Короленко В. Г. - Батюшкову Ф. Д., 28 января 1902 г.

Пишу Вам это письмо из города Сумы. Сижу в грязноватой гостинице ("Тихий уголок"), на грязной кушетке, а за окном начинается слякоть и тоже грязное утро... Попал я сюда третьего дня, и, так как вы читаете газеты, то догадаетесь, что приехал я на разбирательство дела "павловцев" ¹. Приехал еще третьего дня вечером, и уже вчера выяснилось, что в суд попасть решительно нельзя. Говорят даже о каком-то высочайшем повелении, коим снабжен будто бы председатель,-- не допускать никого -- ни родственников, ни знакомых, ни судебного персонала. По-настоящему, мне сегодня надо бы уехать, и поэтому-то я и встал еще до свету. Но потом раздумал. Председательствует Чернявский ², мой знакомый (немного) по мултанскому делу, и я хочу повидать его и узнать из первого источника, действительно ли так уж строго. Положим, есть еще средство -- взять на себя защиту, что мне и предлагают молодые присяжные поверенные (здесь Маклаков, Муравьев ³ и еще третий, фамилию которого сейчас забыл). Но я решительно отказался: дела не знаю, сидеть в качестве столба в таком деле -- мучительно, взявши на себя хотя бы и формальную только ответственность... да и вообще -- причин много. Вдобавок, кроме упомянутых,-- я видел вчера целую армию защитников (еще из Харькова), и все это на пять подсудимых (остальные от защиты отказались). Можно сказать, и без меня слишком много защитников.

Дело, между тем, в высшей степени интересное, и в центре стоит фигура (Тодозиенко или Федосиенко) -- не то сумасшедший, не то провокатор,-- совершенно загипнотизировавший эту толпу. Они шли разбивать церковь, как на праздник. Женщины поднимали на руках детей, мальчики и девочки хлопали в ладоши и кричали: "Правда идет, правда идет!" Очевидцы рассказывают изумительные вещи: переломанными руками они все еще трясли решетку и бегали на сломанных ногах, пока не происходило полное смещение костей. Очевидно, боли не чувствовали. Загадочным представляется то, что этому Тодозиенку начальство позволило фанатизировать павловцев, собирать собрания, ходить по селу толпой и т. д., в то время как до тех пор им запрещали собираться в одной избе даже по четыре человека -- сейчас составлялся протокол, и земский начальник штрафовал на 50 рублей. Таким образом их фанатизировали с двух сторон. Сначала -- страшными стеснениями, потом внезапной и совершенно необъяснимой свободой проповеди Тодозиенка... Темнота тоже изумительная: он уверил их, что к ним скоро придет сам царь, с которым Тодозиенко беседовал запросто, и т. д. Вообще -- фантасмагория полная. Почва для всяких толков самая благодарная. А тут -- закрытые двери... Разумеется, воображение разыгрывается еще больше. Очень может быть, что поблажки этому Тодозиенку простая случайность, российская непоследовательность и халатность. Но это мог бы выяснить только гласный суд. Теперь укрепляется убеждение в провокации. Тодозиенко одни называют сознательным, другие бессознательным ее орудием.

Ну, вот,-- я и сижу по этому случаю в гостинице "Тихий уголок" и свободное время заполняю этим письмом к Вам.

Через час пойду к председателю, выясню вопрос окончательно, потом постараюсь хоть повидать подсудимых, когда их повезут в суд, а завтра -- домой. Пока -- до свидания. Всего хорошего.

Впервые опубликовано в книге "Письма" под редакцией Модзалевского.

¹

² "О суде, о защите и о печати", в 9 томе наст. собр. соч.).

³ В. А. Маклаков, Н. К. Муравьев -- московские адвокаты.