Короленко В. Г. - Михайловскому Н. К., 31 декабря 1887 г. -- 1 января 1888 г.

Дня два назад я отослал часть рукописи Шабельской¹. Теперь посылаю другую. В обеих вместе должно быть листа три с половиной (в отосланной прежде -- страниц 30, в посылаемой теперь -- 25 до 28-и). Так как мой рассказ тоже довольно длинен² (три с половиной листа), то, быть может, нужно будет уменьшить порцию Шабельской. На этот случай я сделал заметки на листках 165 и 191, где кончаются главы. Можно оборвать на любой из этих глав, хотя по смыслу лучше бы закончить там, где указано у меня, то есть напечатать все, мной посланное.

Наконец, если в январскую книжку вошло не все, что мы тот раз назначили, тогда можно и нужно будет закончить тем, что получено дня два назад в редакции. Там, кстати, кончается первая часть романа.

Не знаю уж, что мне делать с той сценой, о которой я писал ранее. Посылать Шабельской для изменения,-- неудобно. Если она не вышлет во-время,-- мы сядем на мели. Изменять самому -- слишком большая ответственность перед автором, потому что эпизод очень существенный. Я думаю сделать так: отдаю сейчас в переписку рукопись, а затем пошлю оригинал Шабельской; сам же подготовлю к печати и исправлю все по списку. Успеет Шабельская вернуть,-- хорошо; не успеет,-- напечатаем мой вариант, но только оставлять в первоначальном виде крайне неудобно. -- Затем покорнейшая просьба: будьте так добры распорядитесь, чтобы оригинал этого романа непременно был сохранен в целости и порядке. Мне пришлось в нем произвести столь сильные опустошения (в посылаемой теперь части я выкинул более трети и изменил порядок изложения),-- что я немного боюсь авторского самолюбия. Но все это было положительно неизбежно, и я могу все это мотивировать. Ввиду этого прошу сохранить мне документальные доказательства. (Вот Вам маленький курьез в стилистическом роде: молодой человек любезничает с дамой. Она кокетничает, кидает ему в лицо поднесенный им букет и выбегает из комнаты. "Он нагнулся (цитирую), поднял букет, заметил, что у него мокрые панталоны, и побрел в свой кабинет, размышляя, что его любезности с Марьей Семеновной зашли слишком далеко"! Положим, мокрота панталон получает должное объяснение в том, что ранее с букета стекала вода,-- но все же "слишком далеко зашедшие любезности" и мокрота панталон -- аллюзия, не достойная дамского пера,-- и я даже прошу сие письмо дамской части редакции не показывать. Таких "наивностей" в романе немало. Тоже своего рода "пища Буренину"³).

Прислано мне из редакции огромнейшее произведение Штаммера ⁴. Отрывки из этого романа печатались, помнится, в "Русском богатстве"⁵ под заглавием "Интеллигенция и народ". Довольно литературно, но вообще я посматриваю на этого Левиафана со страхом. Не знаю, как выйдет относительно таланта автора. Человек он, кажется неглупый, но боюсь, что выйдет у него нечто хотя и весьма современное по теме (есть даже пропагандисты), но и весьма запоздалое по приемам: что-то вроде "Шаг за шагом" ⁶, только перенесенное в 70-е года и в Малороссию. Наше время -- унылое и весьма скептическое, а эти песни, чтобы нравиться, требовали аккомпанемента в общем настроении,-- которое уже прошло. Мы теперь уже изверились в героев, которые (как мифический Атлас -- небо) двигали на своих плечах "артели" (в 60-х) и "общину" в 70-х годах. Тогда мы все искали "героя", и господа Омулевские и Засодимские⁷ нам этих героев давали. К сожалению, герои оказывались все "аплике", не настоящие, головные. Теперь поэтому мы прежде всего ищем уже не героя, а настоящего героев, но и самый "момент", так сказать, героизма, который хотя бы и в микроскопических дозах все же присутствует в человеческих душах и который обусловливает в жизни известные не совсем обычные положения, высокодраматические, а иногда и трагические. В этом отношении яркий образчик -- "критик" Оболенский ⁸, например, который, разбирая рассказы Чехова и мои, находит достоинства первого между прочим в том, что он умеет показать нам "извозчика", улицу, дачу; а мне для произведения впечатления необходима тюрьма, ссылка, якутская юрта. На это можно сказать,-- что для меня тюрьма, ссылка и якутская юрта так же реальны, как для г. Оболенского переезд летом на дачу на извозчике, и не для меня одного, а для целой части русского общества, которую реальные условия русской жизни поставили в необходимость считаться с такими обстоятельствами, о которых господа Оболенские не слыхали ни в своем кабинете, ни в своей редакции, ни даже на даче.

Однако я отвлекся (да и заболтался). Я хочу сказать, что реакция к крайнему реализму зашла слишком далеко, но она до известной степени законна.

Теперь уже героизм, если и явится, то непременно не "из головы"; если он и вырастет в литературе, то корни его будут не в одних учебниках политической экономии и не в книжках об общине, а в той глубокой психической почве, где формируются вообще человеческие темпераменты, характеры и где логические взгляды, чувства, личные наклонности сливаются в одно психически неделимое целое, определяющее поступки и деятельность живого человека.

Ну, отымаю у Вас время болтовней, простите. А теперь после деловой части этого письма позвольте приступить к его патетической части -- и пожелать Вам, дорогой Николай Константинович, всего, всего хорошего в этом и в остальных годах. А знаете что: ей-богу, мне все кажется, что скоро будет лучше. Глупо, быть может,-- но мне все чуется что-то в воздухе. Как правительственная реакция шла параллельно с реакцией в глубине массового общественного настроения (я говорю, конечно, не о мужицкой массе),-- так теперь она должна будет отхлынуть, с явно поворачивающимся настроением в обществе. Логический круг реакции завершен, и в каждой человеческой душе это сознание живет более или менее темно, более или менее ясно. Оно начнет теперь назревать все более, а так как все человеческие души все-таки более или менее сходны,-- то этот процесс захватит и "высоких" и "низких", и настроение изменится.

Так я себе мечтаю в Новый год. Еще раз простите мою болтовню. Крепко жму Вашу руку и прошу обнять за меня Глеба Ивановича ⁹ и пожелать ему также всего хорошего.

Кстати: исчеркали мою статью или нет?

Сейчас узнал, что мое письмо, писанное три дня назад в редакцию,-- сдано на почту только сегодня и значит первая часть рукописи пришла в редакцию без письма по забывчивости лица, которого я просил снести письмо. 

Впервые опубликовано в книге: "В. Г. Короленко. Письма 1888--1921, под редакцией Б. Л. Модзалевского. Труды Пушкинского дома". "Время", Петербург, 1922. Датировка письма в указанной публикации "31 декабря 1893--1 января 1894" неправильная.

"Северного вестника".

¹ Речь идет о романе А. С. Шабельской "Три течения"; напечатан в "Северном вестнике", книги 1, 2, 3, 4, 5 за 1888 год.

² Рассказ "По пути".

³ В. П. Буренин -- см. прим. к письму 4.

⁴ Л. О. Штаммер -- автор повестей из южнорусского быта. Речь идет о романе "Дельцы Костоломовской волости".

⁵ "Русское богатство" до вступления в него Михайловского.

⁶ Роман Омулевского (псевдоним И. В. Федорова) (1836--1883).

⁷ П. В. Засодимский-Вологдин (1843--1912) -- беллетрист-народник.

⁸ "Русского богатства" с 1881 по 1891 год. В "Русском богатстве" за 1886 год в кн. 12 напечатал статью "Чехов и Короленко".

⁹ Глеб Иванович Успенский -- см. прим. к письму 36.