Короленко В. Г. - Короленко А. С., 28 августа 1900 г.

Пишу опять из Уральска, куда вернулся вчера вечером. Поездка в общем вышла очень удачная. Место "умета" разыскал с полной точностью и третьего дня стоял над речкой Таловой, на том самом клочке земли, где был постоялый двор и где Пугачев начинал свое дело ¹. Остановились мы на ночлег на постоялом дворе в поселке, и я снял внутренний вид и наружность этих дворов самого первобытного и очень оригинального вида. Более чем вероятно, что умет Оболяева ² имел такой же вид, ни на какие российские заезжие дворы не похожий. Жизнь этого поселка тоже очень оригинальная, и все вместе сильно действует на воображение. Возвращаясь степью, я точно перенесся в те времена, встречал по дороге тех людей и даже встретил, между прочим, Мартемьяна³, ехавшего на Иргиз, на богомолье, с женой.

Жена -- бедное забитое создание, а сам он -- суровый казак с повелительными манерами и шельмоватым выражением лица. В дороге ему повстречался не я, а старик уметчик и иногородний купец, с острым взглядом и наружностью, обращающею невольное внимание. Мартемьян велел казакам остановить встречных и привести, к нему. Время было уже тревожное. Но, узнав уметчика и услышав от Пугачева, что он знает игумена Филарета⁴,-- он отпускает обоих. Однако, когда телега с встречными едет далее, Мартемьян оглядывается и видит, что "купец" тоже смотрит ему вслед своими острыми странными глазами. Проехав еще далее,-- он оглядывается еще раз. С этого места, с вершины небольшого "сырта" -- видны уже верхушки церквей в Яицком городке. Купец расспрашивает о чем-то уметчика. Тот показывает ему кнутовищем -- далекий Яик, синеющий своими лесами, бухарскую степь на дальнем горизонте, и обе фигуры резкими силуэтами рисуются на ясном небе. По движениям видно, что купец, с помощью уметчика, изучает окрестности Уральска. Мартемьяну что-то не по себе. Он инстинктом казака угадывает в купце не купеческую, а казацкую повадку. Ему хочется вернуться, но тройка несет его по степи все дальше, по бокам скачет конвой из нескольких казаков -- в пути за Таловой опасно: шалят и свои, и башкирцы, поэтому богатые люди и старшины ездят с конвоем.

Мартемьян не доволен собой. Спустившись с возвышения, он едет речкой Казачьей. Там и теперь (то есть уже в наше время) видны следы землянок над яром. А тогда в землянках жили разные странные люди. Только что, когда мимо ехали в возке Оболяев с Пугачевым,-- они выползли из землянок и следили за едущими беспокойными и жадными глазами. Пугачев хватается за винтовку, но Оболяев останавливает лошадь и спокойно идет к землянкам. У него здесь знакомые,-- которые живали и на умете. Один из них, беглый солдат, весельчак и балагур, узнает "дядю Курицу"⁵ и начинает шутить с ним, но тотчас вытягивается, когда к ним, выйдя из телеги, подходит Пугачев. Он начинает расспрашивать каждого бродягу, вглядываясь в лица. Ему могут понадобиться эти люди. Он уже маниак захватившей его идеи. А на них этот деловой, почти строгий допрос производит впечатление несколько пугающее: чувствуется повелительность, значит -- вроде начальства. Весельчак трусит первый и начинает даже тревожно оглядываться, но затем Пугачев, узнав, что ему было нужно, отходит. Солдат тихо спрашивает у уметчика; тот ничего ему о своем странном жильце сказать еще не может: живет, обо всем расспрашивает.

-- Не фискал?

-- Ни боже мой. Старшин не любит, расспрашивает про обиды казакам и народу...

Пугачев опять сидит в тележке и смотрит вдаль. Жарко. Солнце садится, в степи играет марево. Ветер шевелит волосы на висках у Пугачева, а в его воображении -- свое марево. Эта степь, эти толки, это тревожное время, эта невольная общая почтительность и страх перед ним... все это овладевает им самим все сильнее. Оболяев остается еще: у него дело. Надо на умет двух-трех работников. Лето кончается, к осени начнется движение: умет лежал на старо-московской дороге; по ней ездили купцы за рыбой,-- к осенней и весенней плавне, к багренью,-- тянули обозы, и на это время ставились пикеты. Остальное время было глухо и пусто (тоже почти и теперь). Оболяев обходился собственными силами, с помощью проходивших беглецов, которые работали по неделе, по две. К осени нужно больше. Он приглашает двух жителей землянок. Разговор чисто деловой,-- Оболяев не разбойник, а хозяин умета, и сделка к обоюдной выгоде. Живя на умете, бродяги ничего не украдут и не сшалят,-- как теперь на заимках в Сибири. Он еще разговаривает, когда с тележки его окликает Пугачев.

-- Курица! Что заболтался?

Оболяев (старый солдат) вздрагивает и отвечает:

-- Слушаю. Сьчас вот тут...

И затем бежит.

После встречи Пугачева и Мартемьяна (ты понимаешь, что я рассказываю сейчас немного беспорядочно) -- на дороге видна пыль, -- бродяги уходят в свои норы и следят оттуда за приближающимся поездом Мартемьяна. Пыль большая, в пыли видны силуэты всадников. Тут, конечно, не до "жадности" -- не тронули бы самих. Поровнявшись с яром и речкой, Мартемьян подзывает казака и спрашивает:

-- Тут, что ли?

-- Гони!

Жена просит оставить:

-- Мартемьян Михайлович, для бога! На богомолье ведь едем, оставь.

-- Не твое дело. Ну, что стали!

Казаки оцепляют землянки и гонят бродяг, как сурков из ям. Выбегающих бьют нагайками. Какой-то старик падает под ноги лошадей, беглый солдат, как заяц, пробегает под градом ударов и кидается в талы над речкой. Через четверть часа -- землянки разломаны, избитые люди лежат на земле, частию, конечно, прикидываясь бесчувственными. Мартемьян приказывает обыскать талы. Выводят солдата и еще какого-то беглого с бритой головой. Мартемьян приказывает одному из казаков отвести их в город. Казак спешивается, снимает с арчака длинный ремень, связывает обоим руки и, сев на лошадь, гонит их перед собой на своре, по временам, когда они отстают, подталкивая их древком пики. Мартемьян уезжает далее молиться. Он успокоился: если бы не чувство, возбужденное в нем Пугачевым,-- он бы не тронул бродяг. Теперь ему кажется, что он сделал что-то нужное. Только жена, красивая казачка, с грустным лицом -- вызывает в нем опять досаду: она на своей половине принимает странников и бродяг, и теперь, видимо, не одобряет его поступка. Он думает, кроме того, что напрасно женился на казачке: если бы женился на дочери одного из приходящих в Яик московских полковников -- мог бы пойти далеко...

Через полчаса пыль скрывается вдали. На дороге к городу видны темные точки: казак гонит арестованных, а еще дальше тихо катится тележка: Оболяев едет с грузом.

Казак обгоняет тележку. Связанные бродяги глядят жалкими испуганными глазами. Пугачев окликает казака, и тот невольно останавливается. Начинаются расспросы. Казак несколько удивлен, но отвечает с невольной почтительностью. Особый тон Пугачева действует и на него. Он с удивлением смотрит на уметчика, который тоже почтительно обращается к своему скромному спутнику. Жалкие арестанты снимают связанными руками шапки и приносят жалобы: у одного разбита голова, у другого плечо проколото, рубаха в пыли и крови. Глаза у Пугачева вспыхивают, он поворачивается к казаку, но тотчас же, как бы спохватившись, велит Курице ехать далее. Он говорит что-то про себя, и Курице, и даже казаку слышится как будто:

-- Не пришло мое время.

Казак едет тише. Через некоторое время он сходит с коня и ослабляет веревки.

-- Нам что,-- говорит он. -- Хоть трава не расти! Начальники приказывают, что станешь делать. Нам уж и самим от старшин да есаулов...

Дальше казак и арестованные идут некоторое время рядом и вступают в беседу. Говорят о Мартемьяне: строг, сам в чиновники лезет. Пьяный на улицах бьет старых казаков... Говорят о странном купце и об его словах: время не пришло... Подъезжают казаки охотники. Все вместе садятся в степи, пускают коней и разговаривают. Опять те же разговоры о Москве, о старшинах и т. д. Один прибавляет, что на Волге, говорят, появился царь, да его захватили. Арестованные принимают участие. Один из них бурлачил до Саратова: видел -- вдоль лугового берега вели лодку, шла большая команда. В лодке лежал связанный человек, закрытый с головой, так что лица не было видно. Солдаты шли обратно, говорили, будто везли важного колодника. Кто говорил -- генерал провинился против царицы, а кто -- будто сам царь. Далее говорят еще о причинах, почему Петр разошелся с Екатериной и т. д. Одним словом, идет степная политика. Один из охотников расспрашивает беглых, кто они. Солдат отшучивается. Старик рассказывает историю своей жизни, которая производит на казаков сильное впечатление. Разговор о крепостном праве. Старшины на Яике уже заводят и себе крепостных: у Мартемьяна по хуторам уже работают из-под нагайки: у него куплены калмыки, а порой захвачены и русские люди. Бегущих ловят и возвращают к хозяевам.

Когда разговоры истощаются,-- один из казаков предлагает конвойному казаку -- свести арестантов самому.

-- Ой ли?

-- Мне что!

-- Да ты упустишь.

-- Упущу -- мой ответ. Не впервой,-- говорит молодой казак.

Конвойный соглашается и, вскочив на коня, пускается вдогонку за Мартемьяном. Казаки вообще в то время на службу смотрели просто. Оставшийся за конвойного спокойно садится на коня и, ударив нагайкой солдата, говорит: айда, подлец!

-- Куда?

-- Куда хочешь.

-- Что ты, Чика ⁶

-- И то,-- беспечно отвечает Чика,-- давно не секли. Да я, братцы, и сам с ними уйду, право. Не житье на Яике. Куда, молодцы?

-- На умет к Курице.

-- Ну, не далеко же,-- говорит Чика презрительно. -- Шваль народ...

-- Они к купцу наймутся,-- шутит другой казак.

-- Дело. Узнать бы и нам, что за человек купец этот. Слышали тоже... Эх,-- говорит Чика, тряхнув головой. -- Кабы теперь Разин или Некрасов...⁷ Да нет!

Он вытягивает нагайкой своего коня, конь вьется, не зная, что нужно хозяину, и потом несется в степь. Казаки смотрят вслед и качают головами: неладно с Чикой. Задумываются. Вообще неладно (происшествия в городе, по степям являются привидения. Видели какого-то безумного, который ходит и плачет). Казаки тихо едут по дороге. Через некоторое время в стороне слышится топот, и из сумрака опять выезжает на дорогу Чика, как будто испуганный... Казаки едут вместе.

Давно уже вечер, над степью стоит луна. Внезапно все опять останавливаются: кто-то едет навстречу во мгле, и слышно что-то странное. Через минуту -- все казаки кидаются врассыпную: по дороге на исхудалой лошади едет исхудалый оборванный человек, качается, как пьяный, и что-то поет, причитает или плачет... Из группы казаков остался один Чика, который тоже со страхом ожидает на дороге. Он приглядывается и кричит вслед встречному:

-- Никеша!.. Выровщиков!.. {Семья Выровщиковых еще до пугачевщины была наказана за мятеж, вместе с другими. Отец казнен, его братья сосланы в Сибирь. Об этом будет раньше...} Куда едешь?

Странный встречный человек оглядывается и останавливает коня. Глаза у него впалые, лицо бессмысленное.

-- В Питер еду,-- говорит он глухо. -- К царю. Об отце просить.

Чика свистнул.

-- Батьку, брат Никеша, давно карги на колесе расклевали, а в Питере,-- с насмешливой ласковостью говорит Чика,-- не царь, а царица. Отец твой ходил к царице, попал на плаху...

-- К царю я,-- отвечает тот и едет дальше.

Чика поворачивает коня и под влиянием внезапного побуждения кричит с насмешкой:

-- Никеша! А, Никеша! Поезжай на умет. Туда к Курице царь приехал...

-- Где?

-- Да он бесперечь у Курицы и живет на умете.

Безумный повернул коня и, хлестнув его нагайкой,-- понесся по дороге назад.

-- Никеша Выровщиков.

-- Что ты?

-- Чай оборотень... Ну, и Чика, бесстрашный какой. Говорил ты с ним?

-- Говорил.

-- К добру или к худу?

-- К царю, бает, еду...

-- К царю? Чудное дело. Ведь у нас царица.

-- А гляди, не просто что-то.

-- А ты ему что?

-- Я-то?.. Я мол: поезжай на умет к Курице...

-- Зачем?

-- Ну, он помчал. На Мартемьяна наткнется.

-- Эх, Чика, Чика...

-- Ну, что выйдет, дело не наше.

Далее -- безумный действительно едет на умет и встречается лицом к лицу с Мартемьяном. Однако -- что из этого вышло,-- о том продолжение следует, так как и то вместо письма -- выходит конспект главы, которая мелькала у меня все время в дороге. Как видишь,-- это уже не из "истории". Все это, конечно, чистый вымысел, но, я думаю, нигде от исторической правды не отступлю. Это только сухой конспект, который я разовью впоследствии в картины. А пока -- не взыщи. Перед этим и за этим еще много.

А пока, дорогая моя Дунюшка,-- докладываю тебе, что я здоров, очень доволен последней поездкой и еще сделаю небольшую экскурсию на Усиху, где в первый раз Пугачев развернул свое знамя.

постройки умета. Восстановить можно.

Сейчас принесли твое письмо. Распечатываю. -- Прочитал. Конечно, Дунюшка, и мне так хочется, так хочется быть вместе, просто страсть. Да ведь надо кончить здесь. На Узени уже не поеду, а дочитать кое-что в архиве и побывать на Усихе хочется до отъезда. Придется писать кое-что об Уральске (современном) -- я еще не знаю, как это выйдет: кое-что об учуге и затем о бунтах казаков нужно взять тоже из архива. (Пугачевские дела кончил.) Пожалуй, примешься за работу и потом пожалеешь, что не потерпел несколько дней.

А уж как не терпится, страсть хочется к вам всем, хочется обнять и расцеловать мою Дуньку.

Детишкам спасибо за письмо. Нехорошо, что так скоро у вас минорный тон. Все будет хорошо, когда ближе познакомитесь с подругами и гимназией.

⁸. переехал в город⁹.

Ну, до свидания.

Я перечитал сейчас то, что тебе набросал, и вижу, что ты едва ли что разберешь: торопливая пачкотня и едва ли дает представление о том, что у меня стоит в голове. Ну да все равно. Я рад, что рассказал тебе то, что еще только наметилось. Дальше будет ночь, умет, в котором расположились казаки с Бородиным, появление сумасшедшего Выровщикова {Интересно вот что: помнишь, я тебе говорил еще в Петербурге, что мне рисуется молодой казак, едущий ночью и плачущий. Я хотел этой фигурой изобразить нервное состояние, в котором тогда был народ на Урале. Теперь нашел краткое указание в пугачевском деле: командировались казаки в Оренбург отвезти "найденного в степи шатающего безумного и безгласного человека", который оказался казаком Сакмарской станицы. Кажется, с моим представлением о том времени -- я на настоящей дороге.}, который ломится на умет и спрашивает царя. Скопляется ряд недоразумений, которые все бьют в одно место. Создается атмосфера, которая сама окружает Пугачева ореолом таинственной важности... Запрошлую ночь я ночевал на Таловой на постоялом дворе,-- стоял шум, говор, споры (артель с подрядчиком), и мне все теперь чудится беспокойный ночлег Бородина на той же Таловой. Бородин сам встревожен и сам не прочь придавать словам сумасшедшего особое значение. Но он сам виноват в смерти отца Выровщикова, и вообще для него -- царь гроза, тогда как для казаков он -- надежда... И т. д. Опять распишусь.

монастырь (с пещерами), около которого закопался живьем Лукьянов (кажется, так фамилия). Третья -- дома над речкой Таловой, на тракту (не характерно,-- это уже в новом вкусе). Направо улица с настоящими строениями (мазанки из земляных кирпичей). Прежде тут строились (недавно) еще проще: вздерет сохой борозду, накладет этих валов друг на друга, проткнет "чилигой", чтобы держались друг с другом, потом обмажет глиной -- и все, дом готов.

Сейчас напечатал речку Таловую, как раз около места, где был умет. Вышло изрядно. Ну еще до свидания.

Миша и Наташа уезжают только сегодня. День опять хороший. Здоровье мое по-прежнему хорошо. В дороге спал маловато, зато сегодня, например,-- десять часов спал как убитый.

Посылаю письмо Верочки ¹⁰ 

Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 1, "Мир".

¹ Умет (постоялый двор) этот находился в шестидесяти верстах от Уральска (Яицкого городка). Летом 1772 года Емельян Иванович Пугачев (ок. 1742--1775) жил на этом умете, выдавая себя за приезжего купца.

² Сюда к Пугачеву явились первые участники восстания.

³

⁴ Раскольничий игумен Филарет, пользовавшийся громадным влиянием среди старообрядцев.

⁵ "Еремина Курица" -- прозвище Степана Оболяева.

⁶ Чика (Зарубин), яицкий казак, один из вождей пугачевщины. Казнен в Уфе в 1775 году.

⁷ Степан Тимофеевич Разин, донской казак, предводитель народного восстания 1667--1671 годов; Некрасов (Игнат Некраса) -- донской казак, сподвижник атамана Булавина. После булавинского восстания (1707--1708) увел восставших против Петра I донских казаков-раскольников на поселение в Турцию.

⁸

⁹ Владимир Яковлевич и Павел Яковлевич Шелудяковы, братья А. Я. Каменской.

¹⁰ В. Н. Лошкарева.