Короленко В. Г. - Котылевой О. Э., 6 мая 1900 г.

лишь своим мнением -- правильно оно или ошибочно, и я Вам его высказал откровенно. Дело не в кличках -- символизм или не символизм. Дело в тех недостатках, которые я связываю с этой характеристикой: приподнятость тона и отсутствие "реальности", то есть отсутствие той близости к действительной жизни, которая дает ощущение убедительности и правды. Мы знаем, например, как даже картины великих, величайших живописцев действуют на зрителей. Мы уносим с собой в душе известное ощущение, которое присоединяется к другим навсегда или надолго. Никто, однако, не сходит с ума от ужаса при виде картин Сальватора Розы или от любви к женским образам Мурильо, Тициана, Рафаэля. У Вас уже с первого момента чувствуется какая-то экзажерация, преувеличенность настроения. Ваш молодой человек только посмотрел на неоконченную картину и уже готов, как собака, сидеть у дверей комнаты, где находится эта картина. Затем -- при всем значении, какое мы придаем живописи,-- нужно все-таки признать, что от нее можно ждать определенности образа, но определенность "мысли" достигается трудно и лишь до известной степени. У Вас художник диктует зрителю, что он должен чувствовать. Вот жизнь. Она прекрасна, но не смей очень ею увлекаться. Я тебе покажу вдали, на заднем плане смерть -- и ты обязан признать, что она "примиряет" и т. д. Вообще таких картин "не бывает". Между тем, у Вас и реальные впечатления Ваших действующих лиц расположились в схему, поясняющую эти два образа. Это я и назвал символизмом. Символы -- вещь вполне законная, но почему-то выработался же термин "символизм". Дело в том, что символ должен занимать свое место; когда же для символа искажается действительность,-- когда он выступает на первый план, а остальное располагается согласно его сухой схеме,-- это и будет символизм, в его современном значении. То, что вы написали -- можно бы, пожалуй, изобразить в коротеньком, сжатом очерке, явно фантастическом, сразу захватывающем и гипнотизирующем своей явной условностью, одним словом в небольшой фантастической сказке, аллегории,-- как хотите. Но аллегория, по моему мнению, не должна принимать размеров повести: надолго загипнотизировать читателя трудно, и тем скорее он устает и от приподнятого тона, и от этой напряженной чувствительности, и от условности, и этих нездоровых метаний от настроения к настроению. Эти недостатки я и старался Вам указать.

Совершенно искренно говорю, что есть указания на некоторую литературную способность автора: образы запоминаются, значит есть изобразительная способность. Муки творчества, связанный с ними эгоизм (своего рода эгоизм Über-Mensch'a¹) -- все это намечено сильно. По моему мнению только -- ни эти черты, ни некоторое "настроение" не искупают недостатков правдоподобия и реальности лиц, действий, побуждений. Это мнение мое. Могут быть и другие взгляды: "настроение" -- дороже всего. Вот почему я и говорил о других журналах в виде предположения (конечно, не ручаюсь за успех и в этом случае). Желаю всего хорошего. Если Вас не обескуражит моя резкая откровенность и Вы напишете еще что-нибудь -- принесите.

P. S. Есть один способ апелляции в "Русском же богатстве": передайте рукопись Н. К. Михайловскому и попросите его прочитать. Если бы оказалось, что у него будет другое впечатление, тогда... Впрочем, я думаю, что едва ли. 

Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 3, Гослитиздат. Печатается по оттиску в копировальной книге. Сведений об адресате не имеется.

¹ (нем.).