Короленко В. Г. - Короленко А. С., 21 августа 1900 г.

Так привык начинать день с того, чтобы поздороваться с тобой, что и сегодня, прежде чем сесть за работу,-- принимаюсь за письмо, хотя... что же тебе написать после вчерашнего письма? Все у нас по-старому. Сегодня моросит теплый, почти летний дождик, хотя вода в Деркуле -- очень холодна. Я встал, вероятно вследствие пасмурной погоды, поздно (хотя лег вчера рано), выкупался, мы напились наверху чаю -- и вот я скребу письмецо, чтобы хоть письменно поздороваться со всеми вами.

Впрочем,-- вчера у нас была маленькая тревога. Пропала было моя лошадь. Третьего дня, как я тебе писал, мы ездили на ферму. Вернулись оттуда около десяти с половиной часов. Часов в двенадцать, когда уже все легли, я пошел к ней, отвязал и вывел за наши воротца. Мой конек с места припустил рысью и побежал в луга. Наутро пошли его ловить (Миша Род. попросил его у меня съездить в город) -- но его не оказалось: лошадей Каменских пригнали,-- моего нигде в нашей луке не оказалось. Это, конечно, было бы неприятно, но я далеко уж не так огорчился, как, по-видимому, все сначала предполагали. К вечеру оказалось, что мой рыжка присоединился к косяку и наутро перекочевал с ним на озера. Я уже тебе, кажется, писал, что я его все-таки представил к косяшнику, еще ранее. Киргиз обошел его кругом, внимательно осмотрел и среди трех или четырех сот лошадей сразу узнал, что это именно мой. Вечером он его опять пригнал к нам в луку, и мы успели съездить на ферму, провожая Ал. Петровича, который у нас ночевал и сегодня придет опять. Назад мы ехали опять кругом: мимо лагеря, к железной дороге. Ночь была темная. На железнодорожный мост, сверкая фонарями локомотива и рядом освещенных окон, всползал тихонько пассажирский поезд, отражаясь всеми огнями в воде. А мы в это время ехали внизу, по деревянному чаганскому мосту (у самой насыпи,-- помнишь, вероятно?),-- и я опять пожалел,-- отчего мы так мало ездили по этим местам вместе?

Вчера ночью я опять спустил своего конька, и, вероятно, подлец опять удерет с косяком. Сегодня, впрочем, никто не едет (и письмо это пойдет только завтра). Пусть побегает. Он начал заметно поправляться, и к поездке, вероятно, станет гораздо лучше, чем был, когда мы его купили. Уже теперь бежит без кнута отлично.

Я втянулся. Тоска первых дней значительно смягчилась. Читаю дела и выписываю. С первым томом пугачевских бумаг справился дня в два-три. Второй том оказался гораздо содержательнее. Выписок приходится делать много. Это задерживает. Зато картина встает довольно полная. Между прочим -- четыре длинных письма к Симонову¹ Нурали-хана и Айчувак-султана. Интересны. Нурали рассказывает происшествия в орде ² за шесть месяцев пугачевщины. Оказывается, что третий султан Дусали прямо присоединился к Пугачеву и нападал с пугачевцами на крепости. Картина убогих форпостов на низу, охваченных кругом восставшей ордой, как бушующим морем,-- встает очень ярко и, кажется, в чертах, еще никем не оглашенных. Дело кончилось трагической смертию старшины Никиты Бородина в Кулагинской крепости, которую взяли киргизы вместе с несколькими пугачевцами под предводительством Толкачева. Канва для моей будущей работы все расширяется. Мелочи и крупные факты действительных событий все более и более выясняются. Это, конечно, именно только канва, своего рода рамка, на которой придется вышить свой узор. Но некоторые детали уже теперь просятся на бумагу почти в готовом виде. А, во-вторых, знаю, что в историческом отношении теперь не навру, колорит времени и места передам, а в некоторых подробностях, быть может, будет кое-что новое даже и для историков.

Все это меня утешает и дает силу сопротивляться тоске разлуки, за которую я себя очень упрекал (испорченный человек,-- говорю ведь) и которая все-таки значительно отступила. А то боялся, что вернется бессонница. Тогда пришлось бы сложить оружие и малодушно бежать с поля.

Ну, пока до свидания, дорогая моя Дунюшка. Очень целую моих дорогих девочек и тетю.

Да,-- вчера получил твое коротенькое письмо уже из Полтавы. Что касается моей комнаты, то не очень важно, если не поместятся все вместилища и комната не велика. Всего важнее некоторая удаленность и уют. Шкапы и некоторые полки можно поставить в других комнатах. Мне нужен стол, кушетка, одна (узкая хотя бы) книжная полка, "вместилище" над столом и место для платья. Остальное можно вынести в столовую, гостиную,-- куда хотите. Значит,-- можно и ту комнатку, если только она достаточно отделена. На той полке, которая будет в моей комнате, поставь энциклопедический словарь и новые журналы (за текущий год). Если можно,-- то еще бы в моей комнате пристроить шкапчик (с билетиками на ящиках) -- вообще то, что мне часто нужно иметь под рукой.

Ну, еще целую и обращаюсь к моим ханам.

сил -- мечта о какой-то будущей правде, как звезда среди туч,-- вот как мне рисуется основная нота моей повести. Но в плане все-таки еще много неясного. И работы много. Придется отрываться часто для других вещей. И читать еще, читать много. Нужно ознакомиться с бытовыми мелочами екатерининского времени.

Получил сейчас (пришел Пав. Як.) письмо от Перчика. Письмо длинное и требующее ответа, поэтому сейчас его не посылаю, а пошлю тебе дня через два, после того, как отвечу. С. Дм. из компании вышел ³.

Ну, до свидания еще. Уже вечер, и, значит, спокойной ночи всем вам.

Пожалуйста, Дунюшка, чтоб у вас все было хорошо. 

Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 1, "Мир".

¹ Полковник Симонов, комендант Яицкой крепости во время пугачевщины.

²

³ С. Д. Протопопов отказался участвовать в приобретении имения Джанхот.