Глава XXVIII
Сон не всегда приходит к нам вовремя. Если бы на этот раз Матвей не спал, то мог бы услышать много любопытного, и его похождения кончились бы благополучно и скоро.
Но он спал, когда поезд остановился на довольно продолжительное время у небольшой станции. Невдалеке от вокзала, среди вырубки, виднелись здания из свежесрубленного леса. На платформе царствовало необычайное оживление: выгружали земледельческие машины и камень, слышалась беготня и громкие крики на странном горловом жаргоне. Пассажиры-американцы с любопытством выглядывали в окна, находя, по-видимому, что эти люди суетятся гораздо больше, чем бы следовало при данных обстоятельствах.
-- Простите, сэр, -- спросил пассажир, ехавший в поезде из Мильвоки, -- что это за народ?
-- Русские евреи, -- ответил спрошенный. -- Они основали колонию около Дэбльтоуна...
В это время у открытой боковой двери вагона остановились две фигуры, и послышались звуки русской речи.
-- Слушай, Евгений, -- говорил один высоким тенором, с легким гортанным акцентом. -- Еще раз: оставайся с нами.
-- Нет, не могу, -- ответил другой грудным баритоном. -- Тянет, понимаешь... Эти последние известия...
-- Такая же иллюзия, как и прежде!.. И из-за этих фантазий ты отворачиваешься от настоящего хорошего, живого дела: дать новую родину тысячам людей, произвести социальный опыт...
-- Все это так и, при других условиях... Повторяю тебе: тянет. А что касается фантазий, то... во-первых, Самуил, только в этих фантазиях и жизнь... будущего! А во-вторых, ты сам со своим делом...
-- All right (готово)! -- крикнул кто-то на платформе.
-- Please in the cars (прошу в вагоны)! -- раздались приглашения кондукторов.
Два приятеля крепко обнялись, и один из них вскочил в вагон уже на ходу.
Это был высокий, молодой еще человек, с неправильными, но выразительными чертами лица, в запыленной одежде и обуви, как будто ему пришлось в этот день много ходить пешком. Он положил небольшой узелок на полку, над головой Матвея, и затем его взгляд упал на лицо спящего. В это время Матвей, быть может, под влиянием этого взгляда, раскрыл глаза, сонные и печальные. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Но затем голова Матвея опять откинулась назад, и из его широкой груди вырвался глубокий вздох... Он опять спал.
Пришелец еще несколько секунд смотрел в это лицо... Несмотря на то, что Матвей был теперь переодет и гладко выбрит, что на нем был американский пиджак и шляпа, было все-таки что-то в этой фигуре, пробуждавшее воспоминания о далекой родине. Молодому человеку вдруг вспомнилась равнина, покрытая глубоким мягким снегом, звон колокольчика, высокий бор по сторонам дороги и люди с такими же глазами, торопливо сворачивающие свои сани перед скачущей тройкой...
Может быть, и Матвею вспомнилось что-нибудь в этом роде. Губы его шевелились и бормотали что-то, и на лице виднелось выражение покорной просьбы.
Всю эту короткую молчаливую сцену наблюдал серый господин в цилиндре своими рысьими глазками, в которых светилось странное выражение -- какого-то насмешливого доброжелательства.
-- How do you do (здравствуйте), mister Nilof, -- окликнул он, видя, что русский его не замечает.
Тот вздрогнул и живо повернулся.
-- А! Здравствуйте, судья Дикинсон, -- ответил он на чистом английском языке, протягивая судье руку. -- Простите, я вас не заметил.
-- О, это ничего. Вы заинтересовались этим пассажиром?.. Меня он тоже интересует... Он едет, повидимому, издалека.
-- Из Мильвоки, -- сказал один из пассажиров.
-- О, нет, -- вмешался другой. -- Я еду из Мильвоки и уже застал его в поезде. Он, кажется, сел в Чикаго, а может быть, и в Нью-Йорке. Он не говорит ни слова по-английски и беспомощен, как ребенок.
Я видел: они выписали хорошие машины -- лучшая марка в Америке.
-- Да... теперь им еще трудно. Но они надеются.
-- Читали вы извлечение из отчетов эмиграционного комитета?.. Цифра переселенцев из России растет.
-- Да, -- кратко ответил Нилов.
-- А кстати: в том же номере "Дэбльтоунского курьера" есть продолжение истории нью-йоркского дикаря. И знаете: оказывается, что он тоже русский.
-- В таком случае, сэр, он не дикарь, -- сказал Нилов сухо.
-- Гм... да... Извините, мистер Нилов... Я, конечно, не говорю о культурной части нации. Но... до известной степени все-таки... человек, который кусается...
-- Без сомнения, он не кусается, сэр. Не все газетные известия верны.
-- Однако... его поступок с полисменом Гопкинсом?
-- Полисмен Гопкинс, судя даже по газетам, первый ударил его по голове клобом... Считаете вы его дикарем?
Серый джентльмен засмеялся и сказал:
-- О! Но это немного другое дело... Полицейские этой страны снабжаются клобами для известного употребления... И раз иностранец нарушает порядок...
-- Мне очень жаль это слышать от судьи, -- сказал Нилов холодно.
Серый джентльмен несколько выпрямился, видимо задетый, и сказал:
-- Судью Дикинсона еще никто не упрекал за опрометчивые суждения... в его камере. Здесь мы имеем дело с фактами, как они изложены в газетах... Я вас обидел чем-нибудь мистер Нилов?
-- Вы меня не обидели. Но если вы знаете полицейских вашей страны, то я знаю людей моей родины. И я считаю оскорбительной нелепостью газетные толки о том, что они кусаются. Вполне ли вы уверены, что ваши полицейские не злоупотребляют клобами без причины?
Серый господин вынул изо рта сигару и некоторое время смотрел на собеседника, как будто удивленный неожиданным оборотом разговора.
-- Гм... да, -- сказал он. -- Если взглянуть на дело с этой точки зрения... По совести, я в этом далеко не уверен... И поступи это дело ко мне, я потребовал бы разъяснения... По-видимому, у вас есть идея всего события?
-- Да, у меня есть идея события... Я думаю, что мой земляк попал на митинг случайно... И случайно встретился с Гопкинсом.
-- Ну, а зачем он наклонился и старался схватить его... гм... одним словом... как это изложено в газетах?
-- Правда состоит, вероятно, в том, что он наклонился... К сожалению, сэр, на моей родине люди действительно кланяются иногда слишком низко...
-- Вы думаете? Ха! Это кажется невероятным. Намерение укусить и именно за руку... Это по меньшей мере требовало бы доказательств.
-- А если на приветствие последовал хороший удар по голове...
-- Ха-ха! Это, конечно, затемняет рассудок и освобождает страсти! Положительно, я считаю дело почти выясненным. Вы были бы отличным адвокатом. О, да! Вы могли бы стать лучшим адвокатом нашего города!.. И если вы все-таки предпочитаете работать на моей лесопилке...
Он стряхнул пепел с своей сигары и впился в лицо Нилова своими живыми, острыми глазками. Затем, оглянувшись на других пассажиров и желая придать разговору больше интимности, он пересел на скамью рядом с Ниловым, положил ему руку на колено и сказал, понизив голос:
-- Извините меня, мистер Нилов... Дик Дикинсон человек любопытный. Позволите вы мне предложить вам несколько вопросов, так сказать... личного свойства?
-- О, конечно, конечно! -- засмеялся Дикинсон. -- Видите ли: вы третий русский джентльмен, которого я встречаю... Скажите -- много американцев видели вы у себя на родине?
-- Встречал, хотя... очень немного.
-- И, наверное, они меняли свое среднее положение на лучшие условия у вас?..
-- Пожалуй...
-- Скажите теперь... Может быть, я ошибаюсь, но... Мне кажется... вы лично не поступили ли наоборот?.. И здесь вы уже несколько раз имели случай скинуть рабочую блузу и сделать лучшую карьеру...
Нилов бросил взгляд на невероятный костюм старого джентльмена и ответил улыбнувшись:
-- Я вижу на вас, судья Дикинсон, ваш рабочий костюм!
-- О, это немного другое дело, -- ответил Дикинсон. -- Да, я был каменщиком. И я поклялся надевать доспехи каменщиков во всех торжественных случаях... Сегодня я был на открытии банка в N. Я был приглашен учредителями. А кто приглашает Дика Дикинсона, тот приглашает и его старую рабочую куртку. Им это было известно.
-- Я очень уважаю эту черту, сэр, -- сказал серьезно Нилов. -- Но...
-- Но, повторяю, это другое дело. Я надеваю старое рабочее платье и лучшие перчатки из Нью-Йорка. Это напоминает мне, чем я был и чем стал, то есть чем именно я обязан моим старым доспехам. Это -- мое прошлое и мое настоящее...
Он замолк, пожевал сигару своими тонкими ироническими губами и, пристально глядя на молодого человека, прибавил:
-- Вы, кажется, идете обратным путем и в старости вам, пожалуй, захочется надеть ваш фрак.
-- До свидания. -- Я оставляю еще за собой свои вопросы...
Нилов, снимая свой узел, еще раз пристально и как будто в нерешимости посмотрел на Матвея, но, заметив острый взгляд Дикинсона, взял узел и попрощался с судьей. В эту самую минуту Матвей открыл глаза, и они с удивлением остановились на Нилове, стоявшем к нему в профиль. На лице проснувшегося проступило как будто изумление. Но, пока он протирал глаза, поезд, как всегда в Америке, резко остановился, и Нилов вышел на платформу. Через минуту поезд несся дальше.
Дикинсон пересел на свое место, и американцы стали говорить об ушедшем.
-- Да, -- сказал судья, -- это третий русский джентльмен, которого я встречаю, и третий человек, которого я не могу понять...
-- Не знаю... Но он, видимо, получил прекрасное образование, -- продолжал Дикинсон задумчиво. -- И уже несколько раз, на моих глазах, пропускает прекрасные шансы... Когда я исполнил свой первый небольшой подряд, мистер Дэглас, инженер, сказал мне: "Я вами доволен, Дик Дикинсон. Скажите мне, в чем ваша амбиция". Я усмехнулся и сказал: "Для первого случая, я не прочь попасть в президенты". Мистер Дэглас засмеялся тоже и ответил: "Верно, Дик! Не могу поручиться, что вы станете президентом, но вы построите целый город и станете в нем головой..."
-- И это оправдалось, -- сказал почтительно самый юный из пассажиров.
-- Да, -- продолжал Дикинсон. -- Понять человека, значит узнать, чего он добивается. Когда я заметил этого русского джентльмена, работавшего на моей лесопилке, я то же спросил у него: what is your ambition? И знаете, что он мне ответил? "Я надеюсь, что приготовлю вам фанеры не хуже любого из ваших рабочих..."
-- Да, все это странно, -- сказал один из собеседников.
-- Вот тоже человек, которого трудно понять, -- засмеялся один из американцев.
-- Я не встречал никого, кто мог бы так много спать в таком неудобном положении.
-- Я готов биться об заклад: на душе этого человека... неспокойно. Я не знаю, куда он едет, но предпочел бы, чтобы он миновал наш город. О! у меня на этот счет верный глаз...