Э. И., Э. Г. КОРОЛЕНКО и М. Г. ЛОШКАРЕВОЙ
29 октября [1879 г.], Березовские Починки (Глазовского уезда).
Спешу, дорогие мои, тотчас по приезде на место нового моего жительства побеседовать с вами и успокоить вас относительно этого нового сюрприза. Начну с того, что опять-таки я нисколько не чувствую себя хуже в новом положении, а затем опишу совершенно правдиво все, что случилось со мной в эти несколько дней, что окружает меня в настоящее время и как это все на мне отражается. Нужно ли еще повторять, что я не оставлю, не скрою ничего и что вам нечего читать между строчек.
Во-первых, излагаю только факты, так как причины неведомы мне самому. 25-го утром в мою маленькую комнатку на слободке явился исправник с другими лицами, произведен обыск и затем мне объявлено, что я буду переведен в другое место. "Куда?" -- В Бисеровскую волость. -- "Значит, в Березовские Починки?" -- Что-то вроде утвердительного ответа. Итак, в Починки!
Теперь о Починках. О географическом их положении сказать могу очень мало. Посмотрите на карту, найдите Глазов. От Глазова мне пришлось переехать через Вятку, затем через Каму у села Харина, затем еще через Каму у самого места. Если найдете на какой-нибудь карте реку Старицу 1, впадающую в Каму, то будете иметь довольно точное представление о положении наших починков 2. "Починок", от слова "почин", начало, это зарождающиеся поселения, будущие людные села, быть может, города. Но это в будущем. Теперь это нечто совершенно другое. Но ворочусь к началу.
Час времени дают на сборы. Мало. Два часа. Извещаю наших, прощаюсь с знакомыми, укладываюсь. Хорошо, что этот сюрприз не застиг меня раньше. Теперь я выучился уже шить сапоги настолько, что моего искусства хватит для простых сапог,-- хватило бы силы только. Инструментом кой-каким обзавелся. Не беда. Перевоз через Чепцу. Наши вышли провожать, да кой-какие знакомые со Слободки. Попрощались. Тронулись. Дело к сумеркам. Родная кучка, стоявшая на берегу, исчезает из глаз. Затем снежное поле, сугробы, кочки, лес. Вперед и вперед, на северо-восток еще 180 (214?) верст.
У нас в Глазове об этих местах составилось самое мрачное представление. Суровый климат, леса кругом, починок от починка в тридцати верстах, за деньги ничего не достанешь, народ суровый, грубый, ссыльные там без вести пропадают (вот какие ужасы!). Провожали меня, точно на тот свет, было даже и слез. Конечно, все это меня не очень пугало само по себе,-- знал, что без вести не пропаду; "хлеба ржаного нет" -- не беда, ячный есть станем, климат суровый,-- я здоров, ничего, вынесу. А вот глушь, -- это несколько-таки неприятно, тем более что глушь-то исключительная, без признаков (почти) общественности, это было самое неприятное.
Итак, я ехал вперед, представляя себе Починки в том свете, как они кажутся глазовцам, однако ехал спокойно. Путь стоял недурной, и ехали мы без особых приключений, если не считать того, что я, по непривычке к дровням здешним, на всяком угоре выскакивал с дровней, точно мяч, и весь вывалялся в снегу. Раз сбились с дороги, проплутали по лесу часа два, да попали-таки на дорогу. Места здесь широкие, тихие. Снежные поля, мелкий ельник, порой хороший темный бор, пара полозьев -- полузасыпанный снегом след редких проезжающих,-- редко, редко попадается навстречу мужичок на лохматой клячонке (вятской мелкой породы), редкие деревни,-- вот впечатления первой половины пути. Сначала дворы, куда приходилось заезжать, были довольно зажиточны. Только с Лупьевской (кажется так,-- здесь произносят названия так неразборчиво, что немудрено ошибиться) глянула на меня неприветная, холодная беднота крестьянская. Широкая изба, какая-то пустая точно. -- Нет ли поесть чего? -- "Нету-ка". -- Хлеб уродился ли? -- "Плохо уродился, нету-ка". -- А картофки? -- "Нету-ка картофки ноне, совсем нету". -- Рыбы нет ли? -- "Нету-ка,-- была ино рыба-то, да выдра всю поизбола" (изгрызла). -- Чего же вы сами-то едите? -- "А чего! Покормит баба чем,-- покушаю, а не то, и так живу. Хлебец коли -- лук вот есть..." И это правда. Нельзя думать, чтобы скрывал. Нет, -- мед вот нашелся у него,-- сам принес, угощает радушно, и денег брать не хочет. -- "В починках еще хуже будет",-- говорит провожатый.
Переехали, через Вятку, затем и через Каму ночью перебираться пришлось. Со мной вещи -- главное инструменты, перевоза нет, по льду переехать нельзя,-- приходилось тащить вещи в руках, по обледенелым мосткам в две или порой в одну доску. Темно, ветрено, морозно, -- внизу река темная, льдины плывут. Ничего, перебрались.
За Хариным местность принимает тот характер, который присущ ей вплоть до Березовских Починок. Главная характеристическая черта собственно местности самой, это то, что, куда ни глянешь, особенно с возвышенности какой,-- глаз встречает широкую, точно море, полосу лесной черни. Все темные оттенки -- буро-зеленый, там бурый, затем черный, затем сизый, наконец, на самом горизонте, неопределенная, мглистая чернь лесная сливается с мглистым же небом. Ближе посмотришь,-- холмы, снег, кой-где поросль мелкая или лес же сплошной. Кучи снега по временам принимают какие-то причудливые угловатые формы,-- всмотритесь -- кой-где среди этих куч проглянет сруб стены, окно. Это деревушка или починок.
в избу. Беспорядок невообразимый. Вообразите себе обстановку студенческой холостой комнатки где-нибудь на Васильевском острове и перенесите эту обстановку, или, вернее, ее беспорядок, в простую деревенскую избу. Табак, папиросы, книга, чайник, сапоги, газета, банка с варением, свечки -- все это вместе. В углу, под иконой, кровать. Подношу лучинку. Бледное, худое, болезненное, но очень интеллигентное симпатичное лицо, чисто студенческое, с длинными волосами. Разбудил, поставили самовар, побалакали. Час, другой -- приходится прощаться. Прощаемся, точно родные. Не удалось повидаться с другими товарищами. Нарядили лошадь. Катим. Где один (урядник на другой телеге сзади), где с десятниками, где с сотскими, углубляюсь в самую лесную сторону. Переночевал в пути, опять далее. "Какова Кама?" -- Ходят ино. -- "А на лошади?" -- На лошади не переехать. -- Вот и Кама. "Полая вода-то, гляди". Нашли место, пробуем топором, нет, не переехать. Лошадь выпрягли, сани спустили на лед, версты полторы на себе тащим; затем оставляем сани с вещами на берегу и идем к жилью за версту. Там берем лошадь и едем далее.
Остановились в одном месте, в починке -- бабы сошлись, на меня глядят с любопытством. "Опять ссыльный? что это, господи! Хоть бы от нас их увозить стали,-- а то все к нам везут. Самим жить негде". Вообще, очевидно, недовольны ссыльными. Когда урядник советовался с сотским, куда меня поставить,-- постоянно возникал вопрос: примет ли? Решили: "обязан принять, чего тут!" Итак, едем до места. Первый починок. Староста живет. Сотский заходит за старостой, я сижу на санях. Через минуту выходит высокий, почтенный, седой старик. "Пожалуй в избу". Захожу. Угощают брагой. Изба хорошая, светлая, встречают приветливо. Оказывается, жил у них Попов (студент из Харькова) и оставил по себе отличную память. Через полчаса собрались, едем со старостой. Старик и старуха (отец и мать старосты) едут тоже на другой телеге к моему будущему хозяину на пирушку. Приехали. Маленькое препирательство. Я вмешиваюсь. "Что, мол, вам, хозяин. Я не пью, не буяню, спорить не станем". -- Ладно ино,-- ты ученый?-- Ученый. Сладились скоро. Разбираюсь с вещами. -- Как имя? -- Володимер. Окружают меня, смотрят вещи, инструменты. Как-то сразу мы познакомились, и я нашел свое место в простой хорошей семье. Вечер "пируем", то есть пьем брагу, бабы прядут, мужики беседуют. Гостья, мать старосты, все про Попова вспоминает, точно мать об отсутствующем сыне. У Попова так вот было, у Попова то, у Попова другое.
Вышел из избы. Вечер поздний. Мороз, темно. Река (Старица) у самого двора прошла. Место пустое, тихое. Починок -- один двор. Влево, за ельниками, за рекой, огонек виден. Вспыхнет, разгорится ярко и опять тухнет. Это лучина светится, разгорается, тускнет, и тогда зажигают новую. На душе спокойно, хорошо. Жить будет хорошо, даром, что изба черная, курная (без трубы), зато люди хорошие, условия интересные,-- поземельный вопрос в самой первобытной форме,-- отсюда и следует начинать "изучение".
Итак, на душе хорошо. Только от вас, мои дорогие, еще дальше.
3, Дуни, корректурок.
Староста едет в волость. Надо кончать, поэтому некогда писать Василию4. Пишу ему несколько слов, а вы, когда прочитаете, перешлите ему все это письмо. Ну еще раз обнимаю вас крепко.
Ваш Володя.
Впервые опубликовано в книге "Письма", кн. 1.
1 Очевидно позднее, против слов "реку Старицу" на полях письма приписано: "Старица -- оказалось название протока, старое русло".
2 В этом месте на полях письма Короленко нарисовал план местности с обозначением местонахождения починков.
3
4