе возникаетъ "вопросъ о прислуге". А возникаетъ онъ ежегодно, въ промежутки, когда остальныя "злобы дня" оскудеваютъ. И тогда, особенно столичная мелкая пресса начинаетъ настойчиво и страстно напоминать о "рабской зависимости хозяевъ отъ прислуги" и о "порокахъ" последней.
онъ не былъ поставленъ съ двухъ, можно сказать, совершенно противуположныхъ сторонъ.
-----
Прежде всего сама "практика" этого вопроса выдвинула и невольно привлекла вниманiе на некоторыя его "проявленiя". "На дняхъ, -- читаемъ мы въ "Сыне Отечества", -- въ тифлисскомъ полицейскомъ управленiи происходилъ разборъ удивительнаго, почти невероятнаго дела. Контролеръ закавказской жел. дороги г. Горностаевъ, просилъ объ "освобожденiи отъ крепостной зависимости (!) 18-летней девушки сироты Пелагеи Зверевой". Объ этомъ сообщила недавно газ. "Нов. Обозренiе". Оказывается, что состоятельные люди Ивановы, живущiе въ собственномъ доме, держали у себя 18-летнюю Полю Звереву, плохо кормили и постоянно колотили. Два года выносила девушка эту пытку и, наконецъ, избитая, ушла къ г-мъ Горностаевымъ, умоляя ихъ принять ее къ себе хоть даромъ. Горностаевы приняли, но недели черезъ две г-жа Иванова на улице, среди белаго дня напала на Полю, вырвала изъ ея рукъ ребенка Горностаевыхъ и прогнала его, а Полю, кричавшую и просившую помощи, увела къ себе и заперла, въ присутствiи многочисленныхъ стороннихъ свидетелей" {"Сынъ Отеч.", No 251.}.
Очевидно, г-жа Иванова какъ будто проспала все 30 летъ съ техъ поръ, какъ уничтожена крепостная зависимость. Нужно быть очень уверенной въ своемъ праве, чтобы такъ решительно, среди бела дня, на улице ловить беглую крепостную и водворять ее на место. Однако, еще гораздо изумительнее отношенiе къ этому делу тифлисской полицiи. Когда, по заявленiю Горностаевыхъ, Поля была вызвана въ полицiю, то приставъ прежде всего накинулся на нее. "Ты бродяга, ты чего исторiи затеваешь... Ты должна жить у Ивановыхъ, или я тебя въ острогъ отправлю" {Тамъ же.}.
Г-же Горностаевой пришлось напоминать г. приставу, "что крепостное право отменено более 37 летъ назадъ".
Къ сожаленiю, "Сынъ Отеч.", изъ котораго мы заимствовали эту небольшую исторiю, не приводитъ ея финала. Приставъ, какъ и околоточные, отказался освободить неправильно закрепощенную девушку, предлагая "жаловаться полицеймейстеру". Авторъ цитированной заметки говоритъ, что гг. Горностаевы люди не безъ влiянiя и "могутъ жаловаться", изъ чего можно почерпнуть некоторое утешенiе: вероятно, Поля теперь, когда я пишу эти строки, отъ крепостной зависимости уже какой-нибудь инстанцiей освобождена. "Но что, если бы за Полю некому было заступиться?" -- спрашиваетъ газета, и предлагаетъ нашему вниманiю другой случай изъ той же области.
"Россiйское телеграфное агентство", не особенно щедрое на известiя такого рода изъ нашей внутренней жизни, сочло нужнымъ оповестить о немъ читающую публику въ обширной телеграмме. Дело вотъ въ чемъ.
28 ноября 1896 года Александра Зазинко подала прокурору кишиневскаго окружнаго суда прошенiе, въ которомъ, обвиняя жену губернскаго инженера, Ольгу Гаскетъ, и дочь ихъ, Леонору Гаскетъ, въ истязанiи, изложила, между прочимъ, следующее: "Прослуживъ горничной у гг. Гаскетъ съ 24 августа но 8 октября с. г., и испытала столько невзгодъ и жестокихъ пытокъ отъ г-жи Ольги Гаскетъ, что (это) заставило меня оставить эту злосчастную службу и искать прiюта у другихъ людей. По поводу истребованнаго мною разсчета г-жа Гаскетъ обрушилась на меня всею силою истерическаго гнева и безвинно стала причинять мне побои, и чемъ дольше я кричала, чемъ жесточе она била меня, при чемъ, призвавъ на помощь дочь свою, Леонору, и остальную домашнюю прислугу, повалили меня на полъ, подняли вверхъ на голову юбку и рубаху и обнаженныя части тела г-жа Гаскетъ стегала бичевкой, пытаясь затемъ наложить ту же веревку мне на шею, чтобы задавить меня, при чемъ также бросилась на меня съ ножомъ, но въ этомъ остервененномъ бешенстве была остановлена людьми, при помощи которыхъ я едва успела бежать. Отъ описанной выше операцiи я занемогла и даже слегла въ постель, что и лишило меня возможности принести своевременно жалобу на преступныя действiя Гаскетъ"...
Въ подтвержденiе своей жалобы Зазинко сослалась на 8 свидетелей, и эта жалоба послужила первоначальнымъ поводомъ къ процессу, о которомъ оповестило телеграфное агентство. Въ конце концовъ, Александру Зазинко все-таки оправдали...
Какъ, -- скажетъ, быть можетъ, удивленный читатель, -- разве судили не Ольгу Гаскетъ, а избитую Зазинко? Именно судили избитую Зазинко! Это-то обстоятельство и рисуетъ передъ нами самую характерную сторону въ злополучномъ "вопросе о прислуге".
Вышло это вотъ какъ. По жалобе потерпевшей Зазинко было произведено полицейское дознанiе и... Это уже секретъ полицейскаго дознанiя, какъ все это вышло, но только большинство свидетелей отказались подтвердить показанiе Зазинко, а не отказавшiйся, некто Ткачукъ, и заступившiйся за Зазинко Довбышъ попали вместе съ нею на скамью подсудимыхъ. Первая за клевету на почтенную г-жу Ольгу Гаскетъ, а Довбышъ и Ткачукъ по обвиненiю въ томъ, что, "не участвуя сами въ преступленiи Зазинко, склонили ее все-таки къ совершенно сего преступленiя" (!!).
"простила" избитую ею Александру Зазинко, то Зазинко такъ и осталась бы клеветницей. Но г-жа Ольга Гаскетъ пожелала еще, въ назиданiе, вероятно, остальному составу "распущенной прислуги" -- упрятать Зазинко въ тюрьму. Тогда, конечно, никто изъ "этихъ людей" не посмелъ бы обращаться къ прокурорамъ. И вотъ г-жа Олъга Гаскетъ подаетъ вдобавокь жалобу, обвиняя избитую девушку въ клевете.
Результатъ и былъ оповещенъ телеграммой агентства. На суде оказалось, что Зазинко вовсе не клеветала, что ее действительно жестоко истязали, что она выскочила на улицу, "вся окровавленная, съ распущенными волосами"... "Она была въ отчаянiи, темъ более, что г-жа Гаскетъ грозила ее повесить и пыталась набросить веревку на шею"... Оказалось еще, что г-жа Гаскетъ и вообще истязала прислугу, но последняя почему-то боялась говорить объ этомъ, и, наконецъ, было установлено документально, что "добрая барыня" подкупала свидетелей и склоняла некоего Домбровскаго къ подлогу "въ своихъ интересахъ по этому делу". "Вы знаете, -- писалъ ей, между прочимъ, некто Сехметницкiй (письмо прочитано на суде), сколько труда мне стоило убедить Дарью не показывать следователю правду, какъ вы били Сашку" (Зазинко). Въ виду всехъ этихъ показанiй, обвинитель отказался поддерживать обвиненiе и, наоборотъ, выступилъ защитникомъ Зазинко. "Нарисовавъ полный портретъ г-жи Гаскетъ, г. обвинитель настаивалъ на полномъ оправданiй обвиняемыхъ"... Нечего говорить, что присяжные вынесли оправдательный вердиктъ Зазинко, -- и вотъ какимъ образомъ вышло, что она оправдана въ томъ, что ее били, истязали и грозили повесить...
Почти одновременно съ этими известiями выступаетъ сначала на страницахъ "Спб. Ведомостей", а затемъ и въ остальныхъ газетахъ новый проектъ урегулированiя отношенiй между нанимателями и нанимаемыми въ городе С. -Петербурге (подлежащiй обсужденiю думы "въ одномъ изъ ближайшихъ заседанiй", какъ сказано въ газетахъ). Совпаденiе -- нельзя сказать, чтобы очень выгодное для проекта, который, къ сожаленiю, тоже долженъ быть отнесенъ къ числу актовъ, "заключающихъ отъ свободы къ рабству" и вносящихъ начала, стоящiя въ полномъ противоречiи съ основами новой, пореформенной русской жизни...
Вотъ важнейшiя черты этого проекта въ томъ виде, какъ онъ появился въ газетахъ.
При управленiи с. -петербургскаго "градоначальника учреждается "контроль частной прислуги въ Петербурге и пригородныхъ участкахъ", съ соответствующимъ, разумеется, штатомъ и канцелярiей. По утвержденiи и изданiи соответствующаго устава, вся прислуга, находящаяся въ Петербурге и пригородныхъ участкахъ, должна быть въ теченiи 6 месяцевъ записана въ алфавитные списки контроля и снабжена "служебными книжками". Безъ такихъ книжекъ прислуга не имеетъ права наниматься, а хозяева -- принимать ее въ услуженiе. За книжку взимается съ прислуги 15 коп., а за перемену места служенiя устанавливается плата, въ размере одного рубля, который взыскивается посредствомъ особо установленныхъ марокъ, при чемъ этотъ расходъ несутъ обе стороны, предъявивъ, не позднее 2-хъ недель со дня найма, книжку въ контроль для необходимыхъ отметокъ. За нарушенiе этихъ правилъ наниматели подвергаются денежному взысканiю до 30 р. или аресту не свыше 20 дней. Прислуга, вновь прибывшая въ столицу (?), обязана въ теченiи 3-хъ дней явиться въ контроль для полученiя служебной книжки и билета на проживанiе безъ места: эти и могутъ быть возобновлены не иначе, какъ по представленiи прислугою основанiй для отсрочки (съ противномъ случае "прислуга" высылается изъ столицы?).
За нарушенiе этихъ правилъ, прислуга подвергается штрафу до ста р. или аресту до 1 мес. Если въ книжке прислуги окажется три неодобрительныхъ аттестата о службе, то она высылается къ месту приписки, съ воспрещенiемъ жительства въ столице отъ одного до трехъ летъ. Действiе устава распространяется вообще на всю домашнюю прислугу, какъ-то: лакеевъ, камердинеровъ, кучеровъ, поваровъ, дворниковъ, швейцаровъ, кондукторовъ общ. каретъ, оффицiантовъ, боннъ, нянекъ, мамокъ, кухарокъ, горничныхъ, судомоекъ и прачекъ. Со временемъ имеется въ виду учредить при контроле прислуги справочный отделъ для указанiя хозяевамъ -- прислуги, и последней -- местъ. Суммы, поступающiя въ доходъ контроля, назначаются на содержанiе личнаго состава этого учрежденiя и на проч. расходы, Изъ образующихся остатковъ отъ доходовъ, устраивается прiютъ для престарелой и неспособной къ труду прислуги, общежитiе для временно оставшихся безъ службы и обратившихъ на себя вниманiе хорошимъ поведенiемъ слугъ, и, кроме того, будетъ выдаваться единовременное пособiе прислуге, въ случае болезни или увечья".
"Новое Время", приводя извлеченiя изъ проекта, прибавляетъ, что онъ "безъ сомненiя, нуждается еще въ немалой обработке". Намъ кажется; что слово "обработка" не совсемъ идетъ къ проекту, вызывающему, при самомъ поверхностномъ анализе, целую массу недоразуменiй и именно въ своихъ основныхъ положенiяхъ. Прежде всего, онъ вводитъ новые налоги и взысканiя, а это, какъ известно, не предоставлено ни городскимъ управленiямъ, ни администрацiи, и можетъ быть сделано лишь въ законодательномъ порядке. Далее, самая квалификацiя "прислуги", въ связи съ предъявленными къ ней требованiями, становится въ противоречiе съ многими существующими законоположенiями. Начнемъ съ того, что "прислуга, вновь прибывшая въ столицу, обязана въ теченiи 3-хъ дней явиться въ контроль для полученiя служебной книжки и билета". Этотъ пунктъ решительно ставитъ въ тупикъ. Въ Россiи, какъ известно, ни законъ, ни практика не знаетъ особой касты -- прислуги, которая бы являлась прислугой, даже не состоя ни у кого въ услуженiи. У насъ есть крестьяне, мещане, люди духовнаго званiя, дворяне и "разночинцы", и изъ всехъ этихъ сословiй пополняются также кадры прислуги. До техъ поръ, пока я не поступилъ въ услуженiе, я, очевидно, не прислуга и имею законнейшее право не являться въ "контроль" не только 3 дня, а хоть и 3 года. Но представьте, что по истеченiи 3 месяцевъ по прiезде въ столицу мои обстоятельства сложились такимъ образомъ, что я вынужденъ поступить въ кучера, лакеи, управляющiе или въ качестве "бонны". И вотъ, я уже подлежу штрафу за то, что пользовался своимъ неотъемлемымъ правомъ въ качестве русскаго обывателя и проживалъ въ столице, не являясь въ контроль по истеченiи 3-хъ дней.
некоторыхъ правъ? Въ самомъ деле, не принадлежа къ числу такъ называемыхъ Спиридоновъ-солнцеворотовъ, "решенныхъ столицы" {См. очеркъ Н. С. Лескова подъ этимъ заглавiемъ, изображающiй похожденiя людей, "лишенныхъ столицы" за разные проступки.}, жуликовъ и т. п. народа, -- я имею право проживать въ городе неограниченно. Но разъ я заявилъ о своемъ намеренiи поступить въ прислуги, мне выдаютъ билетъ-книжку срокомъ только на месяцъ, и дальнейшее мое пребыванiе уже становится въ зависимость отъ особыхъ разрешенiй. Какимъ же образомъ полицiя будетъ отличать прислугу отъ неприслуги, если только не завести особаго штата, который будетъ следить за людьми, пытающимися найти себе место, какъ ныне полицiя нравственности следитъ за женщинами, уклоняющимися отъ полученiя известнаго билета?
Передо мною изданiе петербургской городской управы: "С. -Петербургъ по переписи 15 декабря 1890 года". Изъ него я узнаю, что среди остальныхъ группъ столичнаго населенiя въ 1890 году числилось прислуги домовой (дворники, швейцары и т. д.) 20. 040 чел. съ 15. 471 лицомъ, зависевшимъ отъ ихъ заработка. Прислуги личной было гораздо больше, а именно 86. 183 чел. самостоятельныхъ и 9. 176 человекъ, зависевшихъ отъ ихъ заработка. Складывая эти цифры, получаемъ 130. 870 человекъ, что къ общему числу петербургскихъ жителей того времени (954. 390 чел.) составляло 13,7%. Въ настоящее же время, когда населенiе возросло свыше миллiона, контингентъ "прислуги" можно наверное считать въ 150 тысячъ.
Итого 150 тысячъ человекъ и 13 процентовъ общаго числа столичнаго населенiя, -- такова внушительная масса людей, которыхъ разбираемый проектъ стремится простымъ постановленiемъ городской думы и утвержденiемъ административной власти поставить вне действiя равныхъ для всехъ русскихъ людей законовъ и лишить некоторыхъ правъ, принадлежащихъ всемъ русскимъ людямъ. Это коренная ошибка проекта, выработаннаго въ с. -петербургскомъ градоначальстве, и ея не исправить никакими "обработками". Очень похвально, конечно, что проектъ предполагаетъ въ будущемъ прiюты для престарелой прислуги и т. п. учрежденiя. Все это крайне необходимо. Но цена, которую требуетъ проектъ, слишкомъ дорога. Да и вообще, какъ всякая попытка, основанная на неверной общей формуле, -- проектъ просто невыполнимъ, такъ какъ разныя его части сталкиваются и съ существующими, давно вошедшими въ жизнь узаконенiями, и между собою. Если мне не удалось найти место въ теченiи 3-хъ месяцевъ, -- меня высылаютъ. А моя семья? А те изъ 25--30 тысячъ "несамостоятельныхъ", которые жили въ столице моимъ заработкомъ? Наконецъ, на какомъ же основанiи, если я не ворую, не нищенствую, а живу на свои сбереженiя? Или, можетъ быть, я перебиваюсь въ это время поденной работой. Или мне помогаетъ братъ. Наконецъ, -- навсегда ли я "решаюсь столицы", какъ "Спиридоны-солнцевороты", громилы, жулики и т. д., или мне предоставляется, проехавшись по этапу на родину, вновь явиться въ столицу и вновь потребовать въ контроле билетъ, чтобы вновь пытать счастiе въ теченiи новаго месячнаго срока. Го тогда для чего же я путешествовалъ на родину, съ которой можетъ быть давно потерялъ все связи, и на какой предметъ казна или общество несли расходы по моему туда препровожденiю?..
Но особенно характерны и интересны пункты, которыми проектъ пытается "регулировать взаимныя отношенiя сторонъ". Урегулировать взаимныя отношенiя -- это значитъ, конечно, поставить ихъ, во 1-хъ, на законную почву, а во 2-хъ -- обезпечить обеимъ сторонамъ возможность пользоваться своими законными правами. Вотъ почему новейшее законодательство этого рода по самой "силе вещей" главнымъ образомъ заботится о стороне слабейшей. Это -- общая тенденцiя такъ называемаго рабочаго законодательства, ограждающаго рабочаго отъ злоупотребленiй (въ роде произвольныхъ штрафовъ, уплаты не деньгами, а натурой и пр.) и отъ такихъ опасностей для жизни, здоровья и нравственности, которыя создаются условiями труда. Вотъ почему главное содержанiе рабочаго законодательства, практикуемаго и у насъ, -- ограниченiе продолжительности рабочаго дня, воспрещенiе труда малолетнихъ, установленiе техъ или другихъ сменъ...
Проектъ, подлежащiй внесенiю въ думу, по самому типу своему, является полной противоположностью этимъ началамъ. Весь онъ разсчитанъ на удобства и гарантiи одной, и при томъ именно сильнейшей стороны. Нельзя же въ самомъ деле принимать серьезно газетныя ламентацiи о "рабской зависимости хозяевъ отъ прислуги". Если бы газеты писались и выписывались прислугой, а не господами, -- мы бы читали въ нихъ совсемъ другое. Достаточно представить себе положенiе девушки или женщины, входящей вполне одинокою въ чужую среду, чтобы понять, где тутъ слабейшая сторона, и почему мы никогда не читали о прислуге, которая бы въ теченiи продолжительнаго времени истязала своихъ господъ, а потомъ еще посадила ихъ же на скамью подсудимыхъ, а вотъ о г-же Ольге Гаскетъ прочитали совсемъ на-дняхъ. Между темъ, ко многимъ угрозамъ "высылки изъ столицы" проектъ прибавляетъ еще одну: прислуга высылается после третьей неодобрительной аттестацiи въ книжке.
Но тогда въ рукахъ третьяго, аттестующаго частнаго лица будетъ фактически находиться право административной высылки, а полицiя превращается въ простую исполнительницу его распоряженiя, совершенно такъ, какъ въ крепостное время, когда "господамъ" достаточно было прислать своего кучера или горничную съ запиской въ участокъ, чтобы тамъ уже надъ ними "распорядились". Но теперь ведь, въ самомъ деле, времена другiя, и полицiя тоже пережила своего рода эмансипацiю.
"клеветы" всякаго россiйскаго гражданина, совершенно независимо отъ рода его занятiй? Не далее, какъ въ прошломъ году, некто г. Драгомирецкiй, въ то время редакторъ "Руси", начерталъ въ паспорте своей прислуги неодобрительный отзывъ, оказавшiйся клеветой. Прислуга обратилась къ защите закона, и вотъ г. Драгомирецкiй очутился лицомъ къ лицу съ весьма непрiятными статьями уложенiя о наказанiяхъ. Изъ этого, конечно, следуетъ выводъ, что клеветать нехорошо и опасно. Но юридически это выражается такъ: не следуетъ делать такихъ отзывовъ, вредящихъ доброму имени и интересамъ другихъ лицъ (хотя бы и прислуги), которыхъ нельзя доказать.
Какъ же теперь будетъ съ этими узаконенiями? Я ставлю себя въ положенiе хозяина. Передо мной "книжка", моя прислуга дурна, и я вижу себя обязаннымъ написать о ней правду. Хорошо. Но я вовсе не желаю, подобно г-ну Драгомирецкому, навязать себе процесса ни у мирового, ни даже въ "участке". Будутъ ли въ мою пользу отменены существующiя узаконенiя въ томъ смысле, что я могу писать о прислуге позорящiя сведенiя, не обязываясь доказательствами?
Представимъ себе, что будутъ. Но тогда еще хуже. Я ставлю себя въ положенiе прислуги; представляю себе молодую девушку, которой "хозяинъ" делаетъ. предложенiя, несогласныя съ нравственностью. Она ихъ отвергаетъ съ негодованiемъ, и вотъ въ ея книжку вписывается "неодобрительный отзывъ". Долженъ ли законъ оказать ей защиту и потребовать у "хозяина" доказательствъ? Очевидно, долженъ.
Вообще, признаюсь откровенно, что даже съ точки зренiя "хозяина" я не могъ бы почувствовать ни малейшаго удовлетворенiя отъ разбираемаго проекта. Не говоря уже о налоге на перемену прислуги, о всякихъ лишнихъ хлопотахъ, о риске, подобно г-ну Драгомирецкому, вступить въ конфликтъ съ уложенiемъ о наказанiяхъ, -- мне не улыбаются даже наиболее ласковые пункты проекта. Съ какой стати за службу лично мне, моя прислуга, живущая въ моей квартире, можно сказать въ недрахъ моего семейства, будетъ ожидать "денежной награды" не отъ меня, а отъ полицейскаго контроля...
одинаково, и къ этому, т. е. къ возможности обеимъ сторонамъ пользоваться своими законными правами, только и должны направляться все дальнейшiе проекты.
1888 г.