В. Г. Короленко к Н. Л. Когану.
[26 марта 1891 г. Н. -Новгород].
Многоуважаемый Наум Львович!
Посылаю Вам посылкой Вашу рукопись, так как пока совершенно не знаю, что с нею делать. Конца и замысла очень жаль, -- начало и многие места в середине никуда не годятся. Переделывать в том виде, как оно есть, -- слишком много работы, да и не решаюсь я так сильно налагать руку на чужое детище, а если послать так, то до хорошего и не дочитают в редакции. Мой совет: сильно сократить первую сцену с Лаврентием Ардальоновичем2 ему надоела "возня" с жидами. Этого достаточно и это нужно выдвинуть покороче, без длиннот и надоедливых повторений. Эпизод с отцом и рассказчиком необходимо выкинуть. Он недурен, но загромождает рассказ, а прямо к делу не относится. Нужно поменьше расплываться в рассуждениях, тем более, что они у Вас не рельефны и туманны. Старуху необходимо оставить, образованное семейство сильно сократить. {Кстати, что это за ужасное выражение "хлебнула носом"?!} Поездку к Трофимову совсем выкинуть. Вообще старайтесь, чтобы из-под ненужного балласта яснее и по возможности проще выступила основная нота рассказа: приезжает в город учитель; он знаком и с Лавр. Ардальоновичем, и со своей средой. Для Л. Ардальоновича это скоты,-- для него люди; для первого всюду досадная карикатура, для второго на каждом шагу примеры возвышенных характеров и проявления духовных стремлений. Притча Шлоймы о "Нухиме и это" -- очень хороша, как и другие. Описание субботы тоже недурно. Смерть Шлёмы, поездка с надзирателем,-- все задумано очень хорошо и написано все-таки так, что можно легко поправить недостатки. В общем кидается в глаза значительная трудность для автора справляться с изложением, слог напряженный и неуклюжий. Откровенно Вам скажу: данный рассказ, если Вы еще над ним поработаете, да потом немного еще его пообчистить -- выйдет очень недурен, но, кажется мне, что вообще -- писательство не Ваше призвание. Оно очевидно требует от Вас слишком много усилий и главное -- у Вас совсем нет повествоват. стиля. Притчи -- не в счет, они хороши почти целиком, но это в них и говорит стиль агад 3. Так мне кажется.
Если Вас не обескуражит все это, -- отделайте и сократите рукопись. Пишите на обеих сторонах листа, но оставляйте поля побольше. Не бойтесь сокращать, а особенно рассуждения. Старайтесь, чтобы каждый эпизод подвигал рассказ вперед. Таких сравнений, как напр. ночь и "надтреснутая девственница" избегайте совсем. Описания природы должны естественно вплетаться в душевное настроение, но главное -- о себе поменьше, а побольше выдвигайте вперед объективную нить рассказа. Затем желаю всего хорошего и с удовольствием буду ожидать рукоп. еще раз. [Предупреждаю] 4, что скоро я прислать ответ может быть буду не в состоянии. Рукописей мне посылают довольно много, а мне нужно и самому работать, и читать и, наконец, порой уезжать.
Затем, -- не скажете ли Вы мне, откуда я мог бы почерпнуть знакомство с агадами и притчами, в роде приводимых Вами. Я давно уже хотел с ними познакомиться, кое-что рассеянное по разным сочинениям собрал, но этого мало. Нет ли перевода на русский, франц. или немецкий языки?
Вл. Короленко.
Примечания
1 Дата определяется пометкой В. Г. Короленко на письме Когана от 26 января 1891 г.: "Отв. и рукопись 26 марта" и отметкой в записной книжке-календаре 1892 года под 27 марта -- "Посылкой рукопись Когану (письмо вчера)".
2 "Лаврентий Ардальонович" -- полицейский надзиратель, -- после еврея Шлёмы -- вторая центральная фигура повести Когана. Автор изобразил его не трафаретным бурбоном, но своеобразной жертвой полицейско-бюрократического самодержавного режима, держащего его под гипнозом "циркуляров" и "предписаний". Человек раздражительный, но не злой, не лишенный чувств справедливости и сострадания, он, однако, в области своих служебных обязанностей бывает порою груб и даже бездушен, особенно по отношению к евреям. Эпизод с затравленным им бедняком Шлёмой, поразившем его при этом своей моральной высотой, заставляет его пережить душевное потрясение: "Я -- фоб поневоле, почти бессознательно всего, на что натравливает меня любая бумага" -- говорит он в минуты раскаяния. "Еврей, в моих глазах, это существо, неустанно занятое обходом закона, точно у него и нет других нужд, ни семьи, ни любви, ни надежд, ни горя. Так и кажется, что и на свет-то он родился лишь для того, чтобы обходить закон, да раздражать полицейских чиновников... Вот до какой логики доходишь!..."
3 "Агады" -- предания, легенды, нравственные сентенции и т. п., заключающиеся в талмуде.
4 Слово отпечаталось в копировальной книге неясно.