Короленко В. Г. - Ивановской П. С., 16 июня 1893 г.

Во-первых, посылаю Вам при этом сто сорок рублей. Я в большом затруднении. 11 июня еще я отправил Вам заказное письмо в Нижний Промысел, а на следующий день, 12-го, когда принес Вам же посылку (инструменты, купленные в Москве), то мне показали No "Правит. вестника" с объявлением, что почтовое отделение Карийск (Нижний Промысел) закрыто. Что было делать? Вспомнил, что когда-то мы писали на Усть-Кару, справился, что она только в 15 верстах от Нижнего Промысла, и послал туда посылку, по такому адресу: Усть-Кара (Заб. обл.), для передачи в Нижний Промысел, г-ну Помощнику Коменданта Пол. Т. и т. д. Но у меня теперь сомнение: не значит ли это, что и самое учреждение, и управление, и Вы сами куда-нибудь переведены. Итак, пока приходится посылать на Усть-Кару, в надежде, что, наверное, оттуда все будет отправлено по принадлежности. По этому же адресу посылаю заказными бандеролями 10 книг, а именно: 1. Филатова: Семиотика и диагностика детских болезней.

2. Его же: Лекции об острых инфекционных заболеваниях детей.

3. Карл Шредер: Руководство по женским болезням.

4. Его же учебник акушерства.

5. Феноменова: Оперативное акушерство.

6. Проф. Фогеля: Учебник детских болезней.

Затем Иннокентию Федоровичу¹: Дневник Никитенка (три тома) и дневник Башкирцевой 1 том, то есть всего 4 книги (вместе с Вашими десять). Так как посылкой это стоит очень дорого, то мне посоветовали послать их заказными бандеролями, обернутыми в картон, что я и делаю. Пошлю я их, вероятно, в два приема, и Вы мне сообщите, пожалуйста, в каком виде Вы их получите; надеюсь, что они не очень изобьются и не пострадают от такой пересылки. На днях же посылаю Вам полтораста рублей. -- Все это делаю, так сказать, на отлете,-- так как через три-четыре дня уезжаю за границу, вероятно до октября.

От Дуни получил с места уже два письма и вот содержание последнего: "Живем мы пока еще у Петра. Он послал запрос об условиях жизни в нагорной стороне (для Наташи нужен горный воздух), и вот мы ждем ответа. Квартира у брата большая. Мы, то есть я и дети, занимаем большую светлую комнату; по одну сторону спит брат (в "салоне", как принято здесь называть гостиную); по другую -- столовая. Ложимся спать рано, дети около 10 уже спят, я немного погодя тоже ложусь. Встаем в 7. Мы с Петром пьем чай, дети -- кипяченое молоко. В 12 ч. здесь обед, в 3 ч. чай, в 7 ч. -- ужин. С нами каждый день обедает директор здешней гимназии, который очень дружен с детьми, особенно с Натой, она его тормошит, как только ей вздумается. Наташа, отчасти благодаря своему философскому взгляду на окружающее, отчасти -- бойкости, завоевывает симпатии людей скорее, чем Соня. Но зато Соню я только теперь начала узнавать: это такое вдумчивое, нежное существо, что я за дорогу и теперь иногда обращаюсь с ней, как с большой, рассуждаю, как с равной. Она часто вспоминает тебя (то есть меня) и плачет потихоньку. Я узнаю, что плачет она о папе: "Ему теперь скучно! Он бедный попишет, попишет, да и заскучает. Нет никого, и он один". Стоит мне сказать: "Соня, милая, мне что-то нездоровится", как она уже старается занять Нату и заглядывает в глаза, стараясь узнать, скучаю я или больна. Сегодня за ужином зашел разговор про воспитание детей. Петро и господин, который у нас ужинал, говорили, что дети были бы лучше, если бы их воспитывали чужие, так как матери их балуют. Когда я Соню и Наташу раздела и стала прощаться, Соня говорит: "Мама, разве мы глупые дети?" -- Нет, отчего ты спрашиваешь? -- "А вот говорили, что без папы и мамы мы были бы лучше. А я думаю, что мы были бы совсем дурные, потому что все бы плакали. Как жить без папы и мамы".

характере, сделанными по их портретам. Как видите, они совершенно совпадают с действительностью. Соня вдумчива, нежна, я даже боюсь несколько ее чуткости и легко вспыхивающего чувства сожаления и симпатии к другим. Боюсь потому,-- что это не легкие поверхностные вспышки, а недетская чуткость, которая ей может дорого стоить в жизни. А главное -- это порой переходит или может переходить в слабость. Она нервна, легко плачет, хотя зато смех ее -- заразителен и чрезвычайно отраден для других. Она уже задается вопросами о боге, о жизни, о первых людях. Накануне пасхи у нее сильно болели зубы; я взял ее к себе, и мы много говорили о Христе. Ее до такой степени захватил этот рассказ, что она забыла о зубной боли. Кроме того, она готова раздать все, что у нее есть, до последнего, и у нее совсем не было периода детской жадности. К физической боли, к холоду, к горечи лекарства -- она ужасна чутка и преувеличивает все это воображением. В довершение -- она высока, тонкая и худенькая, хотя хворает редко.

Наташа совершенно в другом роде: Соня похожа на Вас, Наташа -- на моего брата,-- хотя, впрочем, не лицом, а только некоторыми чертами и приемами. Сложена отлично, невысока, крепка, хотя -- хворает часто и тяжело. Понемногу поправляется, полна, но румянец пробивается у ней лишь в последние годы. Характер резко обозначился с детских лет, пожалуй месяцев. Взгляд слегка исподлобья, в улыбке -- что-то юмористическое (теперь смеется часто и звонко, прежде -- очень редко), суждения решительны, очень самолюбива. Прежде была очень жадна, все захватывала и копила. Нам удалось подействовать на ее самолюбие, и, кроме того, она видела, что нам это очень неприятно, а она тоже очень любящая. Поэтому успела победить себя. Копит и до сих пор, но потом все раздает другим. От этого выходит иногда, что Соне (расточительной и быстро уничтожающей все свое) приходится потом получать еще долю Наташи, которая настойчиво раздает назавтра вчерашние свои сбережения. Наташа очень терпеливо переносит боль, если ее предупредить: уже теперь из нее не выжмешь ни малейшего крика, если раз она сказала: "не больно" (дядя Илларион производит порой довольно жестокие пробы). Хину принимает не поморщась и говорит: "Дайте еще". При всем том -- ужасная рационалистка и если плачет от легкого ушиба, то всегда на это есть своя причина, чисто логическая: ей покажется, что кто-нибудь ее ударил или толкнул нарочно. Стоит разубедить ее,-- и слезы прекращаются. В этом смысле вот чрезвычайно характерный, подслушанный мною разговор. Наташу уронил который-то из братцев (Сашиных мальчиков). Она плачет, Соня утешает тем, что это нечаянно. "Ну уж нечаянно!" -- сомневается Наташа, но все-таки продолжает плакать. -- Конечно, нечаянно. Правда, что нечаянно? -- обращается Соня к виновнику. -- Конечно, нечаянно. -- "А я все-таки ушиблась",-- рассуждает Наташа. -- До свадьбы заживет,-- говорит опять Соня. -- "Ну уж заживет! Нет, не заживет". -- Да ведь свадьба-то еще не скоро. -- "Ну, уж не скоро". -- Через тридцать два года! -- "Ну уж через тридцать два года. Разве это не скоро. Вот если бы через три!" -- Глупая, да ведь 32-то больше! -- "Ну уж больше! Нет, не больше". Приходят ко мне, и Наташа все плачет, пока я не разрешаю спора: 32 гораздо больше трех, и до свадьбы долго. Тогда Наташа сразу смолкает, и все отправляются играть.

Вот Вам целый этюд из детской жизни Ваших племянниц. Остается еще третья, Леля, крепкая, очень похожая на Соню в том возрасте (лицом), флегматичная толстуха, здоровенькая и, к великому моему удовольствию,-- не нервная и не особенно рано развивающаяся (говорит еще мало). Я ее оставил на лето у Саши, и только когда уезжал,-- она удивила меня внезапным взрывом своей нежности ко мне. Не выпускала из рук и, когда я ехал по степи,-- то долго в ушах у меня стоял ее удивительно выразительный крик: -- "Папа, папа!"

Перед своим отъездом -- еще раз Вам напишу. Не знаю, можно ли будет написать с дороги,-- постараюсь. Еду я в Америку более с беллетристическими, чем с корреспондентскими целями, хотя дал уже обещание написать в "Русское богатство" о Чикаго и о выставке. Это, конечно, будет "общий взгляд". В Чикаго я буду недолго,-- мне очень хочется посетить русские колонии в Америке.

P. S. Иннокентию Федоровичу мой привет. Помните, что если напишете вскоре по получении этого письма (около половины августа), то письмо Ваше может уже застать нас в Нижнем.

Недавно вышли "Очерки нашего пореформенного хозяйства" Николая О--на. Вышлю их еще до своего отъезда Иннокентию Федоровичу,-- а по приезде буду Вас обоих снабжать с одинаковой аккуратностью -- сапогами и книгами. Получает ли Ин. Федорович "Русские ведомости" и "Русское богатство"? Адрес, адрес Ваш (точный) не забудьте прислать.

Получено ли письмо мое и Саши, писанное в Дубровке вместе? 

Впервые опубликовано в книге "В. Г. Короленко. Письма к П. С. Ивановской", изд. Политкаторжан, М. 1930. На письме пометка: "Просмотрено. Помощник начальника Акатуевской тюрьмы (подпись)".

¹ десяти годам каторги. За два побега срок наказания был удлинен.