Короленко В. Г. - Короленко А. С., 15 июля 1903 г.

Вчера бросил тебе письмецо в почтовый ящик на Лукояновском вокзале. Не знаю, где придется сдать это письмо, но во всяком случае мне захотелось начать им день 15 июля.

Вчера мы¹ прошли восемнадцать верст со станции Шатки, на Хирино, Корино (иначе называемое Вонячкой) и Понетаевку. С нами, за нами, перед нами -- тянулись массы народа. Между прочим -- много лукояновских мужиков. На наши вопросы они объяснили, что они охрана, идут к Сарову держать пикеты и кордоны. По всей линии около Лукоянова и Арзамаса стояли такие же пикетчики, а также солдаты и полиция. У всех мостков -- эти наряды особенно усилены. По дороге всюду говорят, что Саров оцеплен кругом и что теперь уже никого туда не допускают, то есть в самый монастырь. Богомольцы расположились на несколько верст в окружности. Прежде селились в бараках, которые будто бы приготовлены были на двести тысяч человек, но их давно не хватило. Живут под открытым небом, в лесах. Считают, что собралось до полумиллиона!.. Я с некоторым страхом думаю о том, что будет, когда после 20--21-го вся эта масса, накоплявшаяся в течение месяца, сразу двинется обратно. Не хватит никаких поездов (и теперь хватает с трудом), да, пожалуй, может не хватить и провизии. А между тем это так и будет. Все ждут конца торжеств, и обратных путников почти совсем не видно. Поезда из Арзамаса на Тимирязево идут огромные, но пустые: вагоны нужны только в одну сторону.

Вчера часть пути мы сделали с нагнавшей нас "охраной". Охрана эта состояла из лукояновских мужиков и частию мордвы, и я очутился в атмосфере 91 года ²: разговоры о знакомых земских начальниках: Пушкин (старик теперь уже умер), Ахматов, Горсткин и т. д., знакомые деревни, где у меня были столовые... Сначала нас сильно жарило солнце, потом мы едва успели спастись от дождя в попутной деревнюшке, но затем ливень застал нас все-таки перед Понетаевкой. Мы с Сергеем отчасти спаслись под плащами, богомольцы прятались по оврагам, над обрывами. В Понетаевку мы пришли усталые и порядочно измокшие. Предстояло или поселиться в "черной", переполненной совершенно, или искать чего-нибудь получше. Мы зашли сначала в "купеческую", но тут оказалось тоже полно. Наконец, благодаря моей "бывалости" я нашел помещение, о каком мы и не мечтали. Монахини, оказывается, отвели целый корпус со своими кельями для публики почище. Сначала меня, пыльного, грязного и мокрого,-- мать Феофания, заведующая этим корпусом, сомневалась причислить к чистой публике. Затем согласилась пустить в большой общий номер, без кроватей. Потом нерешительно сказала, что есть номерок с тремя кроватями, но она держит его про запас:

-- Может, кто-нибудь приедет ночью с поезда.

-- Может быть, вы, матушка, согласитесь признать и нас за кого-нибудь, приехавшего с поезда,-- сказал я.

Она покраснела и ответила очень любезно:

-- Я вас считаю не за кого-нибудь, а за дорогих гостей нашей обители... Пожалуйте, милости просим.

Я пошел на купеческую, где в столовой ожидали Сергей и случайно приставший к нам спутник,-- мелкий торговец из Аткарска, и мы внедрились в чистенький, светлый номер, келейку какой-нибудь "сестрицы". Мать Феофания, очень красивая монахиня лет тридцати, с тонкими аристократическим чертами, то и дело наведывается к нам,-- не нужно ли чего. А вчера угостила монастырским ужином: тюря из квасу, с огурцами и сныткой (трава, которою питался Серафим), щи, конечно постные, и отличная пшенная каша. Все это нам подавала молоденькая послушница, замечательно красивая в своей белой монашеской накидке,-- ученица живописных мастерских. Лицо тоже тонкое, интеллигентное, как и у Феофании. Я остался бы в убеждении, что обе они -- какие-нибудь аристократки, ушедшие от мира в такую обитель, если бы в первом разговоре, поправляя свой словесный промах "о ком-нибудь", она не сказала, что иной раз приезжают барыни "великатные", которым нельзя в общей, а юная художница на мой вопрос,-- много ли им хлопот,-- сказала: -- Теперь такая время подошла,-- раньше двух часов не ложимся.

Как бы то ни было, обе очень красивы, изящны, милы и предупредительны. Сейчас около семи часов, слышен звон колокола и мать Феофания в приоткрытую дверь сообщает нам, что "заблаговестили к обедне". Наш спутник уже ушел, Сергей поднялся позже всех и находится в затруднении: "уборная" одна и теперь переполнена женщинами в черных и иных одеяниях. Я избег этого неудобства тем, что встал гораздо раньше, чтобы написать это письмо, и воспользовался уборной (с общим умывальником), когда движение в "номерах" еще не началось. -- Сейчас идем к обедне, осмотрим иконописные мастерские и, часов в одиннадцать, двинемся далее -- к Дивееву. День пасмурный, не жаркий, с задумчиво нависшими тучами, как будто еще не решившими окончательно,-- как им поступить с нами. Во всяком случае,-- ночи прохладные.

Итак -- все благополучно. Я очень доволен экскурсией, на дороге успел еще пересмотреть (в вагоне) статью³, которую отослал в "Русское богатство" из Рузаевки. Теперь никаких забот у меня пока нет, дневника не веду (только самый краткий) и только вам пишу подробнее⁴. Много и очень интересного останется просто в памяти. Теперь меня интересует тот момент, когда мы, вместе с другими богомольцами, подойдем к Сарову...

Ну, дорогая моя Дунюшка, до свидания. Крепко обнимаю тебя, моя голубушка, девочек, Петро. Сергей тоже шлет поцелуй вам всем.

Идем дорогой. Понетаевка скрылась из виду. Впереди за холмом церковь села Успенского, как ближайший путеводительный маяк среди полей и холмов. 

Отдыхаем в тени, у дороги. Провожу этот день, как и предполагал. В Полтаву теперь приходят юбилейные телеграммы. Кажется, затевалось какое-то чтение, Михаил Иванович ⁵ готовил мою биографию и реферат, и все это мне пришлось бы воспринимать ⁶"охрана" из-под Починков. Гонят их за село Глухово (на тракту из Арзамаса в Саров). Недавно мы встретили странника, который шел из Глухова. -- "На тракту не дают остановки. Хотел переобуться,-- гонят. Ступай подальше, переобувайся. Пастуха со скотом не пропускают..." А я было думал в этом Глухове, если там есть почтовая станция, бросить это письмо. 

Вчера ночевали в деревне Зерновке, в крестьянской избе, вповалку с мужицкой "охраной". Наслушались всяких легенд и разговоров самого удивительного свойства, в том числе о "студентах". То, что по этому предмету толкуют наши хохлы,-- еще истинная премудрость в сравнении с толками этих мужиков. Они поднялись еще до свету, а мы вышли в 5 часов. Теперь сидим в избе, в селе Глухове, на большом тракту из Арзамаса в Саров. Уже издали мы увидели пикеты, шалаши, караульных. В селе масса полиции, казаки, всякое начальство. Белого хлеба мы едва достали,-- пришлось нашему спутнику выхватывать чуть не из печки. Народ дожидается, как у жел. -дорожных касс. Воды в колодцах не хватает: одних лошадей приходится поить около 400. "У хлебников силы-те не хватает",-- говорят местные жители. Во всяком случае интересно. Что только будет, когда вся эта масса двинется сразу назад!

12 часов. Отдыхаем в ложочке, в тени кустов. Трава, кусты, овражек и синее небо с белыми облаками -- вот теперь весь мой кругозор. А невдалеке пролегает дорога, по которой, согнувшись под котомками, валит богомолец. Сейчас шли версты две с харьковскими хохлами: старик, весь обросший, как вий. У него две котомки, палка с копьем на конце и на палке плетеная корзина с сухарями. Был в Иерусалиме. Хочет еще дойти до царя: "Буду прохать (просить), щоб вин унистожив базари у воскресение". Такие среди хохлов редки. Начетчик, только особого рода. Великороссы приводят все святых отцов, а этот ссылается на притчи и апокрифы. Все зло от того, что народ работает в воскресение. Вот за одно воскресение -- кузька; за другое -- жучок. -- "Так нiчого й нема". Сын тоже отцовского типа -- строгий, худощавый и фанатичный.

Идем теперь по дороге с телефоном, провели тоже для царя. Версты обозначены, и мы наблюдаем время (13Ґ минут идем версту). У мостков на припеке сидят бедняги солдаты: "как бы кто не спортил моста". Между Глуховом (где пили чай) и Пузой мы шли с двумя солдатами, которые обходят овраг патрулем. Один, очень разговорчивый, жаловался на службу.

умеешь...

Через некоторое время мы расстались. Они пошли осматривать, чтобы не было злоумышления в деревенском овраге, а мы выбрались на возвышение и пошли по жаре и солнцепеку. Между прочим, они говорят, будто перед проездом царя "на 4 часа запрут все деревенские дома и чтоб никто не смел выходить". Наверное чепуха: мужиков гонят на охрану и мужиков же запрут в избах. Во всяком случае толков все это вызывает массу... По дороге, среди богомольческого люда, то и дело попадаются официальные лица. Едут, а иногда и шагают урядники, скачут земские начальники, сегодня проехал жандармский полковник, искоса поглядев на нас, троих странников, в городском костюме и не ломающих перед ним шапки. Но толки о строгостях по тракту оказались пока преувеличенными: в Глухове у нас не опросили паспортов и урядник любезно оказал нам содействие (советом) при разыскании помещения, где бы напиться чаю.

Теперь Сергей и третий наш товарищ спят в тени, а я, вместо обычного дневника, пишу тебе это письмо. Я решил не вести подробного дневника, так как пошел просто для отдыха и для случайных впечатлений. Это решение и сказывается тем, что я пишу тебе это бесконечное письмо, которое сдам неизвестно где и когда (в Глухове почты не оказалось).

Идем пока благополучно, только я набил на левой ноге мозоль. Вчера она мне докучала сильно. Сегодня хозяйка в Глухове, славная, очень моложавая старуха, сказала мне: "Я бы тея, странничек, полецила, да ты цай не послухашь". Я послухал; она принесла лагун с дегтем и мазилку и вымазала мне дегтем всю "лапосню", то есть подошву. Представь,-- стало много легче. Теперь в четырех верстах над жнивьем виднеется с нашей дороги церковь села Елизарьева, где мы собираемся пить чай, и я опять себе смажу "лапосню". -- "Пойдешь назад, зайди, скажи спасибо",-- говорила мне баба. Если пойдем на Глухово,-- то непременно зайду. Но, кажется, на Глухово мы не пойдем. И теперь уже мужики жалуются, что "все колодцы высушили". Из Сарова шел человек, говорит: "чистая гибель". Потерял жену, искал три дня, нашел, и айда назад. Бог с ним, с Серафимом.

-- Заварил батюшка Серафим кашу,-- говорила та же хозяйка. -- Не знаем мы, чего и будет.

-- То-то, вот, не знам мы,-- с сомнением закончила она.

И действительно, каша может выйти бедовая. Так как нашим маленьким караваном распоряжаюсь я, то я и решил: завтра идем из Дивеева в Саров с крестным ходом, посмотрим, что там делается, может быть переночуем, а на другой день, не дожидаясь ни царского приезда, ни других торжеств,-- по добру, по здорову обратно на Арзамас, или на Ардатов, Досчатое и по Оке -- в Растяпино. В Нижнем теперь Анна Николаевна ⁷. И хочется, и нужно повидать ее... Товарищи проснулись. Надеваем сбрую и в путь. По тракту опять звенит колокольчик. Наверное скачет еще какое-нибудь начальство, только ни нам оно, ни мы ему не видны...

Прошли Елизарово, где пили чай в чайном обществе трезвости. Когда мы кончили, к маленькой чайной привалила целая толпа. Между прочим,-- священник из Саратова с двумя иконами и с ним масса народа. Заняли чайную и все пространство кругом. Мы рады были, что убрались вовремя. Пришли в Дивеево еще рано. В монастырских гостиницах все занято. "Негде яблоку упасть",-- говорила мне какая-то счастливица, устроившаяся ранее. Я надеялся разыскать мать Дорофею, свою знакомую по первому посещению Дивеева, но "она стала уже слабенькая" и живет в монастыре на покое. Устроились мы, поэтому, в селе, в тесной каморке сапожника. Кроме нас здесь остановились хоругвеносцы. Это -- особое общество, состоящее преимущественно из купцов. Они платят взносы, шьют себе кафтаны с позументами и, в случае каких-нибудь духовных торжеств, являются и носят хоругви. Народ дюжий и довольно порой курьезный. Форма их только кафтаны. Идут без шапок, поэтому головных уборов их форма не предвидит. Мы имели случай видеть вчера дюжего молодца купчину, торжественно шествовавшего через площадь в боярском кафтане, из-под которого топырилось тоже боярское брюхо. А на голове у него была шелковая шапочка велосипедиста.

всех вас.

Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 1, "Мир".

¹

² Описка Короленко: он работал на голоде в Лукояновском уезде в 1892 году.

³ Очерк "Дом No 13".

⁴ Записи, относящиеся к экскурсии 1903 года, с заголовком "Дивеево, Саров, Понетаевка. О царе. Мужицкие желания и т. д." перенесены в тетрадь с надписью на обложке: "Книга с выписками из старых записных книжек и из разных сочинений, нужных для статей".

⁵ М. И. Сосновский (см. прим. к письму 129).

⁶

⁷ А. Н. Фейт -- старинная знакомая семьи Короленко по Н. -Новгороду.