В. Г. Короленко
Въ борьбе съ дьяволомъ.
(Эскизъ изъ дорожнаго альбома).
І.
Это было въ 1904 году, въ Гельсингфорсе. Мы, двое русскихъ путешественниковъ бродили по аллеямъ "Хёгхольме", красиваго островка, представляющаго по праздникамъ место развлеченiя и отдыха рабочаго населенiя финляндской столицы.
Дело было какъ-разъ въ воскресенье, и на острове, по холмамъ, на траве, на каменистомъ берегу, въ который ласково плескались волны залива,-- всюду мелькали фигуры горожанъ. Кое-где курился дымокъ,-- это рабочая семья готовитъ ужинъ; кое-где отъ дерева къ дереву протянулся гамакъ,-- это ребенокъ мелкаго торговца тихо спитъ, качаясь въ воздухе; кое-где слышны смехъ и игры,-- это бюргерская молодежь, не угомонившаяся за день, сдержанно, чисто по фински, веселится подъ благосклонными взглядами старшихъ, и къ морю склонялось уже солнце, и за проливомъ острые и прямые силуэты городскихъ зданiй погружались въ лиловый сумракъ. Все дышало миромъ и тихой, солидной отрадой протестантскаго воскресенья...
Въ глубине Хёгхольме, когда мы проходили темнеющей аллеей, изъ группы женщинъ, прiютившейся въ стороне, въ тенистомъ углу, отделилась вдругъ молодая девушка и пошла прямо на насъ. На ней было темное платье и широкополая шляпа страннаго и некрасиваго покроя. Поверхъ широкихъ полей виднелась лента, на которой мы едва могли разглядеть какую-то надпись. Концы ленты были подвязаны подъ подбородкомъ. Изъ этой неизящной рамки, съ улыбкой какой-то спокойной застенчивости, глядело на насъ миловидное молодое лицо. Внезанная атака насъ несколько озадачила, темъ более, что остальныя женщины пытливо следили и за нею, и за нами.
Девушка решительно стала на нашей дороге и протянула листокъ, нечто въ роде газеты, на которой мы разглядели какiе-то рисунки.
-- Tio ore... -- сказала она ласково.
Мы поняли, что нужно отдать мелкую монету, и разстались, обменявшись дружелюбными улыбками. Девушка присоединилась къ подругамъ, которыя ждали съ непонятнымъ для насъ интересомъ, какъ будто продажа этого копеечнаго газетнаго номера представляла какую-то особую важность или сопряжена была съ какой-то опасностью...
На листке, который остался у насъ въ рукахъ, стояло заглавiе крупными буквами:
Krigs ropet...
По шведски ни одинъ изъ насъ не зналъ, но общее впечатленiе отъ листка не обещало ничего особенно интереснаго. На первой странице была изображена группа изъ несколькихъ мужчинъ въ военной форме и молодыхъ девушекъ, одетыхъ, какъ наша незнакомка. Въ разныхъ местахъ среди текста мелькала фигура дьявола, довольно мизернаго и отвратительнаго вида, а на последней странице виднелась аляповатая каррикатура.
Только после внимательнаго обозренiя всего этого,-- мы сообразили, въ чемъ дело. Еще недавно въ газетахъ промелькнуло известiе, что въ Финляндiи появились отряды изъ "Армiи спасенiя" знаменитаго генерала Буса и, пользуясь терпимостью финляндскихъ законовъ, объявили непримиримую войну дьяволу на почве великаго княжества. Намъ стала понятна и внезапная аттака, и застенчивый видъ миловиднаго солдата армiи. Нападенiе на насъ въ пустынной аллее имело очевидною целью за "tio ore" подать намъ руку спасенiя среди соблазновъ этого мiра... Армiя была еще не обстреляна, действовала неуверенно и робко. Мы посмеялись и пошли дальше; намъ казалось, что на Хёгхольме, среди этого мещански тихаго и почти пуританскаго праздника дьяволу и безъ того слишкомъ мало простора...
Когда солнце село, въ городе замелькали огни, Хёгхольме опустелъ и затихъ. Маленькiй пароходикъ, съ низкими бортами, бойко разрезавшiй волны залива, доставилъ насъ въ городъ, въ которомъ тамъ и сямъ виднелись возвращавшiяся съ острововъ семьи рабочаго люда, мещанъ и мелкихъ торговцевъ. Казалось, воскресенье уходитъ изъ финляндской столицы немного усталое, приличное и скучноватое. На одной изъ улипцъ мы догнали мальчика летъ одиннадцати, который везъ передъ собой колясочку. Въ коляске спала глубокимъ сномъ девочка летъ двухъ. Мальчикъ, склонивь голову на спинку коляски, тоже задремалъ. Сначала онъ еще тихо подвигалъ коляску, но затемъ она остановилась... и возница, и девочка спали. Услышавъ наши шаги, мальчикъ проснулся, на лице его мелькнула сконфуженная улыбка и онъ повезъ коляску быстрее. Скоро она скрылась въ воротахъ небольшого дома.
-- Протестантское воскресенье кончено! -- сказалъ я.
ІІ.
Черезъ часъ, мой товарищъ вошелъ ко мне въ комнату и сказалъ:
-- Посмотрите, что делается на бульваре... Воскресенье-то оказывается не кончено...
Когда мы вышли изъ сумрачнаго отеля "Кеммъ" на бульваръ Рунеберга,-- то сразу же попали въ развалъ самой шумной и разнузданной праздничной сутолоки. Трудно было поверить, что это тотъ же городъ, который такъ пуритански чинно проводилъ свой праздникъ. Высоко въ чистомъ небе стояла ясная луна, лучи которой смешивались съ лучами электрическихъ фонарей и газовыхъ рожковъ бульвара. И въ этомъ свете, смешанномъ и страшномъ, металась беснующаяся толпа. Тутъ были женщины и девушки съ смелыми взглядами и беззастенчивыми манерами. Среди шапокъ самаго разнообразнаго фасона мелькали студенческiя шапочки набекрень, котелки и фуражки приказчиковъ и рабочихъ,-- и все это мчалосъ изъ конца въ конецъ широкаго бульвара, какъ будто торопясь заполнить шумомъ, смехомъ и безастенчивыми выходками нарочно для этого отведенные часы уходящаго вечера... А на все это суровая, красивая и важная -- глядела статуя знаменитаго финскаго поэта Рунеберга, обреченнаго, какъ и нашъ Пушкинъ на Тверскомъ бульваре, глядеть съ своего пьедестала на мутный потокъ людского греха и ночного разгула.
И вдругъ по сторонамъ бульвара я увиделъ некрасивые капоры и темныя платья. Какъ и недавно, въ аллее Хёгхольме несколько женщинъ и девушекъ держались отдельной группой, отъ которой, точно по команде, отрывались вдругъ отдельныя фигуры и кидались на бульваръ, съ своими листками въ рукахъ. Оне старались прорезать густую толпу беснующихся и раздать въ ней листки газеты.
лодочки такъ называемыхъ волжскихъ "мартышекъ". И глядишь, удачно лавируя среди опасныхъ льдинъ,-- лодочка возвращается къ берегу съ добычей: доска, старая корзина, деревянный ящикъ, ведро или обломокъ разбитой лодки, спасенные изъ разрушительнаго потока... Я сталъ смотреть, много ли добычи отнимутъ у бульварнаго ледохода мои скромныя незнакомки.
Здесь очевидно имъ приходилось гораздо труднее, чемъ на Хёгхольме. Толпа неслась мимо со смехомъ, остротами, вольною шуткой, циничными словами и жестами... Въ одномъ месте свистками встречали немолодую, некрасивую сальвацiонистку, которая, сжавъ брови, съ выраженiемъ невольнаго гнева -- совала листки въ руки проходящихъ. какъ будто снабжая ихъ не "спасеньемъ", а ядомъ... Въ другомъ -- рабочiе и студенты окружили молодую девушку, и ея темный капоръ съ надписью замелькалъ и завертелся въ этой paзнузданной толпе. Мне показалось, что эта девушка напоминаетъ нашу утреннюю незнакомку. Она вырвалась изъ живого водоворота, вся красная, застенчивая, съ страдающимъ лицомъ. Борьба съ дьяволомъ давалась ей нелегко. Я взялъ у нея листокъ и сумулъ "tio ore". Она взглянула на меня. благодарнымъ взглядомъ. Все таки къ своему отряду она возвращается изъ опасной вылазки съ некоторой добычей...
Листокъ былъ тотъ же "Krigs ropet": те же господа въ военной форме, тотъ же мизерный бесенокъ и та же каррикатура...
Я сохранилъ его на память. Заглавiе "Krigs ropet" значитъ "Боевой кличъ". Съ этимъ кличемъ на всехъ языкахъ техъ странъ, где армiя генерала Буса водрузила свое знамя,-- она обращается къ дьяволу, вызывая его на бой и стараясь взять въ племъ какъ можно больше его слугъ... Нужно признаться, что отъ этой "прессы спасенiя" веетъ изрядною ловкостью. О ней вы можете составить некоторое понятiе разве по нашимъ уличнымъ листкамъ техъ годовъ, когда о чудесахъ Іоанна Кронштадтскаго повествовали репортеры, до того времени изощрявшiе свои перья на описанiи скандаловъ въ "Аркадiяхъ" и "Ливадiяхъ". Или, если бы вы представили себе еще, что наше "Развлеченiе" пожелало бы приклеивать мораль съ религiознымъ оттенкомъ ко всемъ сценамъ изъ купеческаго быта, или давало бы религiозные тексты къ картинкамъ своихъ каррикатуристовъ.
Можетъ быть эти сравненiя придется смягчить еще на одну степень, но во всякомъ случае они даютъ некоторое понятiе о литературномъ тоне этой мелкой "спасательной" прессы... Армейскiе отрядные литераторы, по назначенiю главнокомандующаго генерала Буса (бывшаго методистскаго проповедника),-- пускаютъ въ дьявола перiодически известное количество литературныхъ стрелъ. Дьяволъ аттакуется въ его собственныхъ владенiяхъ; поэтому армейскiй писатель беретъ у улицы ея языкъ, ея литературные прiемы... Столько-то строкъ религiознаго одушевленiя къ следующему нумеру! Столько-то строкъ проповедей, гимновъ, сарказмовъ по адресу дьявола... Каждый крупный отрядъ имеетъ свою писательскую команду, а таланты -- увы! -- не раздаются по назначенiю генераловъ... Легко представитъ себе, что религiозное одушевленiе сальвацiонистовъ выражается, за редкими исключенiями, очень плохими стихами, сарказмъ отмеченъ плоскостью уличной прессы, и на всей этой литературе лежитъ отпечатокъ, оскорбляющiй сколько-нибудь развитое чувство...
Между темъ, дьяволу, при всехъ его недостаткахъ, нельзя, кажется, отказать въ некоторой талантливости натуры, критическомъ чутье и остроумiи... Мне казалось, поэтому, что въ самомъ шуме разноголосой и грешной толпы, заглушающей робкiя приглашенiя служительницъ армiи, я слышу ироническiй хохотъ, а въ раздражающемъ смешенiи луннаго света и электрическихъ фонарей мелькала умная мефистофельская улыбка...
Пока я предавался этимъ размышленiямъ,-- физiономiя бульвара вновь начала изменяться. Дьяволъ видимо дрогнулъ... Толпа быстро редела, точно по чьнй-то команде... Молодые люди и девушки, парами, группами, въ одиночку уходили съ бульвара... Некоторые бежали такъ быстро, точно за ними гнались преследователи, и черезъ несколько минутъ бульваръ опустелъ...
Оказалось, что магистратскiе часы отбивали двенадцать... Съ последнимъ ударомъ на бульваре только памятникъ Рунеберга кидалъ отъ себя большую, черную тень, да къ нему торжественно и важно подходила внушительная фигура городского стражника. Дойдя до памятника, онъ остановился и посмотрелъ въ обе стороны...
Бульваръ былъ пустъ... Дьяволъ отступилъ въ полномъ безпорядке, но увы! -- эта победа была одержана не армiей спасенья, а представителемъ городского магистрата, который величественно и спокойно оглядывалъ поле своей победы...
ІІІ.
Черезъ некоторое время мы были уже въ Лондоне.
Было опять воскресенье, и опять протестантскую столицу точно вымело... На улицахъ стояла удивительная тишина; лавки, магазины, конторы стоятъ запертые съ утра. Заперты кабачки, трактиры, рестораны, и мы, незнакомые еще съ пуританскими нравами лондонскаго воскресенья, долго бродили голодные по праздничнымъ улицамъ, пока, на наше счастье, въ какомъ-то узенькомъ переулке старый еврей изъ Галицiи не открылъ своей съестной лавочки, выставивъ при этомъ изъ дверей свою голову въ беломъ колпаке. Мы ринулись къ нему, за нами еще два или три проголодавшихся прохожихъ...
Черезъ полчаса все мы опять вышли, еврей заперъ дверь, и опять на насъ глядела строгая, замкнутая, пуритански-праздничная улица.
Въ середине дня даже омнибусы и вагоны трамвая работали тише. Они исполнили свою роль: развезли лондонскую публику въ предместья, по веселымъ коттеджамъ, окруженнымъ зеленью, и до вечера для нихъ тоже наступалъ некоторый отдыхъ въ опустевшей столице.
Подъ вечеръ мы съ товарищемъ возвращались съ загородной поездки и, выйдя изъ вокзала, пошли по длинной и прямой Oxford-street, делясь впечатленiями дня...
Вечеръ спускался ясный, свежiй, истинно праздничный и торжественный. Услужливый ли ветеръ подхватилъ и унесъ эту мутную пелену дыма и испаренiй, всегда висящихъ надъ Лондономъ, или она сама разредилась въ воскресный день, когда даже фабричинмъ трубамъ дается отдыхъ,-- какъ бы то ни было, только вечернiй воздухъ былъ прозраченъ, половина неба чистая, а на другой отчетливо рисовалось большое облако, у краевъ котораго тихо плыла ущербленная луна, точно лодка, пробирающаяся вдоль темнаго берега. Городъ начималъ просыпаться, изъ церкви выходили кучки отмолившагося народа, изъ глубины улицъ несся возрождавшiйся рокотъ экипажей, омнибусовъ, фiакровъ... Казалось, городъ глубоко вздыхаетъ после отдыха и съ этимъ вздохомъ втягиваетъ въ себя обратно эти миллiоны человеческихъ микробовъ, слетающихся къ нему отовсюду на борьбу, на заботу, на грехъ, на злобу, довлеющую новому дню...
Будни суетливо и шумно торопились на смену тихо отходящему празднику. Но и здесь, какъ въ Гельсингфорсе, между ними еще лежалъ целый вечеръ, тотъ послепраздничный вечеръ, когда воскресенье какъ бы умываетъ руки, а трудовой день еще не вступаетъ въ свои права... вечеръ развлечскiй, соблазновъ и греха...
Въ одномъ месте, на углу Oxford-street и какого-то маленькаго нереулка, мы увидели небольшую кучку людей, какъ бы ставшихъ крошечнымъ отрядомъ на-встречу этому все возрастающему движенiю. Надъ ихъ головами, точно знамя, возвышался матовый фонарь, на стекле котораго я прочиталъ черными буквами суровый вопросъ:
Где
хотите вы ныне потерять
вашу вечность?
Фонарь этотъ держалъ въ рукахъ невысокiй, коренастый парень въ очкахъ. Къ своему делу онъ, повидимому, относился чрезвычайно серьезно, и, пока мы подходили, онъ повернулъ фонарь. На другомъ освещенномъ стекле такъ же резко и угрожающе выступило другое воззванiе:
Только еще сегодня
день спасенiя вашего!
Слово salvation (спасенiе) сразу напомнило мне встречу въ Гельсингфорсе, и я, крайне заинтересованный, направился на этотъ маякъ, выкинутый надъ бурнымъ теченiемъ человеческаго моря. Оказалось действительно, что это небольшой отрядецъ сальвацiонистскихъ партизановъ, остановившись на бойкой улице, поднялъ свое боевое знамя, чтобы немного подраться съ дьяволомъ на исходе воскреснаго дня и, быть можетъ, отнять у него несколько жертвъ. Мы безъ труда пробрались въ переднiй рядъ и очутились прямо противъ знаменосца въ очкахъ, поворачивавшаго свой фонарь съ такимъ разсчетомъ, чтобы каждая изъ четырехъ надписей могла произвести на проходящихъ свое спасительное действiе. Онъ обстреливалъ улицу, точно изъ пулемета.
Рядомъ съ нимъ, въ середине небольшого, свободнаго четыреугольника жестикулировалъ и волновался долговязый джентльмэнъ въ котелке и черной паре. Онъ метался въ небольшомъ свободномъ пространстве, часто и съ разнообразной интонацiей произносилъ имя devil (дьяволъ). Лицо его при этомъ было мрачно, глаза горели фанатической враждой...
ІV.
"армiи спасенiя" (Salvation army)...
Есть въ общественной жизни явленiя, самая пошлостъ которыхъ идетъ имъ на пользу, обезпечивая въ известной мере широкое распространенiе. Спасенiе -- и казарменное устройство, религiозное одушевленiе, награждаемое производствомъ въ военные чины, духовная проповедь -- и военныя нашивки, "день спасенiя" -- и маршировка повзводно на-встречу его заре, бубны, литавры, пискливые рожки, назойливо-крикливая реклама, привлеченные на служенiе душевному перерожденiю заблудшихъ!.. Трудно придумать более пошлыя сопоставленiя, а между темъ организацiя спасенiя ген. Буса прогремела по всему мiру, отголоски сраженiй, даваемыхъ армiей дьяволу, пронеслись изъ конца въ конецъ старой Европы и перебросились за океанъ; въ теченiе несколькихъ летъ отчеты генерала Буса рисовали картину такого быстраго роста его организацiи, чуждой и даже враждебной всему англiйскому строю, что, пожалуй, могло показаться, будто старый конституцiонализмъ подмывается въ корне этимъ фантастическимъ и темнымъ энтузiазмомъ, наростающимъ снизу.
Оставивъ въ стороне парламентскiе нравы и выборные прiемы, привычные англiйскому укладу жизни, Вильямъ Бусъ, бывшiй портной, "самовольно наименовалъ себя непринадлежащимъ ему званiемъ генерала" и сталъ вербовать армiю. Онъ сформировалъ взводы, роты, батальоны, полки и двинулъ ихъ противъ дьявола, сначала въ Англiи, а потомъ и въ другихъ странахъ. Война эта сопровождалась шумомъ, грохотомъ барабановъ, пискомъ горновъ и свистелокъ,-- вообще всякаго рода нарушенiемъ общественной тишины и порядка... Врагъ былъ невидимъ, но все общество объявлялось его слугами, и за свои грехи вынуждено было слушать очень пронзительную музыку, не менее плохiя проповеди, истерическiя кривлянiя "новообращенныхъ".
Дьяволъ принялъ вызовъ и, казалось, вступаетъ въ реальную борьбу. Всюду, где появлялись "сальвацiонисты", въ толпе просыпалась непонятная вражда и раздраженiе. На солдатъ и офицеровъ, вооруженныхъ только раздирательной музыкой и молитвенникомъ, на беззащитныхъ женщинъ и девушекъ сыпались оскорбленiя, грязь, камни... Дьяволъ съ своей стороны организовалъ армiю... Называлась она skeleton-army, впереди ея отрядовъ несли скелетъ, и всюду, где выступали сальвацiонисты, тотчасъ же мобилизовались отряды скелета. Сначала они одушевлялись только присущимъ англiйской нацiи юморомъ, и ихъ цель состояла въ томъ, чтобы на-встречу истерическимъ кривляньямъ двинуть смехъ. Но постепенно страсти разгорались, и между сальвацiонистами и армiей скелета разыгрывались настоящiя сраженiя. Тогда въ англiйскомъ обществе, привыкшемъ къ частымъ группировкамъ, возникла и еще одна организацiя... Для противудействiя грубымъ нападенiямъ скелета молодые люди разныхъ общественныхъ положенiй создали рыцарскiй спортъ особаго рода, состоявшiй въ защите (боксомъ) сальвацiонистскихъ женщимъ отъ грубой толпы... Они не примыкали къ армiи "генерала" и, кажется, мало думали какъ о дьяволе, такъ и о спасенiи по плану Буса. Они просто находили, что гораздо веселее защищать женщинъ и девушекъ, чемъ нападать на нихъ...
Уже одинъ уличный безпорядокъ, вызываемый всеми этими столкновенiями, подалъ бы въ другомъ месте десятки поводовъ для воспрещенiя этой странной формы человеческаго спасенiя. Были, конечно, стремленiя въ этомъ роде и въ Англiи, но старая англосаксонская традицiя осталасъ непоколебимой. Апгличане расчленили вопросъ и поставили его въ такой форме: всякiй англичанинъ имеетъ право держаться какихъ угодно взглядовъ на спасенiе души... Онъ имеетъ также право проповедывать эти свои взгляды... Если генералъ Бусъ желаетъ спасаться и спасать другихъ подъ звуки плохой музыки,-- это его право...
силой препятствуетъ проповеди Буса.
Общество и законодательство остается нейтральнымъ... Полицiя обязана поддерживать право...
Такъ шли годы... Генералъ Бусъ давалъ дьяволу сраженiя, выигрывалъ и проигрывалъ битвы. "Пятая рота второго полка занимаетъ позицiю въ такомъ-то городе",-- печатаетъ генералъ въ своемъ "Боевомъ кличе" ("War cry"). "После отчаяннаго боя пятая рота отбила у дьявола городокъ N. Столько-то пленныхъ"... О битвахъ сальвацiонистовъ пишутъ уже во Францiи, Германiи, Швейцарiи, о нихъ слышно въ Америке, Австралiи... Ими полны газеты; известные романисты изследуютъ новое явленiе (Додэ -- "Евангелистка", Рони -- "Nell Horn" и др.).
Пленные берутся не только на улицахъ и не только среди падшихъ подонковъ общества... Странная экзальтацiя проникаетъ въ семьи зажиточныхъ классовъ. Молодыя девушки покидаютъ свою среду и идутъ за сальвацiонистскимъ знаменемъ, какъ несчастная героиня Додэ...
Законъ продолжаетъ оставаться нейтральнымъ, предоставлля борьбу проповедникамъ и печати...
проходятъ спокойнее и скучнее, позицiи часто занимаются почти безъ боя, но и безъ энтузiазма... Рядомъ съ этимъ возникаетъ новый вопросъ: что делать съ пленными? Дьяволъ изгнанъ изъ ихъ душъ... Но что же далее? Армiя все растетъ, борьба не поглощаетъ всехъ ея силъ... Что делать празднымъ солдатамъ? Если оставить ихъ въ прежней обстановке,-- хитрый devil овладеетъ ими опять...
И вотъ, пока волна докатывается до Финляндiи, где мы видели ея слабые всплески,-- генералъ Бусъ въ Англiи сворачиваетъ на новую дорогу... Онъ направляетъ свою армiю на изследованiе трущобъ, изучаетъ наростанiе пролетарiата, пишетъ замечательную книгу и принимается за ропытку созданiя учрежденiй...
V.
Вернемся на Oxford-street.
Ораторъ кончилъ. Джентльмэны и дамы, стоявшiе четыреугольникомъ вокругъ знамени, раскрыли свои книги и запели псаломъ. Въ это время кто-то изъ моихъ соседей любезно подалъ мне свой молитвенникъ и указалъ страницу. Я взялъ, чтобы не оскорбить любезнаго джентльмэна, но его исключительное вниманiе привело меня въ некоторое замешательство. Во-первыхъ, я былъ совершенно неспособенъ воспользоваться этой любезностью, такъ какъ не зналъ англiйскаго языка, а во-вторыхъ...
Во-вторыхъ, оглянувшись кругомъ, я увиделъ, что те, кого я считалъ публикой, начинатощей толпиться около знамени спасенiя,-- вовсе не публика. Сами того не зная, мы неосторожно проникли въ первый рядъ военнаго отряда и въ некоторомъ роде сами себя отдали въ пленъ... Что же касается до настоящей публики, то она, какъ ни въ чемъ не бывало, валила мимо, не давая себе труда даже остановиться и торопливо исчезая въ жерле оживавшаго города, где, безъ сомненiя, среди электрическаго света и все возраставшаго рокотанiя улидъ devil уже раскинулъ на нее свои сети... Кроме солдатъ отряда и насъ, двухъ иностранцевъ, здесь были еще только два-три загадочныхъ молодыхъ человека, при виде которыхъ являлось невольное желанiе ощупать свои карманы. Но и они глядели съ видомъ скучающаго пренебреженiя, какъ люди, слишкомъ уважающiе свои профессiю, чтобы оставаться долее въ такомъ ничтожномъ собранiи.
оскорбленiями... при этомъ оказалось, что все это говорится спецiально для назиданiя меня и моего спутника... Мы обязаны отречься отъ дьявола именно ссгодня, въ воскресенье, такого-то числа, потому что завтра, въ понедельникъ, будетъ уже поздно. На случай, если бы мы, въ своей безпечности, сомневались въ самомъ существованiи дьявола, нашего злейшаго врага,-- ораторъ сообщилъ намъ тономъ, располагающимъ къ доверiю, что онъ съ своей стороны нисколько въ этомъ не сомневается. Онъ веритъ въ него... Даже более: онъ знаетъ объ его существованiи совершенно такъ же, какъ мы знаемъ о существованiи волка или медведя...
Пока онъ говорилъ,-- на насъ окомъ ораторскаго вожделенiя смотрелъ еще одинъ господинъ, небольшой, съ круглымъ брюшкомъ и бегающими остренькими глазками. Мне всномнился мельниковскiй Борисъ ("Въ лесахъ"), и почему-то я заподозрилъ къ немъ тайнаго союзника devil. Но когда господинъ, верящiй въ дьявола, какъ въ волка или медведя, закончилъ свою речь,-- на сцену не выступилъ, а можно сказать -- ворвался новый ораторъ. Это былъ человекъ высокiй, худощавый, съ сильнымъ груднымъ голосомъ. Онъ сразу заметался въ тесномъ пространстве, какъ въ клетке, кидался впередъ, отступалъ и чуть не сшибъ съ ногъ молодого джентльмзна въ очкахъ, державшаго фонарь... Все его прiемы напоминали фехтовальщика или боксера, и самое содержанiе речи имело характеръ военно-тактическiй... Его громкiй голосъ и бурное выступленiе заиитересовало публику, и наша небольшая кучка на перекрестке стала рости...
Онъ говорилъ о томъ, что могущество дьявола велико, и много славныхъ борцовъ сдались и отступили передъ нимъ... Но что касается до него, оратора, то онъ клянется, что никогда, никогда не отступитъ передъ врагомъ человеческаго рода.
Съ бурнымъ пафосомъ онъ привелъ военно-историческую иллюстрацiю. Некогда Наполеонъ, "кровавый завоевателъ мiра", взялъ въ пленъ англiйскаго барабанщика и, пленному, велелъ ударить отбой, чтобы обмануть ложнымъ сигналомъ аттаковавшiй англiйскiй отрядъ. Но это былъ англiйскiй барабанщикъ. О, да, это былъ храбрый, достойный англiйскiй барабанщикъ, и онъ ответилъ: "Нетъ, тиранъ, ты можешь убить меня, но и не ударю отбой". И онъ отскочивъ отъ тирана (скачокъ, чуть не опрокинувшiй парня съ фонаремъ) и, вместо отбоя, далъ сигналъ наступленiя... "Мы поступаемъ,-- прибавилъ ораторъ,-- какъ этотъ барабанщикъ: мы не ударимъ отбоя,-- пусть это делаютъ другiе, можетъ быть, даже более сильные... Мы же все будемъ здесъ трубить наступленiе, призывая на путь победы и спасенiя"...
Речь произвела некоторое впечатленiе. Даже изъ сторонней публики послышалось несколько восклицанiй, одобрившихъ мужественное поведенiе англiйскаго барабанщика... Настроенiе отряда поднялось... Знаменосецъ быстро завертелъ фонаремъ и повернулъ къ публике той стороной, на которой стояла надпись:
въ 8 1/2 часовъ вечера
Приходите!
А небольшой хоръ сальвацiонистскихъ певцовъ и певицъ запелъ призывный гимнъ...
Уаы! призывъ остался гласомъ вопiющаго въ пустыне. Задержанная на минуту громкимъ голосомъ и бурными движенiями оратора, толпа двинулась опять своимъ путемъ, туда, где надъ улицами и домами огромнаго Лондона небо разгоралось заревомъ и где уже ждали театры, мьюзикъ-холлы и тому подобныя адскiя приманки.
свечу. Ораторъ наделъ шляпу, большая частъ отряда пошла переулкомъ по направленiю къ Уэльбекъ-стриту... Улица гремела все сильнее, толпа валила все гѵще, мчалисъ, звеня, вагонъ за вагономъ, рокотали солидные "бэсы", и публика, равнодушно глядевшая съ ихъ верхушекъ, даже не подозревала, что здесь, на перекрестке, за несколько минутъ передъ темъ ей пытались подать руку спасенья...
-- Спасены ли вы, братъ мой? -- услышалъ я ласковый голосъ. Это ораторъ, верящiй въ дьявола, какъ въ медведя, тронулъ меня за руку и осведомлялся о результатахъ проноведи. Три или четыре человека, въ томъ числе и тотъ, который повествовалъ объ англiйскомъ барабанщике, пытливо ждали ответа... Насмешливый бесенокъ вдругъ шевельнулся во мне... И я ответилъ фразой, которую произносилъ на англiйскомъ языке всего свободнее:
-- Ай донтъ спикъ энглишъ, сэръ... (я не говорю по-англiйски, сударь)...
Лицо почтеннаго джентльмэна стало печально. Отрядъ такъ разсчитывалъ на добычу, которую собирался привести на Уэльбекъ-стритъ.
-- Но... въ такомъ случае, быть можетъ, вы спасены, сэръ? -- обращается онъ къ моему товарищу.
Въ глазахъ спрашивающаго мелькаетъ огонекъ, а ораторъ съ боксерской жестикуляцiей придвигается ближе и спрашиваетъ:
-- И это случилось, быть можетъ, именно сегодня... вечеромъ?..
Столь категорическiй вопросъ ставитъ моего спутника въ некоторое затрудненiе.
-- Не могу сказать точно, и впрочемъ, сэръ, я другой религiи...
-- О, это абсолютъю не делаетъ разницы,-- вмешался другой,-- и, если вы чувствуете, что ваша душа...
Наши собеседники сдвигаются плотнее... Перспектива закончить вечеръ на Уэльбекъ-стритъ намъ вовсе не улыбается. Поэтому мой товарищъ сразу меняетъ тонъ и въ свою очередь предлагаетъ вопросы: съ кемъ мы имеемъ честь говорить? Являются ли наши собеседники членами армiи спасенiя? Какова организацiя ихъ отряда?..
-- Да, они продолжаютъ дело генерала Буса, хотя теперь и не считаютъ себя подъ его командой... Ихъ отрядъ партизанскiй. Его главная квартира Gospel service, Welbeck-street, No 76... Въ этомъ помещенiи сегодня вечеромъ состоится собранiе, на которомъ можно услышать много поучительнаго... И...
Говорившiй посмотрелъ нa насъ ласковымъ, почти просительнымъ взглядомъ.
Мы не пожелали и простились... Мрачный ораторъ желчно повернулся и видимо въ дурномъ расположенiи духа зашагалъ по переулку. Его добродушный товарищъ еще некоторое время стоялъ на перекрестке, съ сожаленiемъ следя за двумя безпечными людьми, которые стремятся сегодня же потерять свою вечность.
VІ.
Вечеръ совсемъ уже спустился на англiйскую столицу. Туча сгустилась и потемнела, но луна все еще плыла вдоль ея краевъ, выглядывая изъ-за нея золотистымъ обрезкомъ где-то далеко, надъ моремъ городскихъ крышъ. Лазурь еще не исчезла, но Лондонъ уже начиналъ мутить ее своимъ дымнымъ дыханiемъ, такъ какъ на фабрикахъ разводили пары... У Чарингъ-Кросса, на Трафальгаръ-сквере, на Пиккадилли множество девицъ съ "безпокойною лаской во взгляде" проходили мимо насъ, заговаривая на различныхъ дiалектахъ... Въ раскрытыя двери кабачковъ входили и выходили толпы народа...
И мне опять, какъ въ Гельсингфорсе, чудилось, что где-то тамъ, въ вышине, подлецъ-devil держится за бока и хохочетъ надъ бедною горстью своихъ победителей, верящихъ въ него, "какъ въ волка или медведя"...
-- И мне кажется, что онъ скорее плачетъ вместе съ ними,-- заметилъ въ тотъ же вечеръ одинъ изъ лондонскихъ знакомыхъ, съ которымъ я поделился впечатленiями этого дня. -- Подумайте только: еще такъ недавно devil былъ героемъ дни. Ему давали сраженiя, съ нимъ спорили, воевали, противъ него и за него организовались целыя армiи... А съ техъ поръ, какъ даже генералъ Бусъ призналъ силу общественныхъ организацiй,-- о дьяволе забываютъ, какъ и о шумныхъ выступленiяхъ сальвацiонистовъ... Вообще въ этомъ поединке не взяла верхъ ни одна, ни другая сторона. Выиграло третье лицо.
-- Обшество, которое прiобрело въ конце концовъ широкую и полезную филантропическую организацiю...
Черезъ некоторое время пароходъ "Aurania" трансъ-атлантическаго общества "Кюнардъ" везъ насъ въ Америку. Среди международной компанiи пассажировъ, ехавшихъ на Чикагскую выставку, обращали на себя вниманiе двое молодыхъ супруговъ и мальчикъ съ бонной. Мальчикъ скоро сталъ общимъ любимцемъ пароходной публики, но отецъ и мать держались въ стороне, не сводя никакихъ знакомствъ. Онъ былъ высокiй брюнетъ съ серьезнымъ и умнымъ лицомъ. Она красивая женщина того особаго склада, какой бываетъ у преданныхъ своему делу католическихъ монахинь или протестантскихъ сестеръ милосредiя. Целые дни они просиживали на палубе и о чемъ-то говорили дружески-серьезно и спокойно.
Въ списке нассажировъ я прочиталъ: "M-r Alfred (кажется, такъ) Booth and faraily"... И когда пароходъ подтягивался къ Нью-Іоркской пристани,-- я увиделъ эту серьезную чету въ сальвацiониетской форме. На ней былъ безобразный капоръ съ надписью на ленте "Salvation army", на немъ -- "офицерская фуражка". Бонна и даже мальчикъ тоже были въ форме. Когда они показались на палубе,-- съ пристани послышались дикiе крики восторга. Значительная груина сальвацiонистовъ-"солдатъ" встречала своего молодого командира... А я смотрелъ на интеллигентныя лица мистера Буса и его жены и думалъ невольно:
-- Неужели они,-- этотъ умный, интеллигентный англичанинъ и эта спокойная молодая женщина съ такимъ тонкимъ выраженiемъ лица, могли искренно участвовать въ вульгарныхъ кривляньяхъ армiи стараго генерала Буса?..
9-й Нью-Іоркскiй корпусъ
Цитадель
Армiи Спасенiя.
Но о шумныхъ сраженiяхъ съ дьяволомъ уже не было слышно. Дело генерала Буса вступало въ новый фазисъ, борьба съ дьяволомъ принимала новую тактику. И опять у меня мелькнула мысль:
1896 г.