"Драка в доме" (старая орфография)

... Я проснулся оттого, что глухiе удары машины, слышные всю ночь, вместе съ продолжительнымъ и глухимъ плескомъ волнъ, внезапно стихли. Коротко прогремела якорная цепь. Нароходъ остановился.

Я быстро оделся и вышелъ на палубу.

Палуба, снасти, стулья, сваленные въ кучи и обвязанные веревками,-- все было мокро. Густая мгла лежала кругомъ, туманъ носился клочками подъ навесомъ и льнулъ къ стенкамъ парохода. Подъ нимъ скорее угадывалось, чемъ виднелось колыхавшееся море...

Потомъ густой мелкiй дождь сталъ поливать туманъ, море и нашу "Уранiю".

Мы стояли въ бухте, похожей на озеро, потому что со всехъ сторонъ ее обступили туманныя очертанiя берега. Порой, въ какой-нибудь просветъ ползучей мглы виднелись зданiя города, въ другой стороны рисовалась крепостца, съ циклопически-простыми, грузными очертанiями: каменная стена по склону горы и надъ нею короткая, широкая башня.

Я понялъ, что ночью мы пересекли Ирландское море и теперь стоимъ у береговъ Ирландiи, въ виду Кингстона.

Кингстонъ -- небольшой городокъ на восточномъ берегу острова, верстахъ въ десяти отъ Дублина. Такимъ образомъ эти укрепленiя назначены, очевидно, для защиты ирландской столицы съ моря.

Въ тумане нарисовалосъ грязноватое пятно. Оно исчезло, вынырнуло опять, опять потонуло въ молочной мгле, и потомъ уже близко, на верхушке бледной волны закачалось что-то въ роде огромнаго фантастическаго насекомаго, брошеннаго въ море ветромъ и подымающаго изъ воды длинныя, прямыя крылья. Это была лодка. Волна подвинула ее кверху такъ сильно, что, казалось, вотъ-вотъ она вскочитъ на нижнюю палубу "Уранiи", если бы пароходъ въ свою очередь не уклонился, и затемъ она опустилась внизъ до самаго киля. Тогда съ "Уранiи" ей кинули канатъ.

Въ лодке сидели двое мужчинъ въ клеенчатыхъ одеждахъ и две женщины, промокшiя до последней нитки. Это оказались ирландцы, прiехавшiе поторговать на проходящемъ пароходе яблоками, рыбой и мелкимъ краснымъ товаромъ.

Когда я спустился на нижнюю палубу, тамъ происходила оживленная жанровая сцена. Переселенцы, матросы съ "Уранiи", повара въ белыхъ колпакахъ, кухонные молодцы въ клеенчатыхъ передникахъ и деревянныхъ башмакахъ, окружили ирландцевъ, изощряя надъ ними свое остроумiе. Насколько я могъ понять содержанiе этой словесной перестрелки, это было нечто въ роде того острословiя, которымъ у насъ встречаютъ вятича или пошехонца. Ирландцы были въ меньшинстве и потому скоро перестали отстреливаться. Какой-то американецъ, съ типичнымъ угловатымъ лицомъ и бородкой, напоминающей лопатку, разъяснялъ смыслъ остротъ старому негру, черному, какъ хорошо вычищенный сапогъ. Тотъ откидывался назадъ, билъ себя въ грудь и заливался хохотомъ, который невольно передавался зрителямъ...

Странная мысль зародилась вдругъ въ моей голове, когда я наблюдалъ эту мирную картину. А ведь, въ сущности, думалось мне, эти ирландцы и эти англичане -- представители двухъ враждующихъ нацiй, притеснители и притесненные, завоеватели и мятежники. Этотъ островъ, на которомъ стоитъ каменная башня, добивается широкой автономiи, отдельнаго правительства для решенiя своихъ внутреннихъ вопросовъ, а въ числе этихъ вопросовъ есть также вопросъ о возвращенiи фермеру ирландской земли, захваченной по праву завоеванiя англичаниномъ-землевладельцемъ... Это ли не мятежныя стремленiя, это ли не открытое возмущенiе по нашимъ континентальнымъ понятiямъ!..

Но наша "Уранiя" безпечно стоитъ въ виду этой башни, надъ которой мирно болтается промокшiй флагъ, и никто не ждетъ, что оттуда сверкнетъ огонь и грянетъ выстрелъ. Обменъ англiйскихъ и ирландскихъ остротъ остается единственнымъ проявленiемъ борьбы двухъ нацiй на борту судна, только что явившагося изъ Англiи... А въ Англiи кипитъ борьба за самоуправленiе этого острова

Куда же схлынули страсти этой борьбы, наполняющей весь мiръ своими отголосками?.. Этотъ волросъ, возникшiй невольно въ ирландской бухте, въ виду туманнаго ирландскаго берега, навелъ меня на размышленiя, сущность которыхъ я и попытаюсь изложить въ следующей главе... 

Вернеися за несколько дней назадъ.

Передо мной теперь не бухта и не укрепленiя Кингстона, а крыши, трубы и улицы Лондона. Я стою у открытаго окна, очень высоко въ верхнемъ этаже отеля. Снизу доносится уличный шумъ. Вверху -- туманное небо, съ задумчиво ползущими по немъ облачками, клубящимися, подобно огромной пелене дыма. Впрочемъ, тутъ и действительно не мало дыма, въ этихъ парахъ, переполняющихъ лондонское небо. Порой пытается пробиться лучъ солнца; тогда облака принимаютъ видъ мутно-опаловыхъ стеколъ, и опаловые оттенки играютъ на сплошной массе крышъ, перерезанныхъ въ разныхъ направленiяхъ прямыми линiями avenue и street'овъ. Вотъ лучъ коснулся небольшой готической колоколенки... Она засветилась, точно рука утопающаго, въ последнiй разъ поднявшаяся къ небу надъ поверхностью застывшаго каменнаго моря.

Таковъ былъ видъ, которымъ я любовался изъ окна отеля на Трафальгарскомъ сквере, въ первый день по прiезде въ Лондонъ.

-- Сэръ! Мы видимъ иногда солнце въ Лондоне,-- сказалъ когда-то Диккенсъ обывателю американскаго Питсбурга, который полагалъ, что Питсбургъ долженъ ему напомнить родной Лондонъ.

Мне казалось, однако, что и житель Лондона видитъ солнце не особенно часто. Я пробылъ въ Лондоне 9 дней. Никто изъ местныхъ жителей не жаловался на особенное ненастье,-- и, однако, во все это время только два раза надъ столицей "веселой Англiи" игралъ не то, чтобы солнечный светъ, а какiе-то проблески, точно солнце смотрело на Лондонъ сквозь дымчатыя стекла. И эти проблески такъ странно изменяли физiономiю англiйской столицы. Лондонъ начиналъ хмуро улыбаться, по улицамъ пробегали опаловые просветы, игравшiе то въ окне омнибуса, то на лаковой шляпе кэбмэна, то на крыше фургона, смоченнаго еще недавнимъ дождемъ,-- а ряды оконъ вдоль улицъ вспыхивали тусклыми отблесками. Въ эти минуты замечаешь невольно, какъ оживаетъ необыкновенная красота этихъ угрюмыхъ зданiй, обыкновенно задернутыхъ пеленой тумана и дыма. Вотъ серая Трафальгарская колонна съ гигантскими львами, широко, спокойно и чутко лежащими у подножiя, будто на страже англiйской славы. Вотъ грацiозная колоннада Св. Мартина, церкви, около которой такъ часто бродила фантазiя великаго англiйскаго романиста. Вся она какого-то неопределенно муругаго цвета, подернута сероватыми осадками -- и сизый туманъ залегаетъ подъ ея портиками, льнетъ къ стенамъ. Но въ минуты этихъ редкихъ просветовъ она просветляется, что-то новое мелькаетъ въ ней передъ заинтересованнымъ взглядомъ. Присмотритесь: ведь это все белый мраморъ, покрытый затвердевшимт осадками дыма. Если бы въ одинъ прекрасный день кто-нибудь обмылъ весь Лондонъ мокрыми тряпками и хоть на неделю остановилъ заводскiя трубы,-- мы увидели бы тогда одинъ изъ прекраснейшихъ городовъ въ мiре. Но теперь эта красота хмурится, страдая отъ вечнаго сплина за полузакрытыми ставнями своего неба...

жизни, подхваченные воздушнымъ теченiемъ между сомкнутыхъ стенъ,-- бились и звенели за стеклами. Когда я приподнялъ раму, мне показалось, что целое наводненiе звуковъ, пестрыхъ и смешанныхъ точно въ звуковомъ калейдоскопе, кинулось сразу мимо моихъ ушей.

Это былъ своеобразный голосъ лондонской улицы. Деревянная мостовая и тяжелый общественный экипажъ даютъ ей основную ноту,-- глубокую, глухую, слегка хриплую. Тутъ нетъ ничего похожаго на стрекотанiе нашей мостовой подъ колесами безчисленныхъ ванекъ. Извозчикъ -- это душа нашего уличнаго движенiя. Четыре колеса, человекъ и лошадь -- для одного седока. Это уже начинаютъ считатъ излишествомъ въ западныхъ столицахъ... Въ то время, какъ наша улица дребезжитъ стукомъ извозчичьяго экипажа,-- по улице Лондона съ глухимъ рокотомъ катятся огромные ковчеги, запряженные огромными буцефалами, снятыми точно въ увеличенномъ виде съ классическихъ скульптурныхъ группъ... Еще Диккенсъ, въ лондонскихъ очеркахъ, отмечалъ исчезновенiе наемныхъ каретъ и начинавшееся господство кэба. Теперь уже и поджарый кэбъ, съ узкими боками, высокимъ сиденьемъ кучера и одной лошадь. -- становится роскошью, и кэбмэны имеютъ здесь много досуга для чтенiя своихъ газетъ. Для этого, сказать кстати, самое устройство кэба, съ сиденiемъ назади,-- приспособлено какъ нельзя лучше: газета разстилается прямо на кожаной крышке. Неподвижныя вереницы извозчиковъ, погруженныхъ въ чтенiе, составляютъ, пожалуй, одну изъ особенностей лондонскихъ улицъ. Уличное движенiе заметно демократизируется: членъ парламента едетъ въ омнибусе рядомъ съ рабочимъ, и нарядная дама поднимается на имперiалъ по узкой лесенке неудобнаго "бэса", какъ его ласкательно именуеть лондонскiй жаргонъ... Омнибусы, фургоны, вагоны конножелезныхъ и электрическихъ дорогъ -- солидно катятся вдоль улицъ, и кэбъ лишь изредка мелькаетъ между этими громадами, точно лодочка между барками въ узкомъ канале...

Я прислушивался... На общемъ фоне нетрудно было различить сотни индивидуальныхъ звуковъ: и колокольчикъ конножелезнаго вагона, направляющагося изъ Пиккадилли, и шарканiе пешеходовъ по асфальту, и крикъ разносчика, и даже тихiй голосокъ девочки, уличной продавщицы цветовъ.

Я хотелъ уже закрыть окно, какъ вдругъ... Послышались странные крики, сначала въ отдаленiи, потомъ ближе. Черезъ минуту что-то сделалосъ съ уличнымъ шумомъ, какъ будто онъ сразу сошелъ съ ума... Точно река, ровно и солидно текущая въ шлюзахъ, вдругъ прорвала плотину... Изъ боковыхъ улицъ, звуки вливалисъ къ Трафальгару и Чарингъ-Кроссу, и вскоре внизу все кипело резкими криками, хлеставшими воздухъ. Движенiе на троттуарахъ дрогнуло, смешалось, какъ въ растревоженномъ муравейнике. Я высунулся изъ окна, стараясь определить причину необычайнаго явленiя... Бунтъ?.. Пожаръ?.. Наводненiе или землетрясенiе?..

Ничего этого не было... Только въ движенiи толпы происходило необычайное замешательство... Пешеходы собирались кучками и мне было видно сверху, что среди нихъ мелькаютъ белые листы... Много белыхъ листовъ... Люди выхватывали ихъ изъ какой-то свалки и уходили, торопливо читая на ходу... И въ то же время я различилъ надъ шумомъ улицы изступленные пронзительные крики, повторявшiе одну фразу:

-- Фри файтъ, фри файтъ, фри файтъ энъ де гэусъ... Free fight,-- въ переводе это означаетъ драку. Но при томъ драку не простую, а "свободную", такую, какая можетъ происходить на площади, на улице, въ кабаке, вообще драку предосудительную и разнузданную... Но house -- значитъ домъ... Изъ этого следовало, что драка, о которой такъ крикливо заявлялъ въ этотъ день голосъ солидной лондонской улицы, происходила въ какомъ-то доме...

А домомъ англичане называютъ также и парламентъ.

Я оделся и вышелъ изъ номера... "Free fight in the house" -- съ улицы проникло уже въ нашъ фешенебелынiй отель. Молодой человекъ, на обязанности котораго лежало управленiе нашимъ лифтомъ, едва успелъ повернуть рычагъ и, пока мы тихо катилисъ внизъ,-- жадно прильнулъ къ газете. "Free fight" стояло жирнымъ шрифтомъ въ разныхъ местахъ газетной страницы... "Драка въ Доме" занимала швейцаровъ и офицiантовъ, объ ней говорили джентльмэны во фракахъ и декольтированныя лэди, спускавшiяся къ табльдоту,-- а улица вся кипела резкими, звонкими, прямо неистовыми криками... Первый же, встреченный мною газетчикъ, парень летъ 17, съ выпученными глазами и горломъ точно у петуха, собирающагося крикнуть,-- едва позволилъ себя остановить на бегу, сунулъ мне огромный листъ, взялъ, не глядя, монету,-- и тотчасъ же, закинувъ голову на бокъ и необычайнымъ образомъ раздувши горло, огласилъ воздухъ отчаяннымъ крикомъ:

-- Фри файтъ, фри файтъ!.. Фри файтъ энъ де-гэусъ...

И стремглавъ побежалъ далее...

Публика жадно кидалась на газетчиковъ, рвала листы изъ рукъ, деловые джентльмэны читали о драке на ходу, на троттуарахъ, на имперiалахъ бэсовъ, въ вагонахъ трамваевъ. извозчики безъ седоковъ гонялись за разносчиками, подъезжая къ троттуарамъ и протятивая руки съ высокихъ козелъ... И даже корректныя лэди читали листы на ходу, рискуя столкнуться съ встречными...

Черезъ некоторое время хлынула новая волна разносчиковъ. Несколько запоздавшая газета несла публике новыя подробности...

-- Фри файтъ! Фри файтъ... У полковника Цаундерсона большая шишка на лбу...

Когда, захвативъ на свою долю две газеты, я направился къ своему отелю,-- у его подъезда остановилась небольшая изящная каретка. Въ ней сиделъ очень старый худощавый джентльмэнъ, безъ шляпы. Другой -- высокiй молодой человекъ, торопливо вышелъ изъ каретки первымъ и почтительно помогъ старому джентльмэну подняться по лестнице подъезда...

-- Это мистеръ Гладстонъ,-- вдругъ пронеслось въ публике...

Действительно, это былъ "великiй старецъ", прiезжающiй сюда изъ парламента въ обеденное время и для роздыха. Онъ былъ серьезенъ и торопливо прошелъ въ дверь отеля, избегая очевидно попытокъ интервьюэровъ, которымъ, конечно, было бы любопытно узнать:

-- Что думаетъ мистеръ Гладстонъ о свободной драке?

Впрочемъ улица уже отвечала на этотъ вопросъ пронзительными криками:

-- Фри файтъ!.. Мненiе мистера Гладстона о свободной драке... Мистеръ Гладстонъ горько сожалеетъ о свободной драке... Драка-драка, джентльмэны, свободная драка въ Доме!..

Полковникъ Саундерсонъ показываетъ репортеру свою шишку на лбу... 

Мне удалось побывать въ "Доме" несколько дней спустя.

кружевомъ стрельчатыхъ орнаментовъ, которые не лишаютъ его некоторой архаической суровости. ...

Рядомъ, подъ сенью "новаго парламента", у его входа, вы видите какъ бы его прототипъ. Это старый парламентъ, который по сравненiю съ своимъ молодымъ соседомъ представляется чемъ-то въ роде готическаго сарая. Здесь кипела когда-то вековая борьба коммонеровъ съ короной. Сюда безпечный и несчастный Карлъ Стюартъ, вскоре после ремонстрацiи, которую онъ высокомерно нарушилъ, пришелъ въ ботфортахъ со шпорами и съ хлыстомъ въ руке, чтобы арестовать Пима, Гемпдена и Гольденниса... И здесь поднялась еще первая грозная народная буря. Черезъ несколько дней старое зданiе, окруженное целымъ лесомъ алебардъ и пикъ лондонской милицiи, вновь увидело въ своихъ стенахъ опальныхъ депутатовъ, а черезъ несколько летъ -- оно слышало смертный приговоръ, о которомъ наши предки говорили съ такой наивною силой негодованiя: "аглицкiе люди поступили не гораздо: короля своего Карлуса убили до смерти"... Я плохо знаю исторiю парламентскихъ зданiй и не могу поэтому сказать точно,-- действительно ли этотъ сарай представлялъ все старое зданiе, или это только часть его. Во всякомъ случае, его присутствiе здесь,-- повидимому, безцельное,-- очень характерно. Весь составленный изъ традицiй -- парламентъ бережно сохранилъ и эту свою каменную традицiю. Новое зданiе, огромное и роскошное, все, до последней мелочи, выдержано въ той же форме, въ томъ же цвете и стиле... Та же готика, та же красивая суровость...

И та же старая символика во внутреннихъ распорядкахъ. Палата называется "нижнею", и настоящiе законодатели страны въ торжественныхъ случаяхъ отправляются въ помещенiе благородныхъ лордовъ, где, скромно стся за решеткой, смиренно выслушиваютъ то, что имъ вещаютъ король и лорды... И даже надъ часовой башенкой до сихъ поръ находится карцеръ, готовый принять любого изъ законодателей, какъ провинившагося школьника. Однако, весь этотъ ритуалъ представляетъ такую же почтенную, пустую форму, какъ описанное выше старое зданiе, по которому въ тотъ день, когда я его виделъ,-- бродилъ одинъ лишь скучающiй полисмэнъ въ своей суконной каске. И никто въ цивилизованномъ мiре не будетъ особенно удивленъ, когда, вернувшись изъ-за решетки высшей палаты, скромные коммонеры вотируютъ въ своей "нижней комнате", чтобы изъ верхней убрали за ненадобностью почтенную историческую меблировку...

За первой же дверью на насъ пахнуло той чуткой тишиной, въ которой воображенiю невольно чудятся отголоски какихъ-то важныхъ и торжественныхъ совещанiй, где-то за стеной. И опять "традицiи" обступаютъ васъ со всехъ сторонъ въ этой тишине.

Корридоръ, уставленный белыми, какъ привиденiя, мраморными статуями великихъ государственныхъ деятелей Англiи... Рядъ Питтовъ и Борковъ завершается мефистофелевской, во весь ростъ, фигурой Дизраэли. Я невольно подумалъ о томъ особенномъ ощущенiи, которое долженъ испытывать Гладстонъ, такъ много летъ видевшiй эту фигуру, съ той же кривой улыбкой, въ той же позе, въ качестве своего противника на противуположной скамье палаты. Когда Гладстонъ былъ у власти,-- Диззи нападалъ на него со скамей "верноподданной оппозицiи". Когда шансы политической игры изменялись,-- Гладстонъ переходилъ налево, и Диззи такъ же иронически отражалъ его нападенiя съ министерской скамьи. И вотъ теперь язвительный Диззи на пьедестале ждетъ того дня, когда его противникъ станетъ у противоположной стены, такой же белый, такой же недвижимый и холодный... Есть что-то, пронизывающее холодомъ, хотя и исполненнымъ высокаго "респекта", въ этомъ мраморномъ безсмертiи, которое глядитъ на живого еще человека уже такъ близко.

Входная дверь тихо открылась и такъ же тихо захлопнулась за нами. И тотчасъ же къ намъ подошелъ дежурный полисмэнъ, тихо ступая на мягкихъ подошвахъ. Онъ спросилъ почти шопотомъ, что намъ угодно въ "Доме"?

Нашъ провожатый назвалъ фамилiи двухъ ирландскихъ депутатовъ.

-- Мистеръ N. находится здесь,-- сказалъ полисмэнъ вежливо и отошелъ съ поклономъ на свое место.

Законодатели въ парламенте у себя "дома", и "улица" не имеетъ сюда доступа по закону. Это старая привилегiя, и она "числится" за англiйскимъ парламентомъ до сихъ поръ. Известна эта черта англiйскаго законодательства,-- что его законы редко умираютъ насильственною смертью. Трудно поверить, напримеръ, что въ свободной Англiи до сихъ не отменено никакимъ формальнымъ актомъ крепостное состоянiе. А между темъ это такъ. Англiя не знаетъ также законовъ о такъ называемой "свободе печати", въ континентальномъ значенiи этого слова. До сихъ поръ, въ той груде парламентскихъ актовъ, которую представляетъ англiйскiй кодексъ, нетрудно отыскать и старую парламентскую привилегiю о томъ, что заседанiя палаты не гласны и не публичны. Акты остаются во всей своей буквальной неприкосновенности, ихъ нетрудно разыскать въ подлинникахъ, но они уже умерли. И если бы кто-нибудь изъ нынешнихъ членовъ парламента предложилъ удалить стенографовъ съ ихъ галлереи,-- то это произвело бы такое же впечатленiе, какъ если бы мраморный Биконсфильдъ вошелъ въ залъ, занялъ место на скамье верноподданной оппозицiи ея величеству, рядомъ съ мистеромъ Чемберленомъ, и попросилъ бы слова по ирландскому биллю.

Не могу сказать наверное, какое именно наказанiе грозитъ по этимъ окаменевшимъ законамъ любому журналисту, ежедневно нарушающему "тайну парламентскихъ заседанiй". Въ Англiи нетъ спецiальныхъ "литературныхъ" преступленiй и наказанiй. Человекъ, напечатавшiй клеветническую брошюру, или ее прочитавшiй другому, или пославшiй ее по почте, подлежитъ наказанiю наравне съ темъ, кто написалъ обидное слово пальцемъ на чьихъ-нибудь воротахъ. Онъ судится, какъ клеветникъ, диффаматоръ и оскорбитель, все равно на словахъ или въ печати. Въ старину ложный доносчикъ Титъ-Отсъ былъ привязанъ къ тележке, съ обнаженной спиной, и его усердно бичевали, возя по городу; тому же наказанiю подвергались дерзкiе памфлетисты: ихъ возили "отъ Ольдъ-гета до Нью-гета и отъ Нью-гета до Тиборна", и каждый желающiй могъ бить ихъ по обнаженной спине. Данiэль Дефо, знаменитый авторъ всемiрно известнаго Робинзона, за политическiе памфлеты три раза выставлялся у позорнаго столба, съ головой и руками, ущемленными въ отверстiя широкой доски... То же въ свое время грозило каждому, кто бы осмелился нарушить тайну парламентскихъ заседанiй... "Домъ" пользовался нелрикосновенностью, какъ частная квартира законодателей. И даже больше.

Старая парламентская привилегiя рычала на журналистовъ, какъ адскiй церберъ. Въ царствованiе Георга ІІІ некто Уильксъ занялся разсмотренiемъ въ печати того, что происходило въ "Доме". Въ целомъ ряде памфлетовъ; а также въ своей газете "North Britan". Онъ первый сталъ публиковать отчеты о парламентскихъ заседанiяхъ, солровождая ихъ ядовитыми критическими замечанiями. Законъ парламентской неприкосновенности вступилъ въ борьбу на жизнь и на смерть съ дерзкимъ журналистомъ. Вначале, казалось, борьба была на стороне стараго закона. Юное детище политической прессы закрылось на 45 номере, и редакторъ вынужденъ былъ бежать во Францiю. Но общество было на стороне журналиста: въ день отъезда Уилькса на окнахъ Лондона виднелась всюду цифра 45, и народъ не позволилъ сжигать газету, кидая вместо нея въ огонь ботфорты, символически представлявшiе фигуру министра Бьюта. Потомъ журналиста выбрали въ парламентъ, и противъ парламентской привилегiи всталъ законъ о неприкосновенности депутата. Уильксъ вернулся, чтобы заседать въ той же палате. Потомъ его избрали альдермэномъ Сити. Газеты къ этому времены стали печатать отчеты десятками, и старому закону пришлось сразу гоняться за целой стаей его нарушителей.

Однажды, онъ пожелалъ отправить въ тюрьму несколько десятковъ журналистовъ. Но тутъ онъ наткнулся на неожиданное и тоже законное препятствiе; другой законъ требовалъ для заключенiя подписи альдермэна на приказе объ аресте. Иначе тюремщикъ не въ праве былъ принять новыхъ жильцовъ. Уильксъ отказалъ въ подписи. Парламентъ арестовалъ несколько типографищковъ, лордъ-мэръ (городской голова) освободилъ ихъ изъ заключенiя. Попробовали посадить самого лорда-мэра, но его освободилъ судъ общихъ тяжебъ. Общество делало заключеннымъ овацiи, а отчеты продолжали являться, какъ ни въ чемъ не бывало. Вероятно, были у стараго закона еще какiе-нибудь способы. Но онъ впалъ уже въ предсмертную тоску. Осаждаемый на всякомъ шагу тучей мелкихъ законовъ, которые были живее и подвижнее его и которые кусали его со всехъ сторонъ, какъ стая собакъ, вцепившаяся въ краснаго зверя,-- парламентскiй законъ понялъ, что онъ въ сущности уже умеръ... Противъ него были уже прецеденты... Онъ изнемогъ, и ему осталось только смиренно стать на полку въ парламентскомъ архиве... Никто даже не позаботился написать ему свидетельство о смерти. Съ этихъ поръ джентльмэны прессы заседаютъ въ качестве четвертаго сословiя,-- впрочемъ все таки за спиной у спикера, который, такимъ образомъ, какъ бы не замечаетъ этого правонарушенiя. Противозаконно проникая въ "Домъ", въ качестве постороннихъ, мы наверное тоже нарушали какои-нибудь неотмененный старинный актъ... Впрочемъ, называя фамилiю достопочтеннаго ирландскаго депутата, котораго я, напримеръ, до того времени не виделъ въ глаза, мы приносили жертву "традицiи" -- домашнему пенату парламента, и становились до известной степени уже не посторонними. Въ следующемъ за корридоромъ кругломъ зале, съ высокимъ, куполообразнымъ потолкомъ, намъ пришлось еще разъ повторить эту фамилiю и затемъ ожидать, въ числе другихъ "постороннихъ", пока парламентскiе служителя сообщатъ достопочтеннымъ депутатамъ, что "знакомые" желаютъ ихъ видеть.

Въ кругломъ зале было немало посетителей. Приходили и уходили служащiе, пристава, депутаты, журналисты, парламентскiе чиновники. Одинъ разъ появился мистеръ Молоръ, председатель парламентской комиссiи. Онъ вышелъ тихой походкой изъ парламентской залы, повидимому, ради какой-нибудь своей личной надобности... Намъ, русскимъ, казалось несколько страннымъ то обстоятельство, что мистеръ Мелоръ сохраняетъ вполне серьезный видъ въ длинной архаической мантiи, изрядно потертой, въ черныхъ шелковыхъ чулкахъ, плотно облегающихъ короткiя ноги, въ башмакахъ съ пряжками и въ беломъ парике со смешною косицей. Изъ-подъ косицы и парика безцеремонно выглядывали собственные волосы достопочтеннаго джентльмена, обстриженные и гораздо более темнаго цвета. Небольшой ростъ, походка съ развальцемъ, совершенно партикулярный видъ человека, идущаго въ столь величественномъ костюме по своемѵ личному делу,-- придавали нечто своеобразное всей этой фигуре...

Мне показалось, что я узнаю мистера Мелора. Повидимому именно ему выпало на долю председательствовать въ день "свободной драки". Юмористическiе листки отлично съумели воспользоваться аттрибутами его званiя. Изъ парика они сделали чепчикъ, мантiю задрапировали шалью. Изъ фигуры почтеннаго джентльмэна вышла такрiмъ образомъ сонливая старая лэди, дремлющая въ кресле, между темъ, какъ порученные ея надзору внучата расшибаютъ другъ другу лбы и носы.

Наконецъ, дверь зала открылась. Мелькнула внутренность святилища; и по корридору къ намъ вышелъ ирландскiй депутатъ, котораго мы ждали. Это былъ очень приветливый господинъ, прiятный на видъ и любезный. Мы были ему представлены, обменялись наскоро рукопожатiями, и после этого одинъ изъ парламентскихъ служителей провелъ насъ за решетку. Крутыя и узкiя лестницы, узкiе корридоры и довольно запутанные переходы. Наверху -- конторка, у конторки -- толстая книга, у книги -- господинъ, весь въ черномъ, безмолвный, какъ статуя. Не проронивъ ни одного слова, онъ внесъ наши имена и имя нашего знакомаго депутата. За этимъ еще одинъ корридоръ со стеклянною стеной, въ которую черезъ головы публики виднелись уже внизу головы депутатовъ,-- и мы вступаемъ въ залъ заседанiй.

Несмотря на то, что мы ежедневно читаемъ газетные отчеты и нередко видимъ иллюстрацiи разныхъ парламентскихъ эпизодовъ,-- впечатленiе было все-таки совершенно неожиданно. Я ждалъ увидетъ что-то въ роде обширнаго форума. Между темъ первое впечатленiе было впечатленiе тесноты и полумрака. Продолговатый четыреугольникъ... Готическiе орнаменты деревянныхъ стенъ и окна съ цветными разрисованными стеклами скрадываютъ и безъ того необильное освещенiе. Оно еще уменьшается темными тонами полированнаго дерева и черной кожи, которою обиты скамьи... Повидимому, строитель больше заботился о традицiи, чемъ о томъ, чтобы дать доступъ свету и полноту резонанса.

Публика помещается на антресоляхъ, со скамьями, понижающимися къ концу. По боковымъ стенамъ -- хоры, а на противоположной стороне -- опять антресоли поменьше для стенографовъ и журналистовъ. За скамьями прессы, за решеткой мелькаютъ, точно въ тумане, фигуры нарядныхъ дамъ, которыя совершенно отделены, такимъ образомъ, отъ остальной публики. Оне здесь напоминаютъ заключенныхъ, тщательно скрывающихъ (кажется, даже за стеклами) свое противузаконное присутствiе.

Зато коммонеры въ шляпахъ имеютъ видъ очень непринужденный. Видно, что они действительно чувствуютъ себя "дома". Зато публика держится въ необычайномъ респекте, точно на торжественной мессе. Когда я занялъ свое место, указанное мне безмолвнымъ жестомъ распорядителя,-- на хорахъ съ левой стороны поднялся одиноко сидевшiй джентльмэнъ, весь въ черномъ. Шелковые чулки и башмаки съ пряжками показывали его оффицiальное званiе. Онъ кинулъ суровый взглядъ въ мою сторону и, подойдя неслышно къ первой скамье, величественно поднялъ кверху указательный палецъ левой руки, съ видомъ угрозы. Въ публике произошло тихое движенiе, и я подумалъ уже, что это я, бедный чужеземецъ, по неведенiю успелъ нарушить какую-нибудь изъ парламентскихъ привилегiй. Въ моемъ уме быстро и инстинктивно промелькнули все "прецеденты"... Но въ это время мой ближайшiй соседъ толкнулъ локтемъ своего ближайшаго соседа, какъ это сделалъ бы ученикъ, предостерегающiй во время урока неосторожнаго товарища. Оказалось, что одинъ изъ "стороннихъ посетителей", находившiй, вероятно, недостаточно интересными пренiя о 126 статье бюджета,-- тихонько читалъ газету, спрятавъ ее за спинкой скамьи. Когда онъ тревожно поднялъ глаза, черный джентльмэнъ поднялъ палецъ еще выше, и его брови сдвинулись еще грознее. Газета, о присутствiи которой строгiй блюститель догадался, очевидно, по опущеннымъ взорамъ виновнаго, быстро исчезла... Строгiй приставъ опять занялъ свой наблюдательный постъ...

Помещенiе для депутатовъ, внизу, довольно тесно. Правда; на черныхъ скамьяхъ оставалось не мало пустыхъ местъ, но зато въ дни особенно интересныхъ заседанiй депутатамъ, говорятъ, приходится брать места чуть не съ бою. Между скамьями правой и левой стоитъ длинный столъ, покрытый сукномъ, заваленный фолiантами и бумагами. Переходы между столомъ и скамьями узки. Депутаты говорятъ, поднимаясь на своихъ местахъ. За столомъ сидитъ вернувшiйся въ залъ мистеръ Мелоръ.

Пренiя въ этотъ день были деловиты, сухи и скучны. Читался бюджетъ, "верноподданная оппозицiя" оспаривала каждую цифру. Вотъ мистеръ Гладстонъ. Одетый въ серое, довольно дряхлый на видъ, но подвижной и деятельный,-- онъ то и дело переходитъ съ одного места на другое и шепчется съ депутатами. Раза два онъ переходилъ на скамьи оппозицiи. Противники почтительно сторонились, давая место. Чаще всехъ говорылъ Чемберленъ, ясно, отчетливо, несколько резко и съ юмористическими отступленiями. Вождь унiонистовъ, повидимому, составилъ уже себе прочную репутацiю юмориста, и публика предрасположена къ смеху. Вскоре после того, какъ мы вошли въ залъ, сумерки сгустились, и остатки света заметно уходили въ цветныя стекла готическихъ оконъ. Чемберленъ среди деловой речи, испещренной цифрами и детальными нападками на разсчеты правительства, вдругъ резко остановился, поднялъ глаза кверху и сказалъ негромкимъ, но резкимъ и отчетливымъ голосомъ:

-- Однако, кажется, за нашу строптивость насъ хотятъ держать въ темноте.

смягченный матовыми стеклами. Оказалось, что даже строгiй черный джентльмэнъ на хорахъ благоволилъ присоединиться къ общей веселости.

Этотъ светъ придалъ палате более привлекательный видъ. Однако, все оставалось по прежнему респектабельно, величаво и несколько сурово. Мистеръ Мелоръ, въ парике и мантiи, важно сиделъ на своемъ месте, какъ олицетворенная традицiя... И такъ трудно было представить, что еще несколько дней назадъ въ этомъ респектабельномъ "Доме", где все полно такими почтенными традицiями, депутаты дрались "свободно", какъ простые уличные буяны. 

Какъ это могло случиться?

Прежде всего,-- въ тотъ роковой день, кроме депутатовъ и мистера Мелора, кроме публики и журналистовъ -- въ палате присутствовалъ еще ирландскiй вопросъ. А ирландскiй вопросъ -- это существо безпокойное, раздраженное и раздражающее. Это длинная исторiя притесненiй и борьбы, сопротивленiя и обоюдныхъ жестокостей. Это кровавое пятно на исторiи англiйской славы, по признанiю лучшихъ изъ англичанъ. Это "больное место у самаго сердца англiйской нацiи",-- но выраженiю Маколея. Это длинная цепь историческихъ несправедливостей и историческихъ неизбежностей, перепутавшихся взаимно въ настоящiй гордiевъ узелъ, который не разъ уже пытались разсечь, и каждый разъ при этомъ напрасно лилась кровь, а узелъ запутывался еще больше.

Въ XІІ столетiи при Генрихе ІІ кельтская Ирландiя завоевана англо-саксами. Въ северной части острова завоеватели отделили одинъ округъ "палями", остальное считалось "дикой Ирландiей". Она управлялась полудикими кельтскими вождями, долго боровшимися противъ иноземцевъ. Въ последнiй годъ царствованiя Елизаветы (1603) Ирландiя присоединена къ составу Великобританiи,-- и последнiе О'Доннелли и О'Нейлли, защищавшiе еще свою независимость, целовали руки Іакова въ Уайтъ-голле. Но вражда не стихла. Напротивъ, съ техъ поръ, какъ Англiя стала протестантской, а Ирландiя осталась католической, къ нацiональному антагонизму кельта и сакса присоединяется ненависть протестанта и паписта. Англичане ввели въ Ирландiи своихъ епископовъ, которые, ничего не делая для народа, пользовались, однако, доходами, отнятыми у ирландской церкви,-- и своихъ судей, которые находили, что правосудiе не годится для кельта и кельтъ не годится для правосудiя, Понятно, что религiозный энтузiазмъ и энтузiазмъ нацiональный слились нераздельно въ сердцахъ побежденнаго племени. Англичанинъ для ирландца сталъ ненавистнымъ угнетателемъ, ирландецъ -- мятежникомъ и изменникомъ для англичанина. "Въ продолженiи всего XVІІ века, говоритъ Маколей, свобода Ирландiи и рабство Англiи значили одно и то же, и обратно. Все имена, места, дни, соединенные у англичанъ съ воспоминанiемъ объ освобожденiи, благоденствiи, нацiональномъ достоинстве,-- были для ирландцевъ соединены съ порабощенiемъ, разоренiемъ и униженiемъ"... Въ XVІІ ст. ирландцы два раза поднимались и два раза были жестоко наказаны. Первое возмущенiе было подавлено Кромвелемъ. Его политика, твердая и жестокая,-- характеризовалась однимъ словомъ: истребленiе. Съ чувствомъ ветхозаветнаго iудея по отношенiю къ язычникамъ,-- суровый диктаторъ далъ полную волю изувероки мрачному энтузiазму своихъ солдатъ. Въ несколько месяцевъ онъ избилъ десятки тысячъ ирландцевъ, оставилъ города безъ жителей, высылалъ многiя тысячи за океанъ, въ Вестъ-Индiю. ъ, а земли остаилялъ солдатамъ и переселенцамъ. Реку Шаннонъ онъ сделалъ для ирландцевъ своего рода Стиксомъ: всякiй ирландецъ, переходмвшiй съ западнаго берега этой реки на восточный -- казнился смертiю...

Это было жестоко и мрачно, какъ самъ Кромвель, но последовательно. Если бы допустить, что въ XVІІ столетiи въ Европе возможно было поголовное истребленiе целаго народа, которое удавалось за много вековъ до Рождества Христова, въ Азiи, то политика Кромвеля навсегда разрешила бы ирландскiй вопросъ. Но это оказалось утопiей, и дальнейшая политика Англiи была не столь последовательна, хотя, быть можетъ, не менее ужасна. Объ истребленiи не было речи, но ирландцы сведены на степень парiевъ и илотовъ! Въ несколько прiемовъ, после Кромвеля, несколькими парламентскими актами земля отнималась у ирландцевъ и отдавалась англичанамъ. Суды действовали въ пользу господствующей расы, и ирландцамъ оставались только нелегальныя средства сопротивленiя. Угнетенiе и мятежъ взаимно порождали другъ друга и съ деревенскимъ тираномъ боролся деревенскiй бандитъ. Ирландскiе мстители отвечали бешеными жестокостями разбойниковъ на легальныя жестокости англiйскаго режима.

Такъ проходили века, и положенiе запутывалось все более. Земли, первоначально захваченныя завоеванiемъ или конфискацiей, переходили изъ рукъ въ десятыя руки на основанiи покупки и продажи. Бывали перiоды, когда реакцiонные правители Англiи задабривали ирландцевъ. Тогда ирландцы, въ свою очередь, давали волю чувству мести и пытались въ свою очередь актами и конфискацiями вернуть захваченное. Отъ этого положенiе запутывалось еще сильнее, и подтверждалась еще разъ несомненная истина, что нацiональныя страсти -- плохое лекарство противъ историческихъ болезней.

Робертъ Эмметъ, чисто идеальная фигура заговорщика-энтузiаста, окруженная, обаянiемъ таланта, молодости, красоты, необыкновеннаго дара владеть сердцами,-- разсчитывалъ на Наполеона. Изгнанный и заточенный на островъ Св. Елены, Бонапартъ высказывалъ впоследствiи: горькiя сожаленiя, что онъ въ то время оставилъ Ирландiю на произволъ судьбы. Если бы французы высадились на острове Зеленаго Эрина, когда звезда Наполеона была въ полномъ блеске,-- кто знаетъ, какова была бы теперь физiономiя Европы. Но этого не случилось. Эмметъ въ отчаянiи сделалъ попытку собственными силами взять дублинскiй замокъ, былъ отбитъ, раненъ, взятъ и казненъ. Но его обаятельная фигура,-- мятежника въ глазахъ однихъ, нацiональнаго героя для другихъ,-- осталась въ памяти народа и въ песняхъ Томаса Мура. По его следамъ шли новые мятежники на новыя жертвы.

Въ начале нашего столетiя уничтоженъ жалкiй ирландскiй парламентъ. Зато возникла ирландская католическая лига, предвестница будущаго могущества земельной лиги. Въ 1843 году произошло возстанiе О'Коннеля, котораго осудили. Правительство подтасовало судъ присяжныхъ, что вызвало протестъ въ самой Англiи. Нужно заметить, что въ конце прошлаго и начале нынешняго столетiя характеръ отношенiй англiйскаго и ирландскаго народа значительно изменяется. Съ одной стороны свобода въ Англiи упрочилась и окрепла. Съ другой -- передовые люди ирландскаго движенiя опираются уже на свободныя идеи века. Прежде, не говоря о перiоде завоеванiя, Ирландiя была всегдашней опорой реакцiи и угрозой "прiобретеннымъ правамъ". Не надо забывать, что Іаковы и Марiя кровавая всегда призывали къ себе ирландскiе полки, вносившiе ужасъ въ самое сердце Англiи. Исторiя сохранила память о знаменитой "ирландской ночи", когда весь Лондонъ былъ освещенъ кострами, мужчины готовились къ защите, а женщины и дети рыдали въ домахъ до зари. Паника была вызвана известiемъ, будто ирландскiе полки, отпущенные на родину, вермулись съ дороги и идутъ на Лондонъ...

Теперь, съ духомъ новейшаго времени, Ирландiя не становится уже поперекъ англiйской свободы, и въ лучшихъ умахъ свободной нацiи, расположенной къ великодушiю и терпимости, начинается реакцiя въ пользу Ирландiи.

Въ 1851 году, Вильямъ Гладстонъ, тогда еще молодой человекъ, тори по формальной принадлежности къ партiи, но уже либералъ по внутреннимъ склонностямъ,-- оставшись не у делъ, поехалъ для отдохновенiя въ Неаполь. Англiйскаго консерватора глубоко поразило положенiе вещей въ этой стране жестокаго и тупого произвола. Вместо отдыха, онъ посвятилъ свои каникулы на посещенiе тюремъ, где томились "политическiе" заключенные,-- на англiйскiй взглядъ лойальные противники правительства. Англiйскаго консерватора глубоко поразило, между прочимъ, то обстоятельство, что изъ 140 депутатовъ, законно явившихся въ Неаполь для участiя въ парламентской сессiи,-- 76 (т. -е. абсолютное большинство) подверглось либо заточенiю, либо изгнанiю въ административномъ порядке, безъ всякаго суда. Этимъ простымъ способомъ неаполитанское правительство того времени обезпечивало себе большинство голосовъ!

Въ знаменитыхъ "письмахъ къ лорду Эбердину" Гладстонъ, сдержанно и съ величайшимъ достоинствомъ, выставилъ весь позоръ этого режима. Письма имели огромное влiянiе и нанесли неаполитанскому правительству страшный нравственный ударъ въ глазахъ всего политическаго и цивилизованнаго мiра. Но неаполитанская реакцiонная пресса, не находившая оправданiй по существу, тотчасъ же ответила:

Гладстонъ, по собственному признанiю, до того времени мало занимался Ирландiей. Но эти наноминанiя, въ снязи съ движенiями О'Коннеля, О'Брайана, Майкеля Дэвитта, а впоследствiи фенiевъ и Парнелля -- разумеется, будили англiйскую совесть. "Посмотрите на свою Ирландiю"... Это говорили не одни неаполитанцы, но и французы, и турки, когда Гладстонъ поднималъ голосъ въ пользу болгаръ, и американцы, демонстративно чествовавшiе Парнелля въ заседанiи вашингтонской палаты. О страданiяхъ Ирландiи заговорили даже въ нашихъ земскихъ собранiяхъ. Я помню, какъ въ собранiе одного уезднаго земства (кажется, миргородскаго) явился вначале 90-хъ годовъ какой-то старый ирландецъ, давно проживающiй въ Россiи и ставшiй уже здесь дедомъ многочисленныхъ внуковъ. Со слезами на глазахъ и "голосомъ, проникавшимъ прямо въ души уездныхъ гласныхъ", онъ излагалъ страданiя своей родины и просилъ заступничества уезднаго собранiя. Собранiе, сколько помнится, постановило довести о страданiяхъ Ирландiи подъ англiйскимъ владычествомъ до сведенiя высшаго правительства. Весь эпизодъ былъ очень драматично изложенъ въ нашихъ газетахъ.

Англiя мичего не ответила миргородскому земству, темъ более, что все эти язвительныя речи она много разъ слышала у себя дома, въ стенахъ собственнаго парламента и при томъ не отъ враговъ, а отъ самыхъ выдающихся англичанъ.

Въ конце XVІІІ века лордъ Гренвилль, суровый рутинеръ и непреклонный реакцiонеръ, называлъ изменниками англичанъ, которые поднимали голоса противъ угнетенiя Ирландiи. Но англичане не боялись "страшныхъ словъ", а съ техъ поръ, какъ за политику Гренвилля Англiя заплатила разорительной войной и потерей американскихъ колонiй,-- страшныя слова имеютъ тамъ еще меньшую цену. Языкъ передовыхъ людей становится все более и более гуманнымъ и терпимымъ по отношенiю къ Ирландiи, даже въ случаяхъ, когда угнетенiе доводило до прямыхъ возстанiй. Въ немъ слышатся ноты справедливости и великодушiя. Такъ, 23 iюля 1803 года Эмметъ, разсчитывая на высадку французовъ, прибилъ прокламацiи на улицахъ Дублина и кинулся на Дублинскiй замокъ. Возстанiе было подавлено. Эмметъ арестованъ. Молодой мятежникъ после блестящей защитительной речи, полной одушевленiя, которую и теперъ въ Ирландiи знаютъ наизусть, былъ казненъ. Вотъ какъ писалъ корреспондентъ "Times'а", безусловно осуждавшiй самую попытку вооруженнаго возстанiя, объ этомъ событiи и о поведенiи самого Эммета, его доносчиковъ и судей:

"Я долженъ признать, что онъ былъ великъ. при всехъ своихъ заблужденiяхъ. Въ день процесса, въ ту минуту, когда разверзалась готовая принять его могила -- самыя стены суда потрясались отъ энергiи и блеска его красноречiя. И я виделъ, какъ змея, вскормленная на груди его отца (лордъ Плункетъ) -- трепетала подъ его взглядами, а извергъ, который осудилъ его на смерть (лордъ Норбюри, ведшiй заседанiе пристрастно и грубо) -- бледнелъ и дрожалъ на своемъ кресле" {Madden. United Іrishmen. Цит. изъ Брандеса. Англiйская литература XІX столетiя.}.

ирландскiй парламенть, ирландскiе депутаты защищали дело своей родины въ "Доме". Избирательная реформа коснулась также и Ирландiи,-- она усилила число и составъ ирландскаго представительства.

И не одинъ разъ депутаты-англичане присоединялись къ протестамъ ирландцевъ. Вотъ что говорилъ въ палате Маколей по поводу суда надъ О'Коннелемъ:

."Свидетельства и законъ позволяли вамъ разсчитывать на обвиненiе и приговоръ. Вамъ только этого и было нужно. Между темъ, сэръ, вероятность обвиненiя составляетъ только часть того, на что долженъ обратить вниманiе государственный человекъ. Прежде, чемъ привести самаго способнаго, самаго могущественнаго, самаго популярнаго изъ вашихъ противниковъ къ решетке, какъ преступника, на основанiи того, что онъ противодействовалъ вамъ, следовало подумать, будетъ ли голосъ вашего отечества, другихъ странъ и потомства на стороне решенiя, котораго вы добивались отъ трибуналовъ. Не будетъ ли общее мненiе человечества таково, что, хотя и правые по формальному закону,-- вы были нравственно не правы. Человекъ, котораго вы пожелали наказать -- не обыкновенный человекъ. Правду сказать, я очень затрудняюсь говорить о немъ. Онъ въ такомъ положенiи, которое не позволяетъ благороднымъ врагамъ, не позволило и членамъ палаты,-- за однимъ постыднымъ исключенiемъ,-- нападать на него съ ожесточенiемъ. Я постараюсь, господа, говоря о немъ, не забывать почтенiя, должнаго знаменитости и несчастiю. Я убежденъ, что цель его не только вредна, но и недостижима; некоторыя его средства я никакъ не могу оправдать... Но вы не можете не согласиться, что съ нимъ поступили несправедливо". Къ этому протесту Маколея въ Нижней палате присоединился лордъ Денгемъ въ Верхней. Приговоръ надъ О'Коннелемъ былъ кассированъ, и ирландскiй агитаторъ освобожденъ.

"Дело вековъ поправлять не легко". Борьба продолжалась, хотя формы ея менялись. После того, какъ политическая струя ирландскаго движенiя слилась съ теченiемъ аграрнымъ, движенiе приняло характеръ настоящаго открытаго возстанiя острова противъ метрополiи. Въ конце 70-хъ годовъ старый фенiй и бывшiй каторжникъ Майкель Дэвиттъ подалъ руку Парнеллю и слова последняго: "покажемъ лендъ-лордамъ, что ирландцы не выпустятъ земли изъ своихъ рукъ" -- раздались по всему острову призывомъ къ сопротивленiю. Земельная лига прiобрела необыкновснное могущество. Она постановляла бойкотъ, она взимала плату съ арендаторовъ и предписывала условiя лордамъ, она распоряжалась сопротивленiемъ при выселенiяхъ, стараясь удержать выселяемыхъ арендаторовъ, защищавшихъ свои жилища противъ "законнаго насилiя", въ пределахъ "законнаго сопротивленiя". "Дети мои,-- говорили лигiонеры, стоя около домовъ, осажденныхъ солдатами;-- не прибегайте къ ружьямъ, потому что это будетъ открытое возстанiе, и законъ васъ строго накажетъ. Не употребляйте ножей, ни рычаговъ, ни вилъ, потому что и эти орудiя воспрещены парламентскими актами. Если уже вы не хотите отдать вашихъ жилищъ безъ всякаго сопротивленiя, то парламентскiе акты ничего не говорятъ о кипятке"...

понимали, что это та самая тактика, которою и ихъ предки нередко добивались "прiобретенныхъ правъ". Противъ огромной законной несправедливости ирландцы выдвигали противодействiе своего народа, прикрывая его, где было можно, броней мелкихъ законовъ. Это называлось парламентской тактикой, "планомъ кампанiи". Обходъ закона въ Англiи всегда былъ могучимъ средствомъ для испытанiя его жизненности. Какъ некогда Уильксъ въ борьбе съ отжившей парламентской привилегiей, такъ теперь лига въ борьбе съ вековымъ притесненiемъ и его результатами -- пробовала затравить и обезсилить своего противника, доказать ему, что онъ уже одряхлелъ и умеръ.

И цифры аграрныхъ преступленiй ясно показывали, что влiянiе лиги все-таки сдерживало страсти, а не раздувало ихъ въ стихiйное пламя. Депутаты ирландскихъ округовъ являлись какъ предводители возставшей страны передъ англiйскими законодателями. Но они же, въ глазахъ неумеренныхъ и страстныхъ ирландцевъ, казались нередко ненавистными тормозами народной мести. Какъ бы то ни было, движенiе шло въ этомъ направленiи. Жестокость притеснителей слабела, сила организованной Ирландiи росла. На помощь ей шла вдобавокъ сила извне. Ирландцы въ Америке прiобрели влiянiе и могущество. Они составили даже грандiозный планъ соединенiя Ирландiи съ Америкой. Америка, опираясь на Ирландiю, соединенную съ нею узами свободной автономiи,-- ступаетъ такимъ образомъ на европейскую почву.

Наконецъ, англiйскiй либерализмъ решительно вступилъ въ союзъ съ ирландцами на почве гомруля. Гладстонъ сделалъ его вопросомъ своей жизни и сталъ проводить его шагъ за шагомъ, осторожно, разсчетливо и неукнонно. Самая характерная черта его политическаго облика состоитъ въ томъ, что, ставя убежденiе впереди, какъ движущее начало,-- въ практике онъ тщательно и чрезвычайно умело нащупывалъ почву среди парламентскихъ силъ и ставилъ вопросы въ то время, когда матерiалы для ихъ практическаго разрешенiя уже накопились. Великiй старикъ хочетъ, повидимому, закончить на склоне жизни еще одно великое дело ранее, чемъ стать въ виде мраморной колонны противъ своего всегдашняго противника Дизраэли...

Уже съ 80-хъ годовъ, когда Гладстонъ былъ у власти, англiйское правительство вступило на известныхъ условiяхъ въ союзъ съ партiей Парнелля. Кевендишъ и Боркъ были посланы въ Ирландiю, охваченную пламенемъ взаимной ненависти, съ вестью примиренья...

Въ самый день прiезда эти вестники мира были убиты фенiанскими террористами въ дублинскомъ Фениксъ-парке.

"палями", населенъ потомками англичанъ-протестантовъ, что этотъ округъ решительно противится реформе, и вы поймете,-- съ какой исторiей и въ какой волнующей обстановке ирландскiй вопросъ вступилъ въ стены "Дома" въ роковой день 14 iюня... 

Последнiя парламентскiя стычки были уже очень горячи и раздражительны. Правительство Гладстона располагало незначительнымъ большинствомъ. Оппозицiя, состоявшая изъ тори и либераловъ-унiонистовъ группы Чемберлена, старалась оттянуть еще въ эту сессiю решенiе билля объ ирландской автономiи и можетъ быть вызвать паденiе министерства. Для этого она боролась "обструкцiей".

Обструкцiя -- орудiе не новое. Есть старый юмористическiй анекдотъ объ одномъ джентльмэне, который, желая во что бы то ни стало затормозить решенiе по какому-то частному вопросу,-- попросилъ слова утромъ, говорилъ весь день и затемъ, къ вечеру, выпилъ стаканъ воды, перевелъ духъ и началъ опять:

-- Теперь, джентльмэны, я покончилъ съ вступленiемъ и начинаю разсмотренiе самой сущности вопроса.

Разумеется, для этого нужно иметь огромное самообладанiе, неисчерпаемый запасъ словъ, необыкновенныя легкiя -- и еще призвать на помощь значитедьную долю беззастенчивости.

джентльмэнъ, пресвитерiанинъ и шотландецъ, примкнувшiй, однако, къ крайней ирландской партiи и очень мало заботившiйся объ утонченности прiемовъ. Въ первый разъ онъ далъ образецъ своего искусства въ 1874 году, а впоследствiи значительно въ немъ усовершенствовался. Ирландцы не разъ и съ большимъ успехомъ пользовались его талантомъ.

Въ свое время господа, ныне составляющiе верноподданную консервативную оппозицiю, много кричали противъ безчестности этого прiема, но теперь, когда речь зашла объ ирландской автономiи и возвращенiи ирландской земли ирландскому фермеру -- они сами взялись за это оружiе. Мистеръ Чемберленъ, бывшiй либералъ, оказался очень искуснымъ въ обструкцiи. Правда, общественное мненiе почти всегда противъ обструкцiи. Но оно также и противъ "гильотины".

Гильотиной называется ограниченiе свободы парламентскаго слова известнымъ срокомъ. Палата, т. -е. большинство, противъ котораго направлена обструкцiя, назначаетъ для чтенiя и обсужденiя каждой части законопроекта известные сроки, и какъ только стрелка часовъ подходитъ къ данному часу,-- opaторъ прерывается на половине фразы, и депутаты приходятъ въ lobby для голосованiя. Министерскiя скамьи и скамьи оппозицiи пустеютъ. Правая идетъ въ свой проходъ, где особый механическiй счетчикъ записываетъ каждаго прошедшаго. Левая делаетъ то же.

Эта гилъотина, даже со всеми ограниченiями, какiя были приняты для обезпеченiя свободной критики билля, является въ глазахъ англичанъ мерой еще менее популярной, чемъ самая обструкцiя. Теперь гильотиной пользовались либералы, и это давало обильную тему язвительному Чемберлену для самыхъ ядовитыхъ выходокъ...

Англiя истинная страна всевозможныхъ контрастовъ. Англичанинъ необыкновенно гордится своими учрежденiями, и "Домъ" -- это истинная святыня нацiи. И, однако, ни одно учрежденiе во всемъ мiре не доставляетъ человеческому остроумiю столько матерiала для сатиры, каррикатуры и насмешки, какъ эта святыня англiйскаго народа.

войны. Одинъ торiйскiй лястокъ изображалъ перваго министра королевы въ виде уличнаго чистильщика сапогъ. Старый Гладстонъ смиренно вакситъ штиблеты Секстона,-- который гордо стоитъ въ ирландской короне и горностаевой мантiи. На другой каррикатуре изображена "гильотина" въ лицахъ... Поездъ подземной дороги готовъ отойти отъ станцiй. Вагоны полны семейными джентльмэнами и лэди, лица которыхъ напоминаютъ черты депутатовъ оппозицiи. Ихъ приняли на поездъ, но дети, съ надписный на штанишкахъ и курточкахъ: "поправки къ ирландскому биллю", остались на платформе. Местъ более нетъ, дети плачутъ; родители протягиваютъ руки въ отчаянiи, но вокзальная стрелка подошла къ назначенному часу... Жестокiй кондукторъ съ лицомъ Гладстона даетъ сигналъ къ отъезду...

Въ самой палате атмосфера накалялась, тонъ полемики подымался... Англiйское красноречiе и ораторская манера въ высшей степени просты. Парламентскiе ораторы говорятъ обыкновеннымъ тономъ простыхъ собеседниковъ, безъ искусственныхъ повышенiй и пониженiй голоса, безъ подчеркиванiй и безъ паузъ, разсчитанныхъ на знаки одобренiя. Речь англичанина одушевленна, отчетлива, и когда въ патетическомъ месте его голосъ поднимается и крепнетъ, то вы, сами того не замечая,-- уже охвачены темъ же чувствомъ, которое наростало въ васъ вместе съ внутреннимъ одушевленiемъ оратора.

Иронiя -- одно изъ орудiй, которымъ англо-саксонская раса владеетъ въ совершенстве. Сарказмъ, тонкiй и темъ более глубокiй, чемъ почтительнее наружная форма парламентскихъ выраженiй, заменяетъ здесь бурный пафосъ француза и пламенную страстность ирландца. Гладстонъ не имеетъ специфической репутацiи парламентскаго юмориста,-- она принадлежитъ по праву его противнику Чемберлену,-- но и онъ умеетъ порой маносить очень меткiе юмористическiе удары, темъ более чувствительные, что они неожиданны и редки. Газеты вспоминали эпизодъ изъ ораторской карьеры Гладстона. Въ 1867 году Дизраэли, въ то время глава кабинета, явился въ палату прямо съ королевскаго обеда. Повидимому, вина ея величества были довольно крепки. Въ петлице Дизраэли виднелась бутоньерка, руки были заложены за жилетъ, и, когда онъ отвечалъ вождю оппозицiи -- речъ его была более развязна, чемъ это принято въ Доме. Депутаты удивленно переглядывались, догадываясь, что Диззи выпилъ лишнее. Гладстонъ, серьезный и застегнутый на все пуговицы, началъ свое возраженiе въ особенно сдержанномъ тоне.

-- Палата пойметъ,-- сказалъ онъ,-- что скромная оппозицiя не имеетъ возможности вдохновляться изъ техъ же источниковъ, изъ какихъ, повидимому, почерпнулъ свое вдохновенiе глава правительства. Вотъ почему я вижу себя вынужденнымъ обратиться къ сущности его заявленiй, не касаясь ихъ совершенно необычной формы.

Диззи потонулъ въ море неудержимаго хохота палаты, публики и журналистовъ. Теперь все газеты повторяли последнее словечко Гладстона по адресу Чемберлена.

становился подсудимымъ. Ему давался защитникъ-апологетъ, выставлявшiй его добродетели. Но и дьяволъ имелъ тоже своего адвоката, его целью было -- выставлять добродетели кандидата въ виде тяжкихъ пороковъ. Мой достопочтенный собратъ исполняетъ теперь эту неблагодарную роль по отношенiю къ ирландскому биллю.

Словечко было очень зло,-- но парламентски вполне прилично. Газеты тотчасъ же подхватили сравненiе, и въ ресторане Чарингъ-Кросса, где мы обыкновенно обедали, долгое время не сходилъ со стола листокъ съ изображенiемъ святого судилища. Англiйскiй билль, въ виде спеленутаго младенца съ сiянiемъ вокругъ головы -- поднимаетъ заплаканные глаза къ небу, а дъяволъ, мохнатый и отвратительный, съ хвостомъ и рогами,-- шепчетъ на ухо растерянному Чемберлену свои последнiе аргументы.

Да, нужно привыкнуть къ уколамъ сарказма и насмешки, чтобы быть выдающимся государственнымъ человекомъ "старой веселой Англiи", и Чемберленъ повидимому сильно почувствовалъ ударъ. Острота была изъ техъ, которыя "прилипаютъ". Она удивительно шла къ резкому, злому тому Чемберлена, ко всей его манере...

Мистеръ Чемберленъ фактическiй вождь оппозицiи. Онъ, какъ известно, либералъ, бывшiй союзникъ Гладстона.

Разойдясь съ большинствомъ партiи по ирландскому вопросу, онъ образовалъ фракцiю "унiонистовъ", которая, среди относительнаго равновесiя партiй, прiобрела огромное значенiе. Если бы недавнiе либералы теперь присоединились къ Гладстону, ирландскiй билль прошелъ бы въ одну неделю. Но Чемберленъ и его группа, наоборотъ, стали центромъ антиирландскаго движенiя.

Devil's advocate -- въ высокой степени обладаетъ ораторскимъ талантомъ, онъ остеръ, находчивъ и золъ. У Чемберлена,-- говорятъ англичане,-- скверный языкъ, и действительно это одинъ изъ техъ языковъ, которыхъ главная способность язвить, раздражать и будить страсти. Въ то время, какъ Гладстонъ говоритъ сдержанно и спокойно, Чемберленъ, еще только поднимаясь съ места, уже предрасполагаетъ слушателей къ ядовитымъ нападкамъ и остроумнымъ личнымъ уколамъ.

А между темъ, воздухъ Дома и безъ того былъ пресыщенъ электричествомъ. Тори чувствовали, что, несмотря на обструкцiю, билль будетъ принятъ въ комиссiи. Либералы предвидели новое сопротивленiе въ палате пэровъ. Между темъ страна выражала нетерпенiе: ирландскiй билль лежалъ бревномъ поперекъ ея дороги. Но особенно драматично было положенiе ирландцевъ: они останавливали страсти своего народа, они смяли движенiе фенiевъ, они отклоняли планы своихъ американскихъ соотечественниковъ въ ожиданiи мирнаго парламентскаго решенiя, которое теперь становилосъ неполнымъ и проблематичнымъ.

Пренiя становились все страстнее. Со скамеи левой то и дело слышались выходки, въ которыхъ звучала нацiональная ненависть. Кто-то назвалъ ирландцевъ "толпой жадныхъ нищихъ". Молодой Секстонъ крикнулъ со своего места, что это грубая наглость. Председатель, находившiй, что огульное обвиненiе терпимее личной выходки, обращенной непосредственно къ депутату -- назвалъ Секстона по имени.

"Назвать по вмени" депутата -- значитъ пригласить его выйдти изъ залы. Ирландцы векочили со своихъ местъ, и можетъ быть уже въ ту минуту "свободная драка" готова была разразиться въ парламентской зале. Но Гладстонъ попросилъ Секстона исполнить требованiе.

Газеты прибавляютъ, что "великiй старикъ" былъ грустенъ. Можетъ быть онъ вспоминалъ въ эту минуту, какъ въ 1881 году его знаменитый и несчастный противникъ, Парнелль, при такихъ же обстоятельствахъ выходилъ изъ этой же залы, по его собственному требованiю. Теперь сбывалось предсказанiе мертваго вождя ирландцевъ: Гладстонъ, прежде чемъ последовать за нимъ, боролся за то же дело и говорилъ въ англiйской палате, какъ могъ бы говорить ирландецъ...

уже на счету, большинство въ пользу билля, хотя и незначительное,-- было обезпечено. Правда, это еще не было бы окончательнымъ решенiемъ вопроса. Оставалась палата пэровъ... Но все-таки палата депутатовъ высказалась бы въ пользу ирландскаго самоуправленiя, и уже это было бы огромнымъ прецедентомъ въ исторiи англо-ирландскихъ отношенiй.

Стрелка парламентскихъ часовъ тихо подвигалась къ коицу пренiй. До голосованiя оставалось только четверть часа. Въ эту минуту Чемберленъ еще разъ поднялся съ своего места. Оппозицiя его устами собиралась сказать свое "последнее слово". Въ зале водворилась чуткая, напряженная электрическая тишина.

-- Еще четверть часа; -- сказалъ вождь унiонистовъ,-- и ножъ гильотины упадетъ на пренiя. Я намеренъ воспользоваться остающимся временемъ, чтобъ дать маленькiй урокъ моимъ коллегамъ, сидящимъ на противуположной стороне.

И ораторъ далъ полную волю своему "скверному языку". Речь его была полна яда и желчи... На правахъ бывшаго либерала, Чемберленъ говорилъ о традицiяхъ парламентской свободы и тираннiи виговъ. Онъ упрекалъ ихъ въ измене свободе пренiй... Постепенно, все повышая эту ноту, онъ позволилъ себе сравнить джентльмэновъ министерской стороны съ стадомъ барановъ... По указке вожаковъ, они видятъ черное белымъ и белое чернымъ...

Чемберленъ повернулся въ ту сторону, где сиделъ Гладстонъ. Залъ замеръ, ожидая, что Чемберленъ намеренъ сосчитаться съ великимъ противникомъ лицомъ къ лицу.

-- Со временъ Ирода,-- началъ онъ и протянулъ руку по направленiю къ Гладстону...

Фраза осталась недоконченной. "Злой языкъ Чемберлена" произвелъ небывалое действiе... Пылкiе ирландцы повокакали со своихъ местъ, съ криками "Іуда, Іуда!" Тори и унiонисты отвечали такими же " изступленными криками. Какой-то депутатъ, стоявшiй въ передней торiйской скамъе, грозилъ кулаками и ревелъ съ выраженiемъ бешенства.

А въ это время часовая стрелка тихо и неуклонно подвигалась впередъ. "Ножъ гильотины упалъ на пренiя" среди волненiя и шума. По порядку,-- теперь депутатамъ следовало проходить въ lobby и направляться къ счетнымъ аппаратамъ для голосованiя....

Но никакого порядка уже не было въ зале.

что онъ "вне порядка".

"Хорошо, въ такомъ случае я сяду съ вами, и вы меня выслушаете",-- ответилъ Логанъ спокойно, и селъ на скамью оппозицiи.

Это делается, но Логанъ не разсчиталъ настроенiя. Миротворца схватили сзади за шиворотъ и швырнули обратно въ проходъ....... Это было началомъ свалки. Страстные ирландцы кинулись со своихъ местъ. Среди скамей происходило движенiе, характеръ котораго разобрать было очень трудно. Одни спешили въ переходы для голосованiя, другiе стремились выручать Логана.

Въ эту злополучную минуту, полковникъ Саундерсонъ, одна изъ юмористическихъ фигуръ оппозицiи,-- почувствовалъ внезапно, что кто-то сзади нахлобучилъ его шляпу. Полковникъ Саундерсонъ не особенно известенъ какъ ораторъ. Но, какъ человекъ военный, склонный къ решительнымъ действiямъ, онъ тотчасъ же повернулся назадъ и, ничего не разбирая, встретилъ боксомъ ближайшихъ соседей, которые оказались ирландцами. Говорятъ, что при этомъ въ "Доме" была пролита кровь, чего не было даже во времена Кромвелля.

После этого въ теченiе несколькихъ минутъ почтенное собранiе представляло безпорядочно двигавшуюся массу черныхъ сюртуковъ, сбитыхъ шляпъ, сжатыхъ кулаковъ и растерянныхъ портфелей. Председатель въ парике гляделъ на все это въ безсильномъ отчаянiи и наконецъ предпочелъ удалиться... Журналисты, забывшiе о тележкахъ и Тоуэре, и публика, трепещущая подъ взглядомъ строгаго джентльмэна въ шелковыхъ чулкахъ, тоже повскакали съ местъ и, наклоняясь черезъ барьеры, громко шикали хозяевамъ ,. Дома" и кричали: "Стыдно! Стыдно!.."

"не запомнятъ старики", и это доказываетъ только, что у стариковъ очень короткая память. Бывали бури и въ англiйскомъ парламенте. Еще въ 1881 году, въ миннетерство. Гладстона, пристава выводили Парнелля и Дилона съ несколькими десятками ирландскихъ джентльмэновъ, оказывавшихъ сопротивленiе. Правда, сопротивленiе это было большей частью символическое, но не всегда. Однажды парламентъ виделъ при этомъ эффектное единоборство двухъ седовласыхъ старцевъ: пристава Госсета и ирландскаго нацiоналиста пастора Нельсона. Если не ошибаюсь, также мистеръ Бредло, не желавшiй принимать причягу, прибегалъ однажды къ защите зонтика... Еще раньше одинъ шотландскiй джентльмэнъ, авторъ билля о старыхъ корабляхъ, для успеха своего дела счелъ нужнымъ назвать негодяями достопочтенныхъ членовъ какъ министерской партiи, такъ и оппозицiи, безъ различiя...

Но что уже действительно не имело прецедентовъ, это -- общая свалка депутатовъ и громкое шиканiе журналистовъ и публики... 

Кажется, что это "стороннее вмешательство" первое образумило дравшихся законодателей. Пригласили удалившагося спикера, приступили къ разбору дела и прежде всего -- къ установленiю фактовъ, которые должны быть занесены въ анналы парламента. Гладстонъ, печально смотревшiй на свалку со своего места, и другiе почтенные депутаты изъ обеихъ партiй дали показанiя о начале и ходе битвы...

Замечательная черта англiйскихъ нравовъ: разногласiй не было. Среди несмолкшаго еще волненiя, тотчасъ после свалки,-- депутаты устанавливали факты вполне добросовестно, безъ искаженiя фактической истины. Случай выходилъ изъ узкихъ рамокъ партiйной борьбы... И даже полковникъ Саундерсонъ, подавшiй сигналъ къ общей свалке и вынесшiй изъ нея большую шишку,-- вынужденъ былъ признаться, что онъ несколько поторопился. "Боксъ не соответствовалъ положенiю дела", такъ какъ ирландскiй депутатъ, шедшiй сзади, только споткнулся, и вотъ почему шляпа мистера Саундерсона опустилась на его лицо... Между темъ лицо ирландскаго джентльмэна носило серьезные следы "торопливости" храбраго полковника.

Когда все успокоилось и депутаты заняли места, Гладстонъ, серьезный, седой и дряхлый, началъ свою речь словами:

Это вызвало общiй смехъ, прогнавшiй последнiе остатки грозы. Это была решительная победа стараго коммонера: злой языкъ Чемберлена зажегъ дурныя страсти. Слушая его сарказмы, законодатели почувствовали, что у нихъ чешутся руки... Острота Гладстона разрешила общее напряженiе...

А на следующее утро весь Лондонъ, все avenues и street'и, все площади и переулки звенели и гудели крикомъ, заглушавшимъ все другiе звуки огромнаго города:

-- Фри файтъ, фри файтъ! Въ Доме произошла свободная драка.

И этотъ крикъ телеграммы разносили миллiонными отголосками по всей стране. 

встретилъ довольно развязно скромнаго джентльмзна прессы.

-- А, понимаю,-- сказалъ онъ. -- Вы пришли, чтобы я разсказалъ вамъ о нашей битве подъ Трафальгаромъ?!

Скромный газетчикъ, приготовившiй свою записную книжку, забылъ, что онъ явился сюда лишь затемъ, чтобы попросить у полковника матерiалъ для своей сегодняшней статьи. Въ немъ проснулся англичанинъ, который депутатовъ избираетъ для того, чтобы они издавали законы. "Домъ" выстроенъ англiйскимъ народомъ не для "драки". Скромный газетный репортеръ сурово выпрямился и холодно ответилъ полковнику:

-- Нетъ, сэръ, къ сожаленiю, не подъ Трафальгаромъ... не подъ Трафальгаромъ, сэръ, а въ "Доме".

Газета на следующiй день сообщила читателямъ объ игривомъ вопросе полковника и о реплике своего репортера.

"вышедшiе изъ порядка" при обсужденiи ирландскаго вопроса,-- могли бы ответить и представителю прессы, и представителямъ общества, кричавшимъ сверху: "стыдно, стыдно!"

-- Вы забываете, господа, что если вы немного подрались въ вашемъ "Доме",-- за то вы до сихъ поръ избавлены отъ необходимости драться на берегахъ Ирландiи. Вы утесняли ирландцевъ веками, вы отнимали у нихъ землю, ваши вожди оставляли ихъ города безъ жителей, запрещали ирландцу переправляться на другой берегъ его родной реки... Вы убивали лучшихъ сыновъ Ирландiи, желавшихъ освобожденiя родины, какъ мятежниковъ... Теперь вы отдали въ наши руки всю страсть и все ненависти, веками накоплявшiяся въ этомъ вопросе,-- и удивляетесь, что зарядъ, наконецъ, взорвался... Но вы забываете, что если бы мы не взялись расхлебать заваренную вами кашу, которая оказалась слишкомъ горяча, то, быть можетъ, вы или ирландцы имели бы свой Трафальгаръ у Кингстона или у береговъ Америки... Молите Бога, чтобы судьба приняла наши шишки и кровь, пролитую въ "Доме", какъ умилостивительную жертву. Потому что такiе вопросы судьба до сихъ поръ решала у всехъ народовъ железомъ и кровью...

"Уранiи", въ дождливое утро, въ виду туманныхъ береговъ Ирландiи и укрепленiй Кингстона... У бортовъ корабля качалась ирландская лодка, на нижней палубе происходила война остроумiя, а на кингстонской башне ветеръ тихо шевелилъ промокшiй англiйскiй флагъ, рядомъ съ которымъ, быть можетъ, автономная Ирландiя скоро повеситъ свой собственный.

1894 г.