Короленко В. Г. - Вентцелю К. Н., 9 мая 1889 г.

ее дня в два и ответить сразу. Оказалось, что разные обстоятельства как-то незаметно для меня самого отодвинули окончание чтения -- и я спохватился довольно поздно. Простите, я тоже русский человек, и притом русский человек, у которого за это время было много дела.

Статью Вашу¹ я читал не один, а в тесном кружке моих здешних добрых знакомых, и потому могу сообщить Вам отзыв не единоличный, но, так сказать, коллективный. Статья всем нам очень понравилась, все мы сошлись в том, что написана она талантливо и что, будь мы "редакция", то в нашем редакционном собрании она была бы принята единогласно. По существу, конечно, происходили споры и разногласия, как и следовало ожидать, и дальше я уже буду говорить от себя, высказывая свои мнения и те из чужих, с которыми я согласен.

Прежде, впрочем, о некоторых недостатках статьи. Введение Ваше понравилось менее всего остального. Н. Ф. Анненский сделал замечание (с которым я согласен), что оно совершенно напрасно базирует на Спенсеровской схеме. Спенсер² хороший биолог, но социолог далеко не важный, схемы его слишком условны, а между тем он очень решительно укладывает в них сложные явления. Вообще на введении сказались ярче всего недостатки статьи: некоторая растянутость и отсутствие яркости, выпуклости в изложении. Для журнальной статьи это очень важно: нужно сразу захватить читателя, вовлечь его в самый, так сказать, водоворот данного течения мысли, чтобы он уже не мог вывернуться: иначе он не станет читать длинную серьезную статью. Боюсь, что и в редакции произнесли приговор по введению.

³ сделано прекрасно. У нас здесь есть небольшой кружок лиц, собирающихся по временам для того, чтобы потолковать о разных отвлеченных материях. Один из вечеров был занят изложением теории Гюйо. Ваше изложение было для нас уже вторым, и это помогло нам оценить лучше Вашу работу. В оценке морали Гюйо я с Вами далеко не согласен. Статья Ваша в целом мне чрезвычайно симпатична, и я под многими Вашими положениями подпишусь обеими руками. Но должен сознаться, что только с Вашими прибавками излагаемая Вами теория принимает этот симпатичный характер; без них это квинтэссенция буржуазной морали или вернее -- буржуазных посягательств на мораль.

Нужно было бы, в сущности, написать очень много, но, чтобы еще больше не задерживать ответа, ограничусь краткими указаниями на те возражения, какие мне представляются по этому поводу. Поставить в основание морали жизнь -- мысль справедливая. Нравятся мне также и еще несколько остроумных и не лишенных глубины мыслей Гюйо. Его рассуждение о целях и причинах, о том, что сфера конечных целей, в последнем счете, в центре совпадает со сферою действующих причин -- кажется мне очень плодотворною. Она действительно намечает новый мотив в попытках человека примирить свою мысль с чувством, ищущим некоего высшего начала. Я человек мало сведущий в этих вопросах, но я уже довольно давно не удовлетворяюсь так называемыми рациональными системами нравственности. Положительная наука приучает человека смотреть у себя под носом, вокруг, на недалекое расстояние. Это хорошо для индукции, для положительного знания. Но человечество очень долго жило без позитивно поставленной науки и, без сомнения, есть еще очень многое, и будет всегда очень многое,-- непокрываемое площадью наших знаний. Я не ставлю предела знанию, я думаю, что развитие его бесконечно, поэтому всякий данный предел может быть перейден, как может быть увеличена всякая величина периметра, вписанного в круг многоугольника,-- но из этого не следует, что они когда-нибудь совпадут. Тем не менее я признаю, что недавно пережитая нами полоса рационализма привела нас к некоторым увлечениям "доступным непосредственному наблюдению". Мы стали похожи на детей, которым никогда не приходилось еще видеть бумажного змея. Они слышат шум и треск и, привыкшие искать причину где-нибудь тут, на дворе, около себя,-- недоумевают и ищут спрятанной трещотки. Поиски, конечно, остаются напрасными, и явление может показаться сверхъестественным. А между тем все дело в том, что надо взглянуть выше. Явление естественно, но оно только парит над тесным кругозором двора,-- нужен взгляд кверху. К такому взгляду кверху приглашает (или намекает на приглашение) Гюйо. Мы не хотим мистицизма, мы не хотим старичка с белой бородой, кивающего нам из-за облаков пальцем. Мы знаем, что не мы центр вселенной, что мы -- только звено в цепи явлений, той самой цепи, в которую также равноправно вступает где-то, на далеком расстоянии, клеточка и даже колеблющийся атом эфира. Все это мы знаем, но, когда прошло упоение новизной этих познаний, нам захотелось, страстно захотелось все-таки взглянуть кверху. Да, нет у нас "особенного" духа, нет в нас качественного различия от остального бытия, свобода воли есть нечто условное, все причинно... Так пусть же тогда, если я не могу вознестись над всей природой,-- пусть она вознесется вместе со мною. Если уж я связался с низшими проявлениями жизни неразрывною связью,-- мне хочется тогда думать, что эта жизнь не кончает во мне своего творчества -- и я невольно тянусь воображением к формам еще более высоким, к бесконечной эманации явлений, обобщающих и физическую жизнь и всю область, которую принято называть "духовной". Да, если я только ничтожное звено общей цепи явлений,-- так пусть же эта цепь будет не ничтожна; если я всюду вижу причину, целью.

Замечаю, что я распространился вширь и ввысь к весьма значительному ущербу ясности. Я вычеркнул бы все это, если бы писал для печати, но мне кажется, что в этом тумане Вы уловите то, что я хотел выразить, потому что, при больших познаниях в этой области,-- Вы все-таки настроены, сдается мне, довольно "родственно".

Повторяю,-- эта мысль Гюйо кажется мне плодотворной. Но затем -- где же собственно "система морали"? Мне приходится, поневоле, теперь еще более сократиться, поэтому ограничусь голословными положениями: попытка из нескольких рассуждений о природе морального чувства -- сделать "систему морали" -- мне кажется неудачной, даже и с оговорками. Когда мне говорили: "око за око, зуб за зуб" -- это было основное положение целой системы. Когда затем мне сказали: "не мсти; подставляй правую щеку после левой" -- это тоже основание системы новой. Но когда мне говорят: развивай жизнь, вот система морали,-- я отвечу вопросом: что есть жизнь? Сказать слишком много иногда значит не сказать ничего. Когда же мне, вдобавок, говорят: "развивай интенсивность и мощь именно твоей ", не вдаваясь в метафизику, то я, по зрелом размышлении, пожалуй, взломаю кассу, укачу за границу и там разовью весьма значительную интенсивность моей жизни. В этой части "моральная система" Гюйо мне прямо антипатична. Это, по справедливому замечанию Н. Ф. Анненского, полная параллель в морали -- буржуазнейшей теории "гармонии отдельных интересов" в экономической области. Вот почему я говорил раньше, что только с Вашей прибавкой система Гюйо становится симпатичной. Но это уже не Гюйо, потому что там, где начинается хоть сколько-нибудь "система",-- у Гюйо стоит именно положение: "Ты пуп земли и только себя знай во-первых; остальное приложится". Это как раз обратно основным стремлениям всякой нравственности. "Ты слишком склонен считать себя пупом земли, и без того ты знаешь свои интересы изрядно,-- познавай все более широко высшие интересы" -- вот что говорили все моральные системы. В этом смысле утилитарная система гораздо выше системы Гюйо. -- Кончаю, хотя далеко не кончил. Может быть, придется еще побеседовать, пока скажу, что искренно желал бы видеть Вашу работу в печати. Мысль Ваша -- мысль живая, и, по-моему, она идет куда следует. Совет -- позаботиться о форме, об ясности, прозрачности и образности; у Вас симпатичный слог, вдумчивая манера изложения. А для публики нужен голос громкий и резко выпуклые обороты. Жму руку. Простите еще раз.

P. S. Хотите ли Вы, чтобы я от себя послал статью куда-нибудь? Или сами пошлете? Я сделаю это с большой готовностью. Пишите. 

Впервые опубликовано в "Воронежском историко-археологическом вестнике", вып. 1, 1921. Печатается по оттиску в копировальное книге. Датируется по положению оттиска.

¹ Название статьи "Мораль жизни и свободного идеала".

²

³ Жан Мари Гюйо (1854--1888) -- французский философ-идеалист.