Коган Н. Л. - Короленко В. Г., 1 апреля 1891 г.

что я буду делать, как себя чувствовать. Я позволю себе говорить Вам об очень важном для меня, только Вы можете мне помочь, вся наша переписка достаточно выяснила Вашу личность и редкое Ваше отношение к другому. И как ни боюсь я надоедать Вам, я все-таки не могу удержаться от удовольствия поговорить с Вами: повторяю, Вы один можете помочь мне,-- если мой план не удастся, я совсем пропаду.

Прочел я Ваше письмо, проглотил -- лучше сказать, и какого бурю оно вызвало во мне! Вы, может быть, не знаете, что претерпеваешь в такой глуши (я говорю обо мне, как еврее), если хочешь сближаться с людьми, учиться, наблюдать. Начиная с оскорблений и кончая вырыванием куска хлеба по "временным правилам"², все превращает жизнь в какое-то мученье, и кругом -- Ялта ведь только одно из многих таких мест -- душевного человека найти трудно. Живешь один, думаешь, ищешь, сокращаешься, и силы непроизводительно тратятся. Вдруг Ваше письмо напоминает мне о существовании лучшей жизни, лучших людей, каких поистине теперь редко найдешь и там, такого теплого отношения и готовности оказать поддержку, -- это для меня слишком много. Но не буду распространяться об этом, хотя высказывать свою благодарность -- одна из самых сильных потребностей, а приступлю к делу. Сначала я буду говорить о письме, насколько оно касается моей рукописи. Все оно для меня более или менее благоприятное: нужны переделки,-- я это знал, ведь я Вам послал переписанную с черновой и хотел только узнать, стоит ли обработать ее. Но мнение Ваше о том, что я не призван писать, потому что слог у меня тяжелый -- резнуло меня очень. Больно! Я помню, Чехов, читая одну мою рукопись два года тому назад, сказал мне: "Вы писать умеете". Вы сами, на обращенный мною к Вам вопрос, стоит ли мне писать вообще, ответили мне в письме, прочтя один мой очерк: "для меня несомненно, что Вы работать можете". Но так как эта рукопись, по объему, дает больше возможности судить о способности или неспособности писать, то результат, к которому Вы пришли, для меня очень тяжел. Я знаю только то, что мне действительно было тяжело писать, но тяжело от волнений, излишней нервности, боязни, в силу нынешнего настроения, работать по-пустому, от неопытности, условий моей жизни, и я, злоупотребляя Вашей добротой, просто выложил все то, что меня занимало, имея одно только желание знать: годится ли оно в общем? Вам нравится конец, я искренно хочу знать -- мне не до спеси -- можно ли умом только и "мученьями" выжать нечто хорошее? Мне кажется, что если под способностью писать разуметь умение отмечать интересное и переживать его, тогда еще ничего, но если разуметь под нею легкий слог и изящные выражения, тогда я являюсь просто ничем. Не зависит ли слог от упражнений, опыта? Но все мои доводы для меня самого ничто в сравнении с Вашим мнением: оно для меня авторитетнее, и я только прошу принять во внимание смягчающие вину обстоятельства. Что же это такое, что я все-таки хочу, буду, буду опять писать, работать? Неужели же ничего и не выйдет? А скверно, ей-богу, скверно чувствую себя, я знаю только то, что живи я около Вас, в Вашем обществе, я бы многому выучился, да и весь чувствовал бы себя иначе. Вот это и составляет предмет моей горячей просьбы. Владимир Галактионович! В письме не выскажешь всего, поверьте мне, что мне очень тяжело живется, я не привык к такой жизни, какую здесь веду. Еще полгода тому назад я хотел Вам об этом написать, но теперь к этому больше повода. Обстоятельства мои так сложились, что я должен бросить Ялту. Куда бы я ни поехал, я чужой и не имею права жить. В города и местечки оседлости не поеду: тесно и не входит в мой план. Я хочу раз навсегда быть среди людей, хочу учиться, учиться и жить так, как хочу. Петербург, Москва для меня совсем закрыты, я намерен ехать только в Н. -Новгород. Свидетельство прикащика 1-ой гильдии дает мне право жить: оно стоит около 40 р. в год, налог, который я могу считать небольшим, так как Ялтинские квартиры и жизнь дороже, чем где бы то ни было. Но вопрос не в этом, а в том, что Вы на это скажете? Неужели я могу сомневаться в Вашей готовности помочь мне, чем можете? Прежде всего Вашим знакомством, обществом? Город ведь больше Ялты, людей больше, я смогу найти занятие, да я вот здесь лишаюсь всего, а там ведь больше простора! Я на днях говорил о моем желании Бакунину (кстати оба они сердечно Вам кланяются)³, и он не находит его неисполнимым. Ради бога не сердитесь на меня за беспокойство, что же мне делать? Я обращаюсь просто туда, откуда ожидаю помощи. Если бы мне удалось!

В заключение несколько слов еще о рукописи. Указания для меня очень ценны, но я некоторых не понимаю. Первая глава не годится, а я считал, что она необходима для характеристики надзирателя. Семейство Когановских просто для "равновесия". Я хотел бы знать Ваше мнение о первом разговоре с Шлёмой, о Хаим-Бере и служке и как вышел надзиратель? Имей я и эти указания, я с большей ясностью приступлю к переделке. I и II-ую гл. соединю, Когановского выброшу, а конец отделаю. Спасибо, Владимир Галактионовкч, за отношение; после предложения Вашего прислать Вам еще раз рукопись, когда она будет готова, остается только удивляться Вашему терпению, тем более, что Вы так заняты. Спасибо Вам, Владимир Галактионович, чем я могу Вас отблагодарить? Какую пользу оказала мне Ялта: вылечила от легочной болезни и познакомила с Вами!

⁴, французских и немецких переводов пока не знаю, постараюсь среди евреев узнать. Через 2 недели буду у моего отца -- он артист по этой части -- и узнаю немецкие источники. Но я могу сделать вот что: вместе с отцом начну переводить агады по-еврейски⁵, я их переведу по-русски и буду посылать Вам. "Глаз Якова" и есть собрание сказаний о раввинах, в этой книге находятся все разбросанные по талмуду интересные агады. Язык их поразителен. Все они просты, сжаты и содержательны. Лучшие: о Гилеле, Акибе, Нухиме. Как бы они вышли на Вашем языке! Право, они достойны Вашего пера и внимания. Я постараюсь выслать Вам молитвенник с русским переводом, где есть "поучения предков", которые имеют неменьшую ценность.

¹ На письме Н. Л. Когана пометка рукою В. Г. Короленко: "Отвечено 13 апр". Ответа этого в архиве не имеется.

² Упоминаемые здесь "Временные правила", изданные 3 мая 1882 г. и сохранившие свою силу до самой революции 1917 года, воспрещали евреям проживать вне ряда городов и местечек даже пресловутой "черты оседлости", составлявшей лишь малую часть европейской территории России. За чертой же оседлости еврея вообще не имели права проживать. Скученное в городах и местечках черты оседлости еврейское население, за отсутствием естественных источников существования, было обречено на нищету, голод и вымирание.

³ Павел Александрович Бакунин (брат известного революционера-анархиста Михаила Бакунина) и его жена, Наталия Семеновна жили в девяностых годах в своей усадьбе "Горная щель", близ Ялты.

⁴ "агад" встречается в ее романе из еврейской жизни "Мейер Езофович".

⁵ Очевидно, с древне-еврейского на разговорный еврейский язык (жаргон).

• Главная страница → Письма к Короленко