VI
Гортынский
Мне вспоминается, между прочим, один случай. В то время я был библиотекарем, и у меня в номере так называемых казенных номеров в широком шкафу помещалась вся наша нелегальная библиотека. Однажды ко мне пришел студент одного из младших курсов, Гортынский, и спросил какую-то книгу славянофильского направления, кажется, Страхова. Выдавая ее, я не удержался от замечания, что эта книга "односторонняя". "Вот затем я и беру ее, чтобы не быть односторонним",-- ответил он.
Я с любопытством посмотрел на него. Он был одет с каким-то странным щегольством, в новенькой кургузой тужурке. Усы у него были подвиты в концах, держался он с почти военной выправкой и вообще по наружности мне не понравился. На щеках горел подозрительный румянец.
Когда я сказал Григорьеву о его замечании, тот заинтересовался, а через некоторое время, вернувшись из Москвы, рассказал мне эпизод, который, как это бывает порой, сразу запал в мою память, как нечто важное и определяющее.
На большой сходке в частной квартире обсуждались нравственные вопросы в связи с растущим революционным настроением. Поставили вопрос: может ли цель оправдывать средства. По этому поводу говорилось тогда много, в том числе много пустяков, но это все-таки не было пустым разговором. Между прочим в тот раз кто-то поставил вопрос конкретно: предстоит, скажем, украсть "для дела". Можно это или нельзя? Сразу общее настроение выразилось ясно: красть для доброго дела не следует, даже с утилитарной точки зрения. Кража раскроется, и тому самому делу, для которого она предпринята, будет нанесен огромный нравственный удар. Один из присутствующих, человек последовательный, привыкший додумываться до конца, тотчас же постарался лишить собеседников этого легкого аргумента. Допустим, что кража никогда не откроется, и в этом существует полная уверенность. Например, слабоумный Плюшкин, не знающий счета собственным деньгам, раскидал на столе свои сокровища при внуке, которому вполне доверяет. Он выходит на время из комнаты, и внуку, настроенному радикально, представляется дилемма: взять для дела, которому как раз в это время нужны деньги дозарезу, или воздержаться... Дед даже не узнает о пропаже. Никто не страдает. А для дела так нужно...
После некоторого молчания стали "подавать голоса". Один за другим, одни легко, другие с некоторым усилием отвечали:
-- Взял бы... Взял бы... Взял бы...
Когда очередь дошла до Гортынского, румянец на его щеках загорелся сильнее. Он подумал еще и сказал:
-- Да, вижу: надо бы взять... Но лично про себя скажу: не мог бы. Рука бы не поднялась.
На меня этот ответ и тогда произвел сильное впечатление, и впоследствии его "рука не поднимается" вспоминалось много раз. Россия должна была пережить свою революцию, и для этого нужно было и базаровское бесстрашие* в пересмотре традиций, и бесстрашие перед многими выводами. Но мне часто приходило в голову, что очень многое было бы у нас иначе, если бы было больше той бессознательной, нелогичной, но глубоко вкорененной нравственной культуры, которая не позволяет некоторым чувствам слишком легко, почти без сопротивления, следовать за "раскольниковскими" формулами *. Это "рука не поднимается" сыграло впоследствии важную роль в некоторых случаях, моих колебаний... Да, русские руки часто слишком уж легко подымались и теперь подымаются на многое, на что бы не следовало.
усами говорит такое слово, которое драгоценным камнем падает в душу и остается в ней навсегда...
Гортынский умер рано от чахотки.