XIX
Эпизод с Битмитом. -- Процесс Качки
За камерой Виноградова в нашем коридоре помещался немного знакомый мне человек, которого хорошо знал Григорьев. У Глеба Ивановича* есть рассказ "Три письма". В нем излагается история молодого человека, попавшего учителем в разлагающуюся, испорченную барством дворянскую семью. Учитель задается целью сделать из этих барчуков честных рабочих и с этою целью даже женится на вдове, их матери. Говорили, что это -- история Битмита*, англичанина по происхождению, но давно сжившегося с Россией и даже принимавшего участие в народническом движении. Два его воспитанника, по фамилии Качка, были теперь уже взрослые молодые люди, производившие очень приятное впечатление. Оба были хорошими рабочими-слесарями и помогали моему брату поставить свою слесарную мастерскую.
Была у них и сестра -- Прасковья Качка, которой суждено было вскоре приобрести большую известность. По-видимому, на ней отразились все отрицательные черты вырождения испорченной дворянской семьи. Это была невысокая девушка, блондинка с светлозолотистыми, слегка волнистыми волосами, которые она носила распущенными по плечам. Многие считали ее красивой, но мне не нравился в ней тусклый, не совсем чистый цвет лица и как будто потухающий по временам взгляд. Кроме того, мне казалось, что в ее лице, слишком проступают очертания черепа, что давало ощущение чего-то неживого. Эта странная девушка иногда приходила и к нам, разговаривала очень мало, но по временам охотно пела. Пение ее было тоже странное. Особенно любила она бывший тогда в большой моде романс: "Нас венчали не в церкви"*. Это было нечто бурное, говорившее о том, что "венчала нас полночь", причем "столетние дубы валились с похмелья". Бурный романс требовал сильного голоса, а голос Качки был слабый, в нем, как и в ее наружности, было что-то, производившее странное, загадочное, дразнящее впечатление. Незадолго до нашего ареста Битмит был тоже арестован, а она уехала в Москву.
В одно утро Виноградов перестукнул мне от Битмита, что если я хочу передать домой записку, то у него есть случай переслать ее. В это время меня позвали на свидание в контору.
-- Знаешь новость? -- сказала мне при этом младшая сестра. -- Качка в Москве убила своего жениха, Байрашевского. Об этом пишут все газеты...
Мне тотчас же пришло в голову, что, вероятно, Битмит не знает об отъезде Качки в Москву и, может, адресовал ей свою записку, которая, таким образом, непременно попадет в руки властей. Нужно было предупредить это. Закончив наскоро свидание, я вернулся в свою камеру и стал обдумывать. Виноградова в камере почему-то не было. Он уехал, кажется, в баню, а ждать было нельзя. Я постучал в дверь.
В нашем коридоре чередовались двое служителей. Один был низенький, полный чухонец, довольно противный на вид, по фамилии что-то вроде Перкияйнена. Он был попрошайка и однажды предложил мне написать записочку брату, которую брался передать. На мой вопрос, о чем он хлопочет, он сказал с наивной откровенностью:
-- Ви будет давать вацать копек, брат будет давать вацать копек. Перкияйнен будет доход.
Теперь я надеялся, что если ему дать "вацать копек", то он пропустит меня к камере Битмита. Но дверь мне открыл сменивший Перкияйнена другой служитель, человек симпатичный, хотя довольно суровой наружности. Делать было нечего: переступив порог, я, вместо того чтобы двинуться направо, резко кинулся в сторону камеры Битмита. Служитель был человек очень сильный и, схватив меня за плечи, втолкнул назад в камеру. Я успел только поставить ногу между порогом и дверью и, таким образом, помешал закрыть ее. Он больно прижал мне ногу, от чего я слегка вскрикнул. На лице его выразилось тревожное участие. Это подало мне некоторую надежду.
-- Что, больно? -- спросил он, стараясь говорить тихо.
-- Очень больно, -- ответил я,-- но все равно я не дам вам закрыть. Мне нужно сказать два слова товарищу.
-- Это нельзя,-- ответил он решительно.
Я посмотрел ему в лицо и сказал:
-- Послушайте, мне кажется -- вы добрый человек, а мне нужно, понимаете, дозарезу!.. Вы можете раздавить мне ногу, но я не дам запереть камеру. -- И я опять рванулся в коридор.
Суровое лицо полицейского смягчилось.
-- Послушайте и вы меня, барин,-- сказал он. -- Пустить вас в эту сторону я не могу: тут площадка и лестница. Не дай бог, увидят, особливо Перкияйнен... Ведь я тогда пропаду. Лучше я приведу товарища к вам. Он пойдет в отхожее место, вы не запирайте камеру, а уж я, так и быть, покараулю лестницу.
-- Не обманете?
-- Вот вам крест!..
И он действительно не обманул: через минуту ко мне в катеру вбежал Битмит. Времени терять было нельзя, и я без приготовлений сообщил ему роковую новость:
Битмит даже пошатнулся от неожиданности.
-- Какой жених? -- сказал он. -- У нее никакого жениха не было.
В это время прибежал встревоженный служитель.
-- Поднимаются по лестнице,-- сказал он с испугом. -- Не погубите меня...
Забегая несколько вперед, скажу, что дело Качки было одним из causes cИlХbres {Знаменитых дел (франц.).} того времени. Защищал ее Плевако, тогда уже большая знаменитость. Дело было обставлено очень эффектно. Качка на суд явилась в глубоком трауре и произнесла длинную сентиментальную речь, которая, одним очень понравилась, на других произвела отвратительное впечатление. Она так любила его. Он клялся и изменил клятвам. Она не могла простить этого, не могла отдать его другой. Ее преследовало постоянное видение: белая могила под снегом и над нею в глубоком трауре грустная женская фигура... В могиле он, а над могилой вся в слезах -- она. И т. д. Для меня эта зловеще-сентиментальная речь слилась с впечатлением лица Качки, сквозь молодые черты которого проступали очертания черепа, и ее тусклого, но странно дразнящего голоса. Во время самого убийства в числе присутствующих были мои хорошие знакомые, и они рассказывали, что вся эта история была сплошная выдумка: Байрашевский не был совсем женихом Качки и, кажется, даже совсем не знал о ее чувствах. Качка в этот вечер была, как всегда, молчалива и, как всегда, пела: "Нас венчали не в церкви". Потом подошла и неожиданно выстрелила молодому человеку в висок.
Качку оправдали. Весной 1885 года на пристани пароходства "Зевеке" в Нижнем-Новгороде, где я был с А. С. Ивановской, мы встретили среди пассажиров Качку. Она была нарумянена и напудрена, производила двусмысленное впечатление и держала себя с странной развязностью.
А. С. холодно распрощалась с ней.