О переводе. Из писем

<О переводе>

Переводы с малорусского вообще очень трудны, а Шевченка особенно: близость двух языков не дает переводчику простора, а между тем многие слова, которые так и просятся в перевод,-- при всей порой однозвучности дают у нас иные оттенки, чем на языке малорусском. От этого удивительная гибкость, свобода и певучесть малорусского стиха -- в переводе совершенно исчезает, и читатель не может свободно отдаться впечатлению: при всей близости перевода -- он чувствует, что ощущение совсем не то, и стих то и дело спотыкается то на сомнительную рифму, то на нерусское ударение, то на натянутое значение слова. Ваш перевод -- страдает теми же недостатками и только напоминает человеку, знающему самую поэму Шевченка,-- о красотах подлинника, не передавая их сам по себе.

Охотно согласен на перевод и издание по-украински моего рассказа "Дети подземелья". Сам я по-украински, к сожалению, не пишу, но язык понимаю, и мне бы очень хотелось, чтобы перевод был близок к нашему полтавскому наречью. Я убедился, что галичину наш народ понимает гораздо хуже, и коренной язык, который должен оставаться в основе развития украинской литературной речи,-- язык Шевченка, Котляревского и Кулиша.

Перевод "Низменностей" сделан недурно, хотя кой-где автор слишком уж буквально следует за оригиналом; от этого являются порой чуждые русскому языку обороты и неправильности (теперь не могу указать мест, к которым это относится, укажу только на пропуск подлежащих).

Переводы моих рассказов "Ночью" и "Огоньки" на немецкий язык, Вами посланные, я получил. Очень благодарен. Я, к сожалению, не знаток немецкого языка. Читаю, но о тонкостях языка мне судить трудно. Мне показался перевод хорошим. Вообще, при переводах простонародных говоров я держусь правила, что их не следует переводить простонародными же другого языка. Это, по моему мнению, еще более удаляет от оригинала. Поэтому я думаю, что такие места лучше передаются по возможности простодушными, но не простонародными оборотами речи. Это единственное замечание, которое пришло мне в голову в конце перевода "Ночью". Но, повторяю,-- мне судить трудно, а мое впечатление -- в пользу перевода.

Гримасничают герои <романа С. Пшибышевского "Homo Sapiens">, гримасничает автор, гримасничает переводчик, для "оригинальности языка" переполнивший перевод невероятными германизмами и полонизмами...

Перевод <поэмы Красинского "Иридион"> в общем правилен и местами передает подлинник. К сожалению, однако, он слишком дословен и несвободен от полонизмов. Во всяком случае, хотя и трудно предсказать "Иридиону" особенно широкий круг читателей, но все же в этом издании русская литература приобретает одно из характерных и значительных произведений родственного польского духа.

"Переводить с одного языка на другой,-- говорит Д. Кихот одному переводчику,-- все равно, что переворачивать (не наизнанку ли?) фландрские обои, показывая какие-то неясные фигуры, по которым невозможно составить точного понятия ни о красках, ни о целом картины"... И даже в этом отрывке, порицающем переводчиков (единственное оправдание которых рыцарь видит в том, что они, пожалуй, могли бы заниматься чем-нибудь гораздо худшим),-- русский переводчик не воздержался от грубой ошибки: очевидно даже для не учившихся испанскому языку, что речь идет о вывернутых наизнанку фландрских обоях, причем на оборотной стороне есть и рисунок и краски, но и то и другое -- в искаженном виде, тогда как "кверху ногами" (?) повернутые обои все же сохранили бы, если не рисунок, то краски неприкосновенными...

Интересны также некоторые черты полемики финляндских газет с нашими якобы патриотами. "Московские ведомости" обвиняют финляндцев в том, что они, переводя высочайшие указы, систематически их искажали (в переводе на шведский язык). Одна из газет отвечает на это, что смысл перевода всюду соответствует подлиннику, но некоторые выражения совершенно несродны духу финского народа и языка. Так, финны не знают, что это значит "повергаются к священным стопам" и т. д., а пишут просто: "представляются на утверждение государя"...

Nuova antologia заимствовала отзыв из английского Athenaeum'a. Рассказ, по-видимому, из последних. Рецензент (Valeri Bruessov -- сиречь Валерий Брюсов) отзывается о нем весьма хвалебно, и называется он по-английски Quite gentle. He могу понять, что это значит? Можно ли так переименовать "Нестрашное"... Уже не перепутано ли тут что-нибудь. Не "Бывшие ли люди" -- Горького.

Читаю я теперь Теккерея в довольно плохом переводе, но дело не в этом. У него есть ряд литературных портретов: Свифт, Драйден, Конгрев, Фильдинг, Смоллет и т. д. Между прочим, мне и пришло в голову: кажется, из Фильдинга русская публика знает только "Тома Джонса". Между тем у него есть еще "Джозеф Эндрью" и "Капитан Бут" <"Амелия">, которых Теккерей ставит значительно выше. Из Смоллета, кажется, у нас не переведено ничего, между тем Теккерей считает его величайшим английским романистом ("Родерик Рандом", "Перегрин Пикль", "Приключения атома", и в особенности "Гемфри Клинкер"). Когда-то Лесевич предложил нам перевод из Дефо ("Молль Флендерс") и написал статью, в которой вспомнил афоризм Тэна: "Печатается много новых книг, недурно бы вспомнить иные старые". В этом случае выбор был крайне неудачен, но афоризм все-таки верен. Мне приходит в голову: не дать ли что-нибудь из этих английских классиков, почему-то совершенно неизвестных русской публике (если не в журнале, то в виде отдельного издания).