VII.
Кто виноватъ?
(Несколько словъ "Русскому Инвалиду" *).
*) Въ "Русскомъ Богатстве" (мартъ 1912) была помещена статья г-на Ф. Кр. о книге военнаго педагога В. Н. Кульчицкаго. "Русскiй Инвалидъ" взялъ подъ свою защиту взгляды г-на Кульчицкаго и счелъ возыожнымъ коснуться также "прискорбныхъ столкновенiй" между военными и штатскими, которыя въ последнiе годы повторяются все чаще и наконецъ (уже въ 1914 г.) стали обращать тревожное вниманiе даже въ военныхъ сферахъ. "Русскiй инвалидъ" обвинялъ во всемъ этомъ печать. Настоящая статья служитъ ответомъ офицiозу военнаго ведоыства и подводитъ итоги явленiю, служившему темой предыдущихъ статей по этому предмету. (Позднейшее примечанiе В. К).
І.
-- Обратили ли вы вниманiе на два номера "Русскаго Инвалида", въ которыхъ военный офицiозъ говоритъ о статьяхъ "Русскаго Богатства"?
Этотъ вопросъ мне предложилъ одинъ изъ нашихъ читателей, бывшiй военный, продолжающiй интересоваться военными делами и военной литературой.
Мне пришлось ответить, что, къ сожаленiю, на эти номера мы какъ-то вниманiя не обратили. Столько теперь "полемизируютъ", и часто полемизируютъ въ такомъ тоне, что далеко не за всемъ уследишь, и далеко не за всемъ стоитъ следить. Къ сожаленiю, и въ военной прессе, которой подобала бы, повидимому, особая сдержанность выраженiй, нередко встретишь "статьи", ничемъ не отличающiяся отъ расхожей черносотенной печати. Есть, напримеръ, журналъ "Военный Мiръ"; въ этомъ журнале въ марте месяце была напечатана заметка "Ритуальное убiйство", которая по решительности заключенiй, по литературности и по общему тому могла бы украсить страницы "Двуглаваго Орла", издаваемаго въ Кiеве известнымъ "студентомъ" Голубевымъ. "Возмущенные горожане едва не произвели резни евреевъ. И только благодаря старанiямъ бургомистра эта справедливая месть (курсивъ мой) не была приведена въ исполненiе" {"Военный Мiръ", 1912, No 3.}. Это говорится по поводу одного изъ "историческихъ" эпизодовъ съ ритуальными убiйствами, и напечатано это не въ уличномъ черносотенномъ листке, а въ "Военномъ Мiре". Такимь образомъ, для этого военнаго органа ничего не разбирающiй погромъ не есть грубое проявленiе дикаго самосуда; а убiйство озверелой толпой женщинъ, стариковъ, детей является осуществленiемъ "справедливой мести", Понятно, какими полемическими перлами украшаютъ такiе авторы свои статьи по адресу инакомыслящихъ, и какъ мало поучительнаго можно найти въ такихъ "выступленiяхъ"...
Нашъ собеседникъ находилъ, однако, что "Русскiй Инвалидъ" -- не "Военный Мiръ", и что со статьями его по нашему адресу и обвиненiями, которыя онъ противъ насъ выдвигаетъ, ознакомиться не мешаетъ.
Мы ознакомились, и отсюда -- эта несколько запоздалая заметка.
Речь въ "Р. Инвалиде" {См. NoNo 72 и 73. } идетъ о статьяхъ нашихъ сотрудниковъ: г-на Мстиславскаго ("Помпонная идеологiя" и "Безъ евреевъ") и. г-на Ф. Кр. ("Армейская дидактика"). Статей г-на Мстиславскаго мы пока касаться не будемъ. Читателямъ известно, что по этому поводу мне, какъ оффицiальному редактору "Русскаго Богатства", придется въ более или менее близкомъ будущемъ вести "полемику" въ судебныхъ инстанцiяхъ. Еще недавно въ русской печати всехъ направленiй было принято въ такихъ случаяхъ прiостанавливать полемику до судебнаго разбирательства. Но... не по одному только этому вопросу литературнаго поведенiя мы, вероятно, разошлись бы съ нашими оппонентами изъ "Русскаго Инвалида". Да и вопросъ по нынешнимъ временамъ слишкомъ ужъ "тонкiй".
Есть кое-что и погрубее, въ чемъ, повидимому, договориться было бы легче. Касаясь "Помпонной идеологiи", авторъ полемики говоритъ, между прочимъ, что г. Мстиславскiй "понадергалъ особеннымь остроумнымъ, но не серьезнымъ образомъ подлинныя {Курсивъ мой. В. К.} цитаты изъ статей "Русск. Инвалида", "Разведчика", "Вестника русской конницы", изъ коихъ "совершенно искусственно создаетъ картину ничтожества военной среды". Мы были бы очень огорчены, если бы кто-нибудь доказалъ, что нашъ сотрудникъ неправильно распорядился съ цитатами. Къ счастью, никто еще не попытался этого доказывать (и нашъ оппонентъ признаетъ цитаты "подлинными"). Но насъ радуетъ, что, повидимому, у насъ съ авторомъ изъ "Русскаго Инвалида" есть хоть одна общая отправная точка: очевидно, и военный органъ признаетъ, что съ цитатами надо обращаться добросовестно, и что "жонглированiе фразой" есть вещь предосудительная...
Очень жаль только, что оффицiозная газета не считаетъ эта правило обязательнымъ на своей собственной территорiи. Вотъ, напримеръ, какъ ея авторъ передаетъ своимъ читателямъ мысли противника: онъ (г. Ф. Кр., авторъ статьи "Армейская дидактика" въ мартовской книжке "Р. Богатства") "становится въ позу, извергаетъ изъ себя фонтанъ фразъ на тему о зависимости русскаго обывателя отъ "опричника-армейца" и т. д. Намъ кажется, что если, вместо того, чтобы привести точно слова противника, говорятъ объ его позе и о фонтане, то это и есть "жонглированiе фразой", въ которой "Р. Инвалидъ" обвиняетъ другихъ. Еще хуже, когда чужiя якобы слова неправильно ставятся въ ковычки. Ковычки всегда подчеркиваютъ "дословность" цитируемаго, и читатели "Инвалида", вероятно, удивятся, когда узнаютъ, что во всей статье г. Ф. Кр. слова "опричники-армейцы" не встречаются ни разу, и никакихъ "фразъ о зависимости обывателя" вообще нетъ. Авторъ идетъ еще далее: онъ приписываетъ г-ну Ф. Кр. "возмутительную картину, на подобiе той, которая представилась глазамъ кн. Серебрянаго, увидевшаго опричниковъ съ песьими головами" и т. д. Итакъ, нашъ военный полемистъ сначала незаметнымъ образомъ втискиваетъ свое собственное выраженiе въ чужiя ковычки, а потомъ приписываетъ противнику картину, которой въ разбираемой статье тоже нетъ. Есть даже какъ разъ обратное: "Я имею основанiе думать, говоритъ г-нъ Ф. Кр., что далеко не вся армiя проникнута такими представленiями о порядочности и чести, какiя рекомендуетъ г. Кульчицкiй и некоторые военные воспитатели". И дальше онъ приводитъ мненiя другихъ военныхъ, что "армiя есть только часть целаго, плоть отъ плоти, кость отъ костей своей нацiи" {То же подчеркинается и въ статьяхъ г-на Мстиславскаго.}... и т. п.
Какъ видите, авторъ не только не изображаетъ всю данную среду опричиной съ песьими головами, но, наоборотъ, старается защитить ее отъ огульнаго обвиненiя въ техъ взглядахъ, на которые нападаетъ. Полагаю, мы въ праве поэтому вернуть "Русскому Инвалиду" упрекъ въ жонглированiи фразами, съ непрiятнымъ прибавленiемъ, что даже и самыя фразы, которыми "жонглируютъ" на его страницахъ, не подлинныя.
Есть, увы! -- и другiя, не более изящныя черты этой оффицiозно-военной полемики, на которыхъ мы не станемъ останавливаться подробно. Вотъ, напримеръ, взятыя наудачу фразы: "Съ ловкостью, какой позавидовалъ бы и всякiй другой (?!) еврей"... Удивительно "тонкiй" и убiйственный намекъ, что г. Мстиславскiй -- еврей. Не значитъ ли это, однако, слишкомъ развязно утверждать более того, чемъ знаешь? Правда, вопросъ для насъ довольно безразличенъ: участiе евреевъ мы ни мало не считаемъ предосудительнымъ, хотя бы это были и не Гурлянды, оказывающiе такiя ценныя услуги оффизiозной "Россiи". Къ сожаленiю, однако, "Русскiй Инвалидъ" позволяетъ себе говорить больше (и даже безконечно больше) того, что знаетъ, и нб въ столь безобидной области. Онъ говоритъ и говоритъ дважды (по поводу статей г-на Мсткславскаго) о какихъ-то таинственныхъ "заказахъ" ("хорошо исполненный заказъ", "по тому же, вероятно, заказу"). Намекъ ясенъ: речь, очевидно, идетъ о "еврейскихъ заказахъ", иначе говоря -- о литературной подкупности. Писать по такимъ побужденiямъ есть величайшая гнусность. Кто, действительно, способенъ этимъ возмущаться, тотъ прежде всего обращается съ такими обвиненiями осторожно и не позволитъ себе кидать грязные намеки вскользь, мимоходомъ, безъ основанiй и доказательствъ... Кто делаетъ это съ такимъ легкимъ сердцемъ, тотъ, очевидно, не способенъ чувствовать всю силу такого обвиненiя. Сдержанность, пропорцiональная серьезности обвиненiя, обязательна для всякаго, кто хочетъ оставаться джентльмэномъ въ печати. Легкость, съ которой перекидывается такими полемическими аргументами уличная пресса,-- едва ли приличествуетъ тону оффицiоза, и при томъ еще военнаго... Таково наше гражданское мненiе по этому вопросу литературной этики. "Рус. Инвалидъ", повидимому, думаетъ иначе....
ІІ.
Все это (вплоть до ковычекъ) довольно, какъ видитъ читатель, неопрятно. И если, все-таки, мы решаемся вернуться къ статье "Русскаго Инвалида", то лишь потому, что нападенiе военнаго оффицiоза ставитъ по существу некоторые вопросы изъ такой области, въ которой "гражданская точка зренiя" сильно расходится съ точкой зренiя военной (впрочемъ, только даннаго момента и при данныхъ условiяхъ).
Речь идетъ о книжке г-на В. М. Кульчицкаго.
В. М. Кульчицкiй,-- человекъ, очевидно, военный, книга называется "Советы молодому офицеру". Въ предисловiи ея сказано, что цель ея изданiя -- избавить молодыхъ офицеровъ отъ промаховъ и ошибокъ, какъ въ частной жизни, такъ и на службе, что тутъ собраны старыя, но вечно новыя истины и т. д. Дальнейшую ея характеристику читатель можетъ возобновить въ памяти по статье г-на Ф. Кр. "Армейская дидактика" ("Русское Богатство", мартъ 1912 г.).
Книжка отчасти смешная. Съ этимъ какъ будто готовъ согласиться и защитникъ изъ "Русскаго Инвалида". Онъ допускаеть, что, "какъ всякiе советы, сводящiяся иногда къ несколько смешнымъ "правиламъ хорошаго тона",-- брошюрка эта представила богатое поле для изощренiя остроумiя"... Допускаетъ даже, "что "Советы молодому офицеру", действительно, заслужили, чтобы надъ ними посмеялись"... Но затемъ авторъ спохватывается и заявляетъ, что это онъ допускаетъ лишь на секунду (всякiе советы этого рода несколько смешны... на секунду?). Есть въ ней и сторона очень серьезная. "Наряду со смешными советами въ роде указанiя, что въ обществе не совсемъ прилично закладывать ногу на ногу, авторъ обличенiя армейской дидактики выуживаетъ и "страшные" советы, какъ поступать въ случаихъ, когда офицеру приходится пускать въ ходъ оружiе. Необходимость оговорить и такой случай изъ жизни непредубежденному сознанiю должна быть понятной. Стоитъ вспомнить гибель несчастнаго Пiотухъ-Кублицкаго, заплатившаго жизнiю именно за неуменiе решить этотъ вопросъ, въ результате чего драма оскорбленнаго, но не отомщеннаго въ глазахъ современнаго общества (!) человека и самоубiйство". "Сознанiю автора разбираемой статьи (говорится далее въ статье "Русскаго Инвалида") такая простая логика вещей, повидимому, не подъ силу".
Никогда не следуетъ выставлять своихъ противниковъ слишкомъ глупыми. Откуда авторъ взялъ, что г. Ф. Кр. возражаетъ противъ "необходимости говорить" о техъ случаяхъ, когда "офицеру приходится пускать въ ходъ оружiе" не противъ нападающаго врага и даже не въ случае открытаго возстанiя,-- а противъ безоружныхъ соотечественниковъ, въ личныхъ столкновенiяхъ, где офицеръ является и спорящей стороной, и судьей въ собственномъ деле, и исполнителемъ смертной казни. Нетъ, говорить объ этомъ надо, и мы теперь не возвращались бы къ книжке г. Кульчицкаго, если бы военный оффицiозъ именно этого пункта не взялъ подъ свою "авторитетную" защиту".
Да, говорить нужно. Но -- какъ и что говорить, въ этомъ именно заключается узелъ вопроса. Нашему сотруднику, г-ну Ф. Кр. показалось интереснымъ, что объ этомъ можно говорить печатно такъ, какъ говоритъ г. Кульчицкiй, и что эта точка зренiя рекомендуется некоторыми "педагогами" военной молодежи чуть ли не какъ катехизисъ. А мне теперь интересно, что оффицiозъ военнаго ведомства тоже прiобщается къ этимъ далеко не забавнымъ советамъ "армейскаго дидакта".
Да, на многое теперь точки зренiя оффицiально-военная и гражданская (порой тоже оффицiальная) радикально расходятся. Упоминая, напримеръ, о драме Пiотуха-Кублицкаго, "Р. Инвалидъ" совершенно напрасно упоминаетъ о взглядахъ "современнаго общества". Случай этотъ еще памятенъ многимъ. Пьяный хулиганъ оскорбилъ офицера. Офицеръ не убилъ его на месте и потомъ застрелился самъ именно оттого, что не убилъ. Такова эта драма Пiотуха-Кублицкаго, по словамъ "Русскаго Инвалида" -- "оскорбленнаго, но не отомщеннаго въ глазахъ современнаго общества" (курсивъ мой). Нетъ, что касается "современнаго общества", то все оно, целикомъ, съ его культурой, съ его взглядами на законность и право, наконецъ съ его положительнымъ законодательствомъ -- основано на отрицанiи самоуправной личной мести, особенно мести кровавой. Общество борется со всякимъ самоуправствомъ. Все личные счеты между своими членами, служившiе въ седыя времена предметомъ самосудовъ, оно взяло въ свои руки, отдавъ ихъ суду, действующему во имя верховной власти въ той или другой ея форме. Это аксiома, начертанная на первыхъ страницахъ всякой современно-общественной организацiи. Загляните въ нашъ "сводъ законовъ", и вы найдете тамъ статьи, строго карающiя те же самые поступки, которые г. Кульчицкiй съ такимъ легкимъ сердцемъ рекомендуетъ "молодымъ военнымъ" среди правилъ хорошаго тона.
вынуть шашку изъ ноженъ. Вотъ какъ смотрела на эти дела военная юрисдикцiя суроваго Николаевскаго времени. Съ техъ поръ въ военной среде произошли большiя перемены во взглядахъ на этотъ вопросъ, но все остальное современное общество съ его гражданскимъ законодательствомъ только развивало дальше основную аксiому права. И если несчастный, повидимому глубоко-симпатичный юноша Пiотухъ-Кублицкiй погибъ трогательной жертвой, то эта жертва принесена не "взглядамъ современнаго общества", а только взглядамъ современной военной среды, вернее некоторой ея части. Взгляды эти, чисто специфическiе, для насъ, остальныхъ членовъ общества, необязательны. Наоборотъ: и основныя начала всякаго общественнаго устройства, и даже прямыя статьи обязательныхъ для насъ законовъ предписываютъ намъ взглядъ прямо противуположный: кровавый самосудъ въ личномъ деле есть деянiе, караемое и мненiемъ "современнаго общества", и его законами...
Было бы интересно увидеть юриста,-- военнаго или штатскаго безразлично,-- который взялся бы оспаривать это положенiе.
ІІІ.
Но... пусть. Мы знаемъ, что взгляды оффицiально-военной этики давно отделились въ этомъ вопросе отъ взглядовъ обще-гражданскихъ. И, конечно, не нашимъ слабымъ перьямъ остановить это разделенiе. Намъ кажется, однако, что и въ этомъ должны же быть известные пределы, и что даже многiе изъ техъ военныхъ, которые не разделяютъ нашей гражданской точки зренiя на вооруженный самосудъ, отвернутся, можетъ быть, даже съ негодованiемъ, отъ той постановки, какая придана вопросу нашимъ армейскимъ дидактомъ г-мъ Кульчицкимъ.
Бываютъ случаи, когда даже присяжные оправдываютъ прямое убiйство. Это тогда, когда оно совершено подъ влiянiемъ аффекта: человекъ не могъ стерпеть внезапнаго оскорбленiя своей личной чести, или чести семейной... Онъ забываетъ все: святость человеческой жизни и собственную судьбу.
Этотъ последнiй моментъ (самозабвенiе, жертва своимъ будущимъ) облагораживалъ въ прежнiя времена поединки. Они карались строго, иной разъ вплоть до разжалованiя. Но люди не считались съ этими последствiями изъ соображенiй правильно или неправильно понятой чести. Человекъ рискуетъ жизнью,-- естественно, что онъ не думаетъ объ испорченной карьере. Въ порыве гнева онъ убиваетъ обидчика, но при этомъ онъ забываетъ и о своей разбитой жизни. Честь мундира! Предполагалось, что это -- мотивъ, всегда вызывающiй въ военномъ аффектъ самозабвенiя. При оскорбленiи личной чести онъ еще можетъ сдерживаться и регулировать свои поступки дуэльными правилами. Но при оскорбленiи мундира онъ испытываетъ такой внезапный приливъ бурнаго гнева, что забываетъ все: и ответственность, и то, что передъ нимъ, вооруженнымъ, стоитъ человекъ безоружный, не могущiй защищаться. А ведь такая победа всегда безславна...
Таковы были презумпцiи. Теперь... Уже поединокъ по предписанiю, по обязанности, съ разрешенiя начальства сильно изменяетъ психологическую картину дуэлей... Но все же тамъ остается (хотя и весьма незначительный) рискъ собственной жизнью. Въ случае же убiйства безоружнаго, убiйства, требуемаго новейшимъ "кодексомъ военной чести" и фактически почти безнаказаннаго, нетъ и этого мотива. Тутъ уже всякая фикцiя неудержимаго аффекта исчезаетъ... Но вотъ является еще г. Кульчицкiй и печатно доводитъ эту фикцiю до такого крайняго логическаго и нравственнаго абсурда, что защита его оффицiальнымъ органомъ военнаго ведомства является прямо чемъ-то совершенно уже изумительнымъ и непонятнымъ.
Припомнимъ, въ самомъ деле, соответствующiй "советъ молодому офицеру".
"Если,-- говоритъ армейскiй дидактъ,-- обстоятельствами принужденъ прибегнуть къ силе оружiя -- полумеръ не должно быть. Бей наповалъ (курсивъ мой) и непременно съ одного раза. Даже за одно обнаженiе оружiя ответишь по суду. Бойся живого, а мертвый безвреденъ и на суде. Раненый и калека -- ярмо. Онъ обвинитъ тебя на суде. Спасая себя отъ ответственности (!), оклевещеть, а ты, не доказавъ его лжи, хотя и правъ, погибъ или принужденъ содержать его всю жизнь (не убитаго тобою), вследствiе решенiя экспертовъ и суда, какъ неспособнаго къ труду после увечья"...
Можно ли более опошлить предметъ, чемъ это сделалъ авторъ "дидактики"!.. Вместо доводящаго до самозабвенiя неудержимаго душевнаго порыва, заставляющаго забывать о святости чужой жизни, о нарушенiи законовъ божескихъ и человеческихъ, вместо "самоотверженной" защиты чести мундира (допустимъ, что такъ),-- однимъ словомъ, вместо правильно или неправильно понимаемыхъ традицiй стараго рыцарства, г. Кульчицкiй вводитъ низменно-мещанскiй, холодный, прозаическiй разсчетъ. Разсчетъ сутяжническiй и торгашескiй. Бей своего штатскаго соотечественника непременно на смерть. Это тебе выгодно. Выгодно юридически: ты устраняешь опаснаго свидетеля на суде... Убивъ безоружнаго, постарайся еще обезоружить и его память... И кроме того... есть тутъ еще и прямо денежный разсчетецъ: не придется тратиться на содержанiе изувеченнаго тобой калеки!..
поддержку въ оффицiозномъ органе военнаго ведомства!..
Мне хотелось бы думать, вместе съ г-мъ Ф. Кр., что далеко не вся армiя проникнута такими взглядами, и что во многихъ сердцахъ подъ военными мундирами шевельнется чувство возмущенiя и брезгливости отъ этихъ меркантильно практическихъ разсчетовъ "армейскаго дидакта".
Можетъ быть, даже въ недрахъ самого "Русскаго Инвалида" отыщутся люди, которые найдутъ, что защита такихъ "советовъ" на страницахъ военнаго органа должна быть названа по самой меньшей мере прискорбнымъ недоразуменiемъ?
Или это надежда слишкомъ смелая?
IV.
А пока "Инвалидъ", не довольствуясь защитой, переходитъ въ нападенiе. И тотчасъ же опять маленькое "недоразуменiе". Авторъ уверяетъ, будто нашъ сотрудникъ г-нъ Ф. Кр. "доказываетъ благосклонному читателю "Русскаго Богатства", что все "...
"всехъ столкновенiяхъ" нашъ сотрудникъ не говорилъ. Такъ позволяетъ себе нашъ оппонентъ передавать его фразу: "Неизвестно, Советы молодому офицеру"... Значитъ, во-первыхъ, речь идетъ не о всехъ случаяхъ, а объ одномъ, и въ этомъ одномъ случае... "неизвестно"... Передача, можно сказать, более чемъ вольная, и даже не передача, а прямо переделка и извращенiе! И вследъ за этимъ полемическимъ прiемомъ нашъ оппонентъ продолжаетъ съ той же безпечностью:
"Но если бы сознанiе автора (т. е. г-на Ф. Кр.) прояснилось хоть на минуту (sic!), онъ немедленно понялъ бы, что, наоборотъ, именно въ распространенiи статей, подобныхъ "Армейской дидактике" или "Помпонной идеологiи", лежитъ огромный зарядъ отрицательной энергiи, которою авторы старательно заряжаютъ своихъ читателей. Неискреннимъ после этого кажется удивленiе этихъ господъ, когда внушенное имъ ".
Обвиненiе тяжеловесное, и еще въ недавнiе годы такого (хотя бы и столь же неосновательнаго) утвержденiя на страницахъ оффицiоза было бы достаточно, чтобы немедленно вызвать торопливую административную репрессiю. Теперь мы, кажется, имеемъ возможность со всей, подобающей вежливостью спросить:ъ
-- Вы это утверждаете, господа? Хорошо. Готовы ли вы и доказать это?
Чтобы облегчить задачу, мы вамъ предлагаемъ следующiй прiемъ: мы процитируемъ наудачу оглашенные печатью случаи "прискорбныхъ столкновенiй", а вы будете любезны указать: въ чемъ именно тутъ усматривается влiянiе статей "Русскаго Богатства"?
Вотъ эпизоды, приводимые г-мъ Ф. Кр. Инцидентъ поручика Кугатова. Вы его помните: поручикъ Кугатовъ поселился несколько неосторожно въ такомъ месте, куда прежде городская молодежь ходила довольно безцеремонно. Его жена сидела на скамейке. Молодой приказчикъ Поляковъ подошелъ къ ней съ грязнымъ предложенiемъ. Его арестовали.
изрубилъ его шашкой и изрешетилъ пулями на глазахъ у полицейскаго караула...
Случай достаточно "прискорбный" даже съ чисто военной точки зренiя (стоитъ припомнить уставъ о караульной службе, не говоря о прочемъ). Но... мы спросимъ авторовъ "Русскаго Инвалида", кто собственно здесь начитался статей "Русскаго Богатства" до такой степени, что "все шансы на мирный исходъ оказались заранее убитыми"? .
Изрубленный Поляковъ?
Или изрубившiй Кугатовъ?
Или городовые, почтительно созерцавшiе беззаконную расправу?..
о правиле, воспрещающемъ курить въ трамваяхъ. Молодые люди зовутъ городового и.... почтеннаго старца по ихъ (совершенно незаконному) приказу тащатъ въ участокъ "для выясненiя личности". Въ участке оказывается, что неизвестный -- членъ судебной палаты. Полицiя получаетъ выговоръ, "молодые люди" вынуждены на сей разъ извиниться..
"Русскiй Инвалидъ", что этотъ, финалъ последовалъ благодаря тому, что въ Тифлисе не читаютъ "Русскаго Богатства", а не потому, что неизвестный оказался "особой"?
Далее: вотъ факты, оглашенные въ последнее время газетной хроникой въ различныхъ местахъ нашего отечества.
"Аполло" явились две компанiи офицеровъ въ сопровожденiи дамъ. Тутъ была не одна зеленая военная молодежь. Газеты называютъ фамилiю одного генерала, одного полковника генеральнаго штаба, и самъ герой столкновенiя -- подполковникь (по другимъ известiямъ полковникъ) по фамилiи Лилiе. Въ отдельный кабинетъ былъ вызванъ хоръ и пiанистъ Штрейнбергъ. Кутили до утра. Въ 4 часа полковникъ Лилiе потребовалъ у пiаниста, чтобы тотъ сыгралъ "Саратовскiй маршъ". Къ несчастiю, пiанистъ не умелъ играть Саратовскаго марша безъ нотъ. "Ответъ этотъ,-- эпически повествуетъ газетная хроника,-- почему-то возмутилъ полковника Лилiе, и онъ, выхвативъ отточенную шашку, воткнулъ ее острiемъ въ голову пiаниста, ниже праваго уха. Клинокъ вышелъ черезъ ротъ наружу, задевъ сонную артерiю. Штрейнбергъ тутъ же скончался. После него осталась большая семья, безъ всякихъ средствъ существованiя" {"Кiевская Мысль". "Р. Слово", "Речь" (8 мая), "Полт. Речь" и др.}.
Это -- въ Кiеве, въ блестящемъ ресторане. Теперь -- глухой Аткарскъ, убогая пивная мещанина Сидорова. Въ ней -- казачiй офицеръ въ компанiи съ казакомъ. За прилавкомь -- жена Сидорова. Захмелевъ, казакъ и офицеръ потребовали, чтобы имъ привели женщинъ. Сидорова отказалась, пояснивъ, что она сводничествомъ не занимается. Офицеръ, при уплате денегъ, безъ всякаго другого повода ударилъ ее по лицу. Поднялся крикъ. Прибежала невестка Сидоровой. Оба воина набросились на пришедшую и стали наносить ей побои кулаками и ногами. Сбежалась толпа пароду, но никто не рискнулъ заступиться за избиваемую. Казаки спокойно ушли въ свои части, избитую увезли въ больницу {"Речь", No 128., 12 мая 1912 г.}.
Оба случая -- въ мае. А вотъ въ Сретенске (Забайкальской области) 15 апреля,-- случай еще более яркiй. "Одинъ изъ офицеровъ 16-го Восточнаго Сибирскаго стрелковаго полка съ компанiей отправился въ публичные дома. Обойдя четыре "заведенiя", компанiя зашла въ пятое, где офицеръ... обнажилъ шашку и замахнулся на одного изъ служащихъ, но былъ во время обезоруженъ. Тогда офицеръ вызвалъ дежурную роту солдатъ и, отдавъ приказъ заряжать ружья, приступилъ къ осаде заведенiя... Далее корреспондентъ описываетъ картину осады и взятiя своеобразной крепости, которую мы повторять не станемъ. Корреспондентъ уверяетъ (и до сихъ поръ это не опровергнуто), что "солдаты гонялись за проститутками, ловили ихъ и насиловали... съ разрешенiя начальства... угрожая штыками" {"Речь", No 125, 4 мая 1912 г.}...
"Русскiй Инвалидъ" поверитъ мне, что, подвигаясь вглубь недавняго прошлаго, я могу чуть не каждый месяцъ отметить двумя-тремя "хроническими" заметками такого же рода изъ разныхъ местъ: отъ столичныхъ улицъ, ресторановъ и площадей до дальнихъ городовъ и пивныхъ Сибири. Воздерживаюсь также отъ толкованiй. Мы въ данномъ случае не нападающая сторона, а только защищающаяся. Мы ждемъ, что "Русскiй Инвалидъ" укажетъ связь между статьями "Русскаго Богатства" и участью несчастнаго Штрейнберга или избитой Сидоровой.
Нелепость обвиненiя, съ которымъ выступилъ противъ насъ "Русскiй Инвалидъ", надеюсь, очевидна.
Теперь мы позволимъ себе остановить вниманiе оффицiоза на одномъ очень громкомъ эпизоде недавняго времени. Дело происходитъ въ Уральске. На полицмейстера Ливкина поступаетъ жалоба двухъ жителей, евреевъ,-- полицмейстера Ливкина обвиняютъ во взяточничестве и вымогательстве. Положенiе, конечно, непрiятное. Полицмейстеръ Ливкинъ служилъ до полицiи на военной службе. Вымогательство, несомненно, мараетъ мундиръ, но... служитъ ли мундиръ гарантiей, что вымогательствъ не было? Иначе: можно ли сказать, что обвиненiе человека, носившаго военный мундиръ, безпримерно и само по себе невероятно?
Конечно нетъ. Достаточно вспомнить многихъ интендантовъ, въ томъ числе изъ настоящихъ военныхъ. Почти параллельно съ "деломъ" Ливкина шло несколько делъ, где военные обвинялись въ хищенiяхъ: командиръ 34-го казачьяго полка С. приговоренъ за растрату къ трехгодичному заключенiю въ арестантскiя отделенiя съ лишенiемъ правъ {"Речь", 26 янв. 1912 г.}; командиръ миноносца капитанъ Гол -- инъ растратилъ 3,155 рублей и приговоренъ военно-окружнымъ судомъ въ Севастополе къ исключенiю со службы и заключенiю въ крепости на 16 месяцевъ. Тамъ же -- поручикъ Ляшковъ; въ Вильно поручикъ Носовъ; въ Новочеркасске ген. -маiоръ Тевяшевъ (присвоенiе казенныхъ денегъ и подлоги); шт. -кап. Янченко въ Харькове, казначей Усть-Двинской крепостной артиллерiи г. Иванковичъ,-- все они доказали печальнымъ опытомъ, что военной среде свойственвы те же слабости, какъ и всякой другой. Не далее 7 марта нынешняго года особое присутствiе Спб. судебной палаты признало капитана Задарновскаго, помощника прцстава, виновнымъ въ деянiяхъ, въ какихъ пытались жалобщики обвинить уральскаго Ливкина.
Предстояло следствiе, судъ, можетъ быть, арестантскiя роты. Былъ ли виновенъ капитанъ Ливкинъ въ томъ, въ чемъ его обвиняли? Теперь можно говорить лишь о вероятностяхъ. Мы полагаемъ, что, если бы онъ не былъ виновенъ, то принялъ бы все меры, чтобы довести дело до суда, где постарался бы опровергнуть позорное обвиненiе. Онъ счелъ, однако, более поставить дело иначе. Онъ -- военный. Значитъ -- обвиненiе его задеваетъ честь мундира. Онъ становится подъ защиту своего мундира, отправляется къ одному изъ жалобщиковъ и... убиваетъ его наповалъ. Потомъ едетъ къ другому и тоже, "безъ полумеръ", кладетъ его на месте... Такимъ образомъ, обвиненiе въ лихоимстве и вымогательстве онъ подменяетъ другимъ: убiйствомъ въ запальчивости и раздраженiи, для... "защиты чести мундира"... Разсчетъ оказался, повидимому, правильнымъ, и теперь довольно трудно категорическое решенiе вопроса: г-нъ ли Ливкинъ защищалъ честь мундира или фикцiя мундирной чести прикрыла вымогателя и лихоимца?
Чрезвычайно интересно, что когда одному свидетелю, военному, представитель гражданскаго иска задалъ вопросъ: какъ следуетъ военному человеку "реагировать" на такiя оффицiальныя, подаваемыя въ законномъ порядке жалобы, то этотъ свидетель ответилъ, повидимому, съ глубочайшимъ убеждет нiемъ:
Это -- последовательно: вымогательство -- деянiе безчестное, позорящее и человека и, допустимъ, мундиръ. На оскорбленiе мундира надо "реагировать оружiемъ". Вотъ два жалобщика и убиты...
Еще шагъ на пути этой последовательности: показанiе свидетеля тоже можетъ быть оскорбительно: убить надо и свидетеля. Но больше всего, конечно, позоритъ приговоръ суда. Значитъ... При дальнейшемъ развитiи этихъ началъ гг. Ливкинымъ приходится убивать и судей?.. И все это будетъ считаться. защитой военной чести? А не защитой преступленiй?
Берегитесъ, господа... Посмотрите, кто еще за гг. Ливкиными тянется къ этой очень "выгодной" аргументацiи.
Въ Каменецъ-Подольске въ марте текущаго года разбирался процессъ полковника Мордвинова. Это -- фигура почти фантастически уголовная, что-то въ роде Рокамболя въ военномъ мундире. Онъ увлекъ молодую женщину и женился на ней, предварительно потребовавъ, чтобы она сделала завещанiе въ его пользу. Ослепленная любовью женщина исполнила это, но, когда у нея родилась дочь, а мужъ предсталъ въ настоящемъ его виде,-- она стала подумывать о перемене завещанiя. Тогда полковникъ Мордвиновъ решилъ убить ее, и шелъ къ этой цели до такой степени откровенно, что местныя власти сочли необходимымъ приставить къ несчастной Мордвиновой особаго полицейскаго пристава для охраны. Но приставъ, по словамъ газетъ, "оказался трусомъ": Мордвиновъ застрелилъ жену на его глазахъ, а онъ убежалъ при первомъ выстреле.
его полка не подавали ему руки. Начальникъ штаба 12-й дивизiи характеризовалъ его нахаломъ, лживымъ хвастуномъ и скандалистомъ. Но... было и другое къ нему отношенiе изъ той же военной среды. На суде сторону Мордвинова держалъ, между прочимъ, отставной полковникъ Марковъ, одесскiй "союзникъ", сподвижникъ знаменитаго ген. Каульбарса. Онъ разсказываетъ, что ген. Каульбарсъ считалъ Мордвинова истиннымъ патрiотомъ, подарилъ ему карточку съ собственноручной надписью, а отрицательное къ нему отношенiе офицерства объяснялъ "революцiоннымъ настроенiемъ "!!
Генералъ Каульбарсъ, конечно,-- не армiя, и я привожу эти сведенiя, чтобы показать, какъ трудно охватить однимъ словомъ ея настроенiе. Интересенъ въ этомъ эпизоде не ген. Каулъбарсъ, а то обстоятельство, что и полк. Мордвиновъ, после совершенiя убiйства жены съ явно-корыстною целью, счелъ возможнымъ, подобно Ливкину, потянуться подъ защиту "чести мундира". На суде,-- писали въ газетахъ,-- онъ держится съ бахвальствомъ, кичится мундиромъ, говоритъ объ оскорбленiи чести... Землевладелецъ Павликовскiй показалъ, что "все свои скандалы Мордвиновъ объяснялъ защитой чести носимаго имъ мундира". Надежда на этотъ аргументъ и при убiйстве жены была въ немъ такъ сильна, что, по показанiю полицейскаго стражника, уже арестованный, онъ обратился къ народу со словами: "Не поминайте лихомъ. Я скоро возвращусь и всехъ вознагражу" {"Совр. Слово" (4 марта). "Речь" (6 марта 1912 г.), No 64.}.
Мордвинову не удалось: каменецъ-подольскiе присяжные, разбиравшiе это дело, осудили его безъ всякихъ смягченiй, и его шумная карьера по заслугамъ закончится на каторге. Но не страшно ли думать, что даже въ такомъ деле, направляя револьверъ на беззащитную женщину, онъ могъ надеяться, что его защититъ "честь мундира"?
Вы скажете: надежда безумная? Почему же? Силу этого аргумента онъ уже отчасти испыталъ на безнаказанности прежней своей "наглости и скандаловъ", которые засвидетельствованы и начальникомъ штаба 12-й дивизiи, и землевладельцемъ Павликовскимъ. Это -- во-первыхъ, а во-вторыхъ -- полицмейстеру Ливкину удалось же заменить непрiятное дело о вымогательстве (гражданскiй судъ) гораздо более "выгодной" ответственностью передъ судомъ кастовымъ за убiйство двухъ человекъ во имя якобы чести мундира?..
Ливкинъ открыто стремился къ этому и достигъ. На суде жена его говорила прямо: мужъ объяснялъ ей убiйство двухъ человекъ темъ, что онъ лучше судиться за убiйство, чемъ за вымогательство.
Чрезвычайно прiятное, въ высшей степени удобное право выбора самим преступникомъ предмета для судебнаго изследованiя!..
V.
Я хорошо понимаю, что всякому человеку, носящему военный мундиръ, очень непрiятно читать то и дело о такихъ "прискорбныхъ явленiяхъ", порой съ комментарiями, хотя бы и самыми корректными, но уже не съ военной, а съ гражданской точки зренiя. Однако,-- не можемъ же мы, "штатскiе", рукоплескать, когда обязательное для насъ обращенiе къ суду заменяется для господъ военныхъ неписаннымъ правомъ и даже "обязанностью" стрелять или рубить насъ безъ всякаго суда, и когда гг. Кульчицкiе въ руководствахъ хорошаго военнаго тода советуютъ бить насъ наповалъ, такъ какъ это гораздо "выгоднее". съ разныхъ точекъ зренiя...
Ожидать этого было бы наивно. Но такъ же наивно объяснять возникающiя отсюда чувства не самыми фактами, а ихъ оглашенiемъ въ печати, какъ это делаютъ авторы "Русскаго Инвалида". Неужели семья человека, убитаго при обстоятельствахъ, при какихъ убитъ городовой офицеромъ Вачнадзе, или семьи техъ, кого переранили въ инциденте братьевъ Коваленскихъ... или ихъ родственники, знакомые, соседи, стороннiе свидетели, сбегающiеся на выстрелы и крики,-- будь это въ столице или въ отдаленномъ Аткарске,-- неужели все они могутъ сочувствовать такой несомненно беззаконной расправе, и русскаго обывателя приходится отучать отъ этого сочувствiя какими бы то ни было статьями газетъ и журналовъ...
"прискорбныхъ столкновенiй" насчитываетъ уже не одну "земскую давность"... Началась она и все крепнетъ еще со временъ министра Ванновскаго; ея развитiе шло въ те годы, когда подцензурная печать не имела возможности не только комментировать, но часто и оглашать такiе факты. И, однако, при этомъ безмолвiи то и дело вспыхивали столкновенiя, обнажалисъ шашки, гремели выстрелы, лилась кровь, и... собиралась толпа, которая не всегда вела себя такъ смирно, какъ въ Аткарске... Порой на беззаконный самосудъ гг. офицеровъ она действительно отвечала своимъ столь же беззаконнымъ самосудомъ. Но собирали ее -- тогда-то ужъ во всякомъ случае -- не статьи газетъ и журналовъ, а стоны, крики и выстрелы...
Конечно, причина этихъ явленiй лежитъ глубоко, и объяснять ихъ все "правилами" г-на Кульчицкаго было бы такъ же наивно, какъ наивно винить въ этомъ гражданскую прессу. Для меня несомненно, однако, что однимъ изъ условiй, способствовавшихъ развитiю зла -- является русская безгласность, то обстоятельство, что военная среда слишкомъ ужъ долго оберегается отъ непрофессiональной критики, отъ очищающаго и укрепляющаго смеха русской сатиры.
Такое огражденiе вредно для нравовъ оберегаемой среды, для ея самосознанiя и для ея внутренней силы...
"Россiя -- такая чудная земля,-- сказалъ когда-то Гоголь,-- что если скажешь что-нибудь объ одномъ коллежскомъ асессоре. то все коллежскiе асессора отъ Риги до Камчатки непременно примутъ на свой счетъ. То же разумей и о всехъ званiяхъ и чинахъ". Когда генiальный сатирикъ еще въ сороковыхъ годахъ поставилъ своего "Ревизора",-- среди бюрократiи поднялось великое негодованiе и тревога. "Посягательство на основы общества"... И, однако, "Ревизоръ" былъ поставленъ въ присутствiи императора Николая, несмотря на то, что этотъ государь чувствовалъ глубину и силу сатирическаго удара. Известна его историческая фраза при выходе съ перваго представленiя Гоголевской комедiи:. "Досталось всемъ, а больше всехъ мне".
"табу". Чиновникъ сталъ доступенъ и критике, и сатире. Даже порой чиновникъ крупный, не только "коллежскiй асессоръ", но и "действительный статскiй советникъ".
Среда военная до сихъ поръ остается неприкосновенной: военный мундиръ не допускается на сцену, какъ священническая ряса. Это достигается соединенными усилiями драматической цензуры, администрацiи съ ея чрезвычайными полномочiями и нередко -- прямыми выступленiями самихъ военныхъ. Доходитъ это порой до курьеза. Совсемъ недавно, въ гор. Гродно, на вечере въ пользу Краснаго Креста, одинъ изъ артистовъ показывалъ, какъ танцуютъ: "гимназистъ, студентъ, чиновникъ, старый штатскiй генералъ... Все смеялись. Но вотъ, дошла очередь до стараго генерала военнаго званiя. Можетъ ли старый военный танцовать несколько смешно? Задеваетъ это честь мундировъ техъ полковъ, где онъ могъ служить въ своей молодости, когда, вероятно, танцовалъ гораздо лучше?.. Повидимому, нетъ. Но вотъ одинъ изъ присутствующихъ генераловъ въ негодованiи вскакиваетъ съ места и командуетъ: "занавесъ!", прибавляя разныя ходячiя словечки о жидахъ и о прочемъ. Возмущенная публика (все читатели "Русскаго Богатства"?) покидаетъ залъ, вечеръ испорченъ, а на другой день корпусный командиръ выражаетъ генералу Ю -- чу благодарность за то, что онъ "не далъ опорочить честь мундира" {"Речь", 5 февраля 1912 г.}! "Честь мундира" требуетъ, значитъ, чтобы отставные генералы въ 80 летъ танцовали съ резвостью и грацiей молодыхъ подпоручиковъ?
Въ данномъ случае речь идетъ о легкомъ шарже на любительскихъ подмосткахъ. Но и серьезной современной комедiи и драме приходится съ чувствомъ зависти вспоминать о техъ старыхъ временахъ, когда Александру Сергеевичу Грибоедову было дозволено вывести на сцену своего браваго полковника, Сергея Сергеевича Скалозуба. Можно ли отрицать, что это была злая сатира на некоторыя стороны тогдашней армейской психологiи. "Хрипунъ, удавленникъ, фаготъ, созвездiе маневровъ и мазурки!"
Невольно приходитъ къ голову: можно ли было бы въ наши дважды пореформенные дни вывести эту фигуру, служившую, какъ известно, "въ тридцатомъ егерскомъ, а после въ сорокъ-пятомъ". А если бы генiю Грибоедова и удалось преодолеть цензурныя рогатки,-- то... не пришлось ли бы автору иметь дело съ генераломъ Ю. или другими защитниками чести военнаго мундира? И еще,-- какъ поступила бы съ нимъ военная молодежь, носящая мундиры 30-го егерскаго и 45-го полковъ?..
Наконецъ: какъ отнесся бы къ Грибоедову современный судъ, передъ которымъ то и дело приходится ответствовать намъ, русскимъ писателямъ, дерзающимъ порой касаться въ той или иной форме типовъ и нравовъ современной военной среды?
а ранее сами списывали его характерные монологи... И это была александровская армiя... Армiя, недавно вернувшаяся изъ Парижа, покрытая всесветною славой... Она не требовала неприкосновенности, она не боялась признать, что въ ея среде есть Скалозубы, что, какъ среда, она доступна человеческимъ слабостямъ и смешному, хотя бы даже связанному съ военной профеесiей. И это всего лучше защищало ее отъ отожествленiя всей армiи съ Сергеемъ Сергеевичемъ Скалозубомъ...
Теперь современная намъ армiя, имеющая за собой рядъ тяжкихъ несчастiй и пораженiй, требующихъ глубочайшей вдумчивости и всесторонней критики,-- остается все такъ же забронированной и неприкосновенной. И, къ сожаленiю, те элементы ея, которые особенно кидаются въ глаза, быть можетъ, закрывая своими шумными выступленiями и манифе'стацiями более глубокiя и серьезныя теченiя, о которыхъ говоритъ и г. Ф. Кр., и г-нъ Мстиславскiй,-- успешно отстаиваютъ эту забронированность. И имъ не только удается проникать со своими притязанiями и взглядами на страницы смешныхъ "правилъ хорошаго тона", но они находятъ защиту и на столбцахъ оффицiозовъ;
трагедiи Ляо-Яна и Цусимы. И что же? прибавила ли она крепости стенамъ нашихъ фортовъ, непроницаемости броне нашихъ судовъ, дальности полету нашихъ ядеръ, стойкости нашимъ батальонамъ, талантовъ и находчивости нашимъ полководцамъ?
И теперь печатные военные органы, которые должны бы призывать къ критике и обновленiю, вновь заводятъ ту же старую песню, поддерживаютъ кастовыя привилегiи и предразсудки, защищаютъ нарушенiе законовъ и права, легкомысленно обвиняя гражданскую печать въ последствiяхъ. Это, конечно, легче, чемъ бороться съ предразсудками и очищать нравы. Но не значитъ ли это бить въ сторону наименьшаго сопротивленiя, отводя такимъ образомъ вниманiе отъ настоящихъ источниковъ зла...
1912.