Короленко В. Г. - Короленко А. С., 29 мая 1896 г.

Сегодня второй день заседания, но мне кажется, что уже прошло десять дней. В зале сидит за прокурорами обвинителями -- прокурор судебной палаты¹ с моим отчетом в руках. Сначала он все проверял, но, вероятно, убедившись, что и теперь многое свидетели повторяют слово в слово -- перестал. Было уже несколько очень жарких стычек. Карабчевский сразу успел поставить защиту в положение равноправное. Председатель, впрочем, человек очень приличный ², прокурор палаты -- тоже. Раевский имеет вид очень жалкий. Когда перед самым перерывом сегодня утром я попросил председателя удостоверить, что имя одного подсудимого вставлено "составителем обвинительного акта произвольно",-- он был просто жалок. Прокурор палаты (Чернявский, кажется) очень резко и так, что было слышно даже публике, заметил (когда Раевский стал говорить присяжным о том, что имен много и он спутал) -- "оправдания Ваши неуместны". Во время перерыва из публики многие пожимали мне руки. Вообще публика почти вся на нашей стороне,-- но... перед нами двенадцать сфинксов присяжных. Десять крестьян, один мещанин, один дворянин и эти последние чуть ли не худшие! Особенно зловещим кажется мне огромный сельский торговец, с лицом не глупым, но, по-видимому, пришедший в зал уже с готовым решением. Да еще старый чурбан, толстый, косоротый и расплывшийся, -- который то сопит, скосив рот на сторону, то проснется и неодобрительно кивает головой на вотяков. К счастию, это запасный. Меня Карабчевский держит за фалды, а иногда, довольно, впрочем, благосклонно, осаживает председатель. А сдерживаться, все-таки, очень нельзя, потому что два раза, по внезапному вдохновению, мне удалось предложить вопросы в самую центру. Вообще, говорят, в допросах я не путаю, только горячусь. Дело продолжится еще не менее трех дней. Сегодня с утра мы очень торжествовали (полицию уложили в лоск, Шмелев вынужден был признаться в медвежьей присяге³ и в превышении власти, подведенных под манифест, Тимофеев -- спутался совершенно и стал утверждать какие-то нелепости, будто у него подменили пакет с волосами). После путаный, битый и сбитый с толку вотяк несколько подгадил, хотя все-таки ничего. Зато мальчишка, сын подсудимого (умершего), отлично прочитал "Отче наш". Ну, а все-таки... все-таки неизвестно, что будет. Если бы хоть треть интеллигентных людей -- дело теперь было бы в шляпе, но эти сфинксы,-- это просто ужасная вещь.

Голубушка,-- большое спасибо за телеграмму в Казани. Я виноват,-- не писал отсюда сразу. У меня было много работы. Эти несколько слов пишу в перерыве, когда наш бодзим-восясь⁴ (Карабчевский) спит, как и другие защитники (нас четверо⁵). Я теперь как-то не сплю и не устаю. Настроение все подымается,-- не знаю, хватит ли так до конца. Впрочем, если завтра (завтра придет почта) получу письмо и все идет хоть недурно,-- то хватит. К сожалению, не могу послать этого письма ранее послезавтрашнего дня. Значит, пока до свидания. Сообщу дальнейший ход следствия.

Милой Татьяне Александровне⁶ мой искренний привет. Простите, голубушка, тоже, что ограничиваюсь несколькими словами, а от Вас жду большого письма. Право некогда и -- нельзя. Вот уже начинаю волноваться другими заботами и опасениями,-- а нельзя и нельзя. Помните обо мне и пишите. Впрочем -- что ж я! Когда это письмо получится, я, может быть, буду уже в пути.

Ах, Дунюшка, если бы ты знала, как я беспокоюсь и подавляю беспокойство⁷. Детушек крепко обнимаю. Оле напомните папу.

Все боремся с переменным успехом. То сей, то оный на бок гнется. Полиция уложена в лоск. Оказалось, между прочим, что яма с трупом разрывалась и труп вынимали раз или два, а может, и более. Три раза я констатировал на суде передержки обвинительного акта, в четвертый срезался, к сожалению, совершенно случайно, но досадно. Если бы не в Мамадыше, мы были бы уверены в оправдании,-- но здесь вернее, что закатают. Зато кассационных поводов масса. Вчера целый ряд слухов, неизвестно откуда исходящих, прошел перед судом. Я просил занести в протокол, что были допрошены свидетели, которым было воспрещено давать показания даже в Елабуге.

Обнимаю всех.

Получил письмо Т. А. Чрезвычайно оно меня ободрило. В благодарность напишу следующее ей. Завтра начало прений.

Впервые опубликовано в книге "Избранные письма", т. 2, "Мир".

¹ Прокурор Казанской судебной палаты А. А. Чернявский, командированный на процесс министром юстиции Муравьевым.

² В. Р. Завадский.

³

⁴ Главный жрец (удмуртск.).

⁵ Защитниками на третьем мултанском процессе, кроме Короленко и Карабчевского, выступали М. И. Дрягин и казанский юрист П. M. Красников.

⁶

⁷