Литературный фонд (старая орфография)

8 ноября 1909 г. "Литературный фондъ" праздновалъ свой полувековой юбилей.

Пять десятилетiй -- это въ условiяхъ русской жизни срокъ для общественнаго учрежденiя очень долгiй, для учрежденiя же, связаннаго съ литературой, -- темъ более. У насъ теперь много говорятъ о "неприкосновенности личности". Правда, только говорятъ. Кажется, стоило бы хоть "только поговорить" о неприкосновенности общественныхъ учрежденiй. Каждое общественное начинанiе у насъ на Руси рождается съ зародышемъ смертельной болезни. Въ каждомъ уставе, подлежащемъ утвержденiю, непременно присутствуетъ статья: общество можетъ быть закрыто (безъ суда и разследованiя, въ порядке административнаго усмотренiя) губернаторомъ или градоначальникомъ, или министромъ, а то иной разъ и просто-на-просто любымъ полицiймейстеромъ. Да, въ сущности, пожалуй, и всегда судьба каждаго общественнаго начинанiя зависитъ отъ господина полицiймейстера, докладывающаго по начальству. Безъ всехъ этихъ обывательскихъ затей полицiи много спокойнее... А закрыть такъ легко.

Мудрено ли, что у насъ нетъ сколько-нибудь устоявшихся, прочныхъ, хотя бы даже и совершенно нейтральныхъ въ политическомъ смысле культурныхъ учрежденiй. Сколько у нихъ шансовъ для скоропостижной смерти отъ "неизвестныхъ" или малоизвестныхъ причинъ. Стоитъ одинъ разъ избрать составъ правленiя, скажемъ, -- несколько неосторожный... Правленiе сделало, допустимъ, действительно нетактичный шагъ и -- кончено: общества нетъ. Подобно сарацину въ одной старой балладе, оно, подъ бурнымъ натискомъ какого-нибудь ретиваго административнаго рыцаря, теряетъ свою голову ранее, чемъ успеваетъ это заметить. Правленiе не успеваетъ даже собрать общаго собранiя для обсужденiя своихъ действiй, какъ ужъ собирать приходится разве для похоронъ. Это одна возможность (и при томъ самая редкая): действительная ошибка одного изъ многихъ сменяющихся правленiй. Но ведь есть и другiя, гораздо более распространенныя. Кроме неудачнаго состава выборныхъ правленiй, можетъ ведь случиться и неудачный составъ местной администрацiи. Такъ часто встречаются слишкомъ ретивые, склонные къ превышенiю власти, а то, -- скажемъ по человечеству, -- и просто неумные губернаторы. Почудится такому господину "что-нибудь этакое подозрительное" или не понравится личный составъ общества... Есть параграфъ, дающiй ему власть пресечь предвидимую опасность. Онъ съ легкимъ сердцемъ и пресекаетъ. Даромъ, что его предшественникъ не только не считалъ данное общество вредоноснымъ, но даже поощрялъ его "полезную деятельность". Можетъ быть и заместитель тоже только пожметъ плечами, узнавъ о действительныхъ мотивахъ закрытiя. Но... нельзя же колебать престижъ власти, отменяя "законное распоряженiе" уважаемаго предшественника. И вотъ просветительнаго, благотворительнаго или иного частнаго начинанiя какъ не бывало...

Да, пятьдесятъ летъ существованiя для учрежденiя частнаго почина, да еще обслуживающаго нужды русской печати -- событiе, несомненно, очень редкое, можно даже сказать, единственное въ своемъ роде. Не мудрено, что торжественное общее собранiе, посвященное этому юбилею, въ Александровскомъ зале городской думы привлекло сочувственное вниманiе и общества, и печати. На эстраде публика видела, между прочимъ, М. М. Стасюлевича, живого свидетеля перваго общаго собранiя Литературнаго фонда, происходившаго ровно 50 летъ назадъ. Его встретили теплымъ приветомъ, на него смотрели съ сочувственнымъ интересомъ, какъ на живую связь между нашимъ временемъ и литературой 40-хъ и 50-хъ годовъ... Но долголетiе самаго фонда гораздо более замечательно. Пятьдесятъ летъ! И только одинъ разъ фондъ опасно хворалъ и былъ близокъ къ закрытiю...

Исторiя юбиляра обстоятельно изложена въ интересномъ "Очерке деятельности Литературнаго фонда за 50 летъ", составленномъ А. А. Корниловымъ. Характерно, что прототипомъ для нашего фонда послужилъ англiйскiй "Literary fund", а иницiаторомъ явился англоманъ А. B. Дружининъ. И составитель историческаго очерка, который я цитирую, и С. А. Венгеровъ, давшiй въ собранiи яркую характеристику Дружинина, отмечаютъ, что онъ былъ несомненный "консерваторъ", но консерваторъ во вкусе англiйскаго тори, т. е. приверженецъ правового порядка и парламентарiй. А русскiй парламентарiй въ николаевское время, это, конечно, консерваторъ более чемъ сомнительный. Къ Дружинину примкнули: И. С. Тургеневъ, К. Д. Кавелинъ, П. В. Анненковъ, Н. Г. Чернышевскiй, А. B. Никитенко, А. А. Краевскiй, С. С. Дудышкинъ, А. Д. Галаховъ, А. П. Заблоцкiй-Десятовскiй, Е. П. Ковалевскiй и др. Въ бiографiи Л. Н. Толстого, изданной г. Бирюковымъ, есть выдержка изъ дневника: въ январе 1857 года Левъ Николаевичъ отметилъ: "писалъ уставъ Литературнаго фонда у Дружинина". Хотя уставъ фактически составленъ былъ Кавелинымъ и Заблоцкимъ-Десятовскимъ, но изъ этой выдержки видно, что Л. Н. Толстой принималъ въ учредительскихъ действiяхъ непосредственное участiе.

Средняя линiя, проходящая черезъ эти имена иницiаторовъ фонда, -- характерна для настроенiя русской печати того времени. Здесь цензоръ Никитенко встретился съ радикаломъ Чернышевскимъ въ присутствiи Кавелина, Анненкова, Тургенева. Впоследствiи въ комитете или въ составе членовъ фонда участвовали: Ф. М. Достоевскiй, А. Ф. Писемскiй, И. А. Гончаровъ, М. E. Салтыковъ, H. А. Некрасовъ, H. К. Михайловскiй... Нетъ сомненiя, что, если бы при основанiи фонда были еще живы Жуковскiй, Пушкинъ, Гоголь -- ихъ имена были бы въ списке учредителей, какъ нетъ также сомненiя, что въ немъ, наверное, не было бы Булгарина.

Въ очерке А. А. Корнилова есть интересныя черты, характеризующiя тогдашнее общество и правительство въ ихъ отношенiяхъ къ литературе. Фондъ былъ деломъ литературы, а литература признавалась деломъ общества. Высокопоставленныя лица являлись въ числе первыхъ жертвователей. Министры считали нужнымъ "оказывать возможное содействiе"; въ провинцiи вечера, устраиваемые въ пользу фонда, разсматривались, какъ дело благонамеренное и похвальное. Былъ даже въ 1860 году случай, что такой вечеръ устроили... кадеты Воронежскаго кадетскаго корпуса, и директоръ, генералъ-майоръ Ватаци, препровождая комитету собранные на вечере 154 рубля, отмечалъ въ препроводительной бумаге, что кадеты устроили вечеръ по собственной иницiативе...

Да, времена меняются... Что сказали бы нынешнiе генералъ-майоры, если бы въ какомъ-нибудь кадетскомъ корпусе возникла подобная иницiатива!

Другая черта, быть можетъ, не менее любопытная. Литературный фондъ прежнихъ годовъ охотно приходилъ на помощь декабристамъ. Такъ, по ходатайству М. И. Семевскаго, было выдано крупное пособiе М. А. Бестужеву (на возвращенiе въ Россiю); несколько разъ выдавалось пособiе барону А. В. Штейнгелю, а по смерти -- его детямъ; вдова Вильгельма Кюхельбекера, жившая въ Иркутске, получала продолжительное пособiе по 180 рублей и т. д.

Это, конечно, вполне понятно: эти декабристы принимали участье въ литературе. Интересно, однако, что никому тогда не приходило въ голову винить комитетъ фонда въ "тенденцiозной поддержке неблагонамеренныхъ лицъ". Даже более: ходатайство о пособiи Бестужеву было поддержано генералъ-губернаторомъ Восточной Сибири гр. H. H. Муравьевымъ-Амурскимъ, а о пособiи вдове Кюхельбекера хлопоталъ другой генералъ-губернаторъ, М. С. Корсаковъ. Очевидло, тогдашнiе "правители" понимали, что литературныя заслуги и вытекающiя изъ нихъ права не должны быть смешиваемы съ такъ называемыми "правами состоянiя" и что для признанiя этихъ правъ нетъ надобности въ участковомъ свидетельстве о благонадежности. Декабристы совершили "тяжкое преступленiе" съ точки зренiя государства и по приговору суда былл лишены соответственныхъ правъ. Но тогдашнее государство еще не посягало на мысль и совесть общества и его учрежденiй. Сочувствiе къ людямъ, уже понесшихъ кару за свои убежденiя, не считалось преступленiемъ. Офицiальное лишенiе "всехъ особенныхъ лично и по состоянiю присвоенныхъ правъ" кончалось у пределовъ, где начинались права ума и совести. Писатель оставался писателемъ для писателей и образованнаго общества. И Муравьевъ-Амурскiй, вероятно, съ удивленiемъ узналъ бы, что черезъ полъ-столетiя литературное учрежденiе будетъ закрыто за помощь, оказанную амнистированному, какъ и Бестужевъ, писателю и ученому, платившему, вдобавокъ, взносы въ это общество взаимопомощи. А между темъ такая именно "административная неожиданность" постигла на нашихъ глазахъ "кассу взаимопомощи литераторовъ и ученыхъ", существовавшую при Литературномъ фонде. Да, на разстоянiи этого полустолетiя изменилось очень многое, и образъ Муравьева-Амурскаго изъ дали временъ удивленно переглядывается съ современнымъ намъ г. Крыжановскимъ...

Русскому обществу не мешаетъ познакомиться съ исторiей и характеромъ этого учрежденiя, которые, къ сожаленiю, не достаточно известны даже многимъ писателямъ. Отсюда, между прочимъ, частыя, можно даже сказать, постоянныя нападки на деятельность фонда, которыя раздаются въ самой печати.

Организацiя фонда сложилась несколько своеобразно. Духъ англомана Дружинина наложилъ на нее свой неизгладимый отпечатокъ. Можно бы, конечно, придумать уставъ рацiональнее и лучше. Но едва ли можно было изобрести организацiю более жизненную, которая, съ одной стороны, обезпечивала бы сохраненiе самаго общества въ условiяхъ той предубежденности къ литературе, какой все больше проникались административныя сферы, а съ другой -- охраняло бы достоинство этой литературы, которой фондъ являлся долго единственнымъ офицiальнымъ представителемъ.

По уставу членами фонда могутъ быть и писатели, и сочувствующiе его задачамъ люди изъ общества. Но въ комитетъ, заведующiй делами общества, избираются только писатели. Члены фонда баллотируются на общихъ собранiяхъ. Общее собранiе лишь избираетъ комитетъ и проверяетъ правильность его действiй при помощи выборной ревизiонной комиссiи, а также даетъ руководящiя общiя указанiя, устанавливающiя направленiе деятельности комитета. Всего въ комитете 12 членовъ. Избираются они на три года, при чемъ комитетъ обновляется частично. Ежегодно выбываютъ четыре члена по очереди и на ихъ место въ годичномъ собранiи избираются новые. Выборы эти до известной степени ограничены: собранiе выбираетъ четырехъ членовъ изъ восьми каидидатовъ, намеченныхъ самимъ комитетомъ. Этотъ способъ избранiя, принятый также въ англiйскомъ фонде, вноситъ въ учрежденiе струю некотораго консерватизма. Благодаря, именно, влiянiю комитета на вьгборы составъ его отъ начала до конца сохранилъ одинаковый характеръ и въ общемъ представлялъ какъ бы среднюю линiю русской печати, которая всегда была въ огромномъ большинстве прогрессивна. И если за комитетскимъ столомъ часто встречались люди, которые въ литературе шли разными дорогами и порой вели другъ съ другомъ резкую полемику, то все же до конца въ ихъ среде не было Булгариныхъ, какъ не бы о ихъ и вначале. Въ этомъ и только въ этомъ смысле Литературный фондъ сохраняетъ свою "односторонность". Впрочемъ, пособiе много разъ получали и современные Булгарины...

Можно много сказать по поводу несовершенства самаго устава, который и вызывалъ уже въ русской печати живую принципiальную критику. Г. Корниловъ приводитъ примеръ Григорiя Захаровича Елисеева, который сначала нападалъ на самую организацiю фонда, считая ее недостаточно демократической и рацiональной, но впоследствiи, присмотревшись ближе къ долголетней практике учрежденiя, совершенно изменилъ отношенiе къ нему и завещалъ фонду свое имущество. Очень можетъ быть, что современемъ, когда изменятся острыя условiя, въ которыхъ протекаеть все существованiе русской печати, -- этимъ принципiальнымъ возраженiямъ противъ "не вполне рацiональнаго" устава суждено будетъ возобновиться съ большимъ успехомъ. А пока характерно все-таки, что теоретическая критика искреннихъ людей (г. Корниловъ приводитъ еще кампанiю противъ основъ фонда, со стороны г-на Г. Градовскаго) склонилась передъ безукоризненной на практике "традицiей" англоманскаго учрежденiя на русской почве.

Нельзя, къ сожаленiю, того же сказать о нападкахъ, идущихъ со стороны ретроградной части печати. Отъ времени до времени въ ней выдвигается рядъ обвиненiй уже не принципiальнаго, а чисто личнаго свойства противъ состава комитета. Такъ, шесть летъ назадъ {Писано въ 1909 году.} фонду пришлось возражать противъ фактическихъ искаженiй, допущенныхъ въ этомъ отношенiи княземъ Мещерскимъ и подхваченныхъ родственными "Гражданину" органами. Не касаясь здесь всехъ этихъ обвиненiй, укажемъ на одну ихъ черту: опровергнутыя по пунктамъ съ категоричностью, не оставляющей никакихъ сомненiй, -- они затемъ повторяются вновь целикомъ, съ настойчивостью, достойной лучшаго дела.

"либераламъ", и его публицистическiе взгляды давали поводъ даже князю Мещерскому говорить о немъ, какъ о своемъ единомышленнике: "мы, люди мыслящiе и пишущiе во-едино" (хотя это, къ счастью, крупное недоразуменiе). Отсюда антагонисты фонда заключаютъ, что фондъ очевидно долженъ былъ отказать Достоевскому въ пособiи.

Басню эту кн. Мещерскiй впервые пустилъ еще летъ 15 назадъ. Фонду порой трудно бываетъ опровергнуть подобныя обвиненiя, когда они делаются въ общей форме. Для этого пришлось бы опубликовать имена лицъ, получающихъ отъ него пособiя, на что онъ не имеетъ права по уставу. Въ данномъ случае облыжное указанiе имело конкретную форму, и фонду ничего не стоило возстановить фактъ: Достоевскому не только не было отказано ни въ одной его просьбе, но, наоборотъ, два раза разрешалась ссуда въ 1500 рублей на поездку за границу для леченiя, при чемъ комитетъ, въ виду серьезности обстоятельствъ и исключительныхъ заслугъ "не либеральнаго" писателя, взялъ на себя ответственность нарушить уставъ: по уставу члены комитета сами не могутъ пользоваться пособiями ни въ какой форме, а Достоевскiй былъ тогда членомъ комитета и секретаремъ его... "нарушенiй", которыя исторiя фонда ему въ вину не поставитъ.

Интересно, однако, что, опровергнутая разъ, басня черезъ несколько летъ была повторена опять и при томъ... темъ же кн. Мещерскимъ. Н. К. Михайловскiй незадолго до своей смерти писалъ по этому поводу {"P. Богатство", октябрь 1903.}: "Девять летъ назадъ кн. Мещерскiй впервые пустилъ клевету, которую ныне все въ томъ же свойственномъ ему грубо шутовскомъ тоне повторяетъ. Какъ тогда, такъ и теперь комитетъ фонда представилъ свое объясненiе, сдержанность и фактическую обоснованность котораго читатели, конечно, оценили. Спрашивается, что делать комитету, если, спустя некоторое время, кн. Мещерскому опять вздумается бросить въ него своей клеветой. Неужели учрежденiю, членами комитета и ревизiонной комиссiи котораго въ теченiе полувековой деятельности перебывали такiе представители литературы и науки, какъ Тургеневъ, Гончаровъ, Григоровичъ, Костомаровъ, Бекетовъ, Бестужевъ-Рюминъ, Тютчевъ, Кавелинъ, Некрасовъ, Салтыковъ (мы теперь должны прибавить имя самого Михайловскаго), неужели ему придется еще разъ парировать грязные намеки и обвиненiя!"...

Къ сожаленiю, пришлось. И именно къ пятидесятилетнему юбилею уже не кн. Мещерскiй въ "Гражданине", а известный г. В. В. Розановъ въ "Новомъ Времони" не усомнился съ легкимъ сердцемъ выдвинуть вновь старую, давно убитую легенду объ отказе Достоевскому. Г. Розановъ, конечно, не кн. Мещерскiй, и дело свое делаетъ несколько тоньше, хотя едва ли опрятнее. Кроме указанiя на то, что "фондъ ничемъ не помогъ Ф. М. Достоевскому -- хотя и функцiонировалъ въ его время" и что "это историческiй укоръ на его памяти" (хороша, не правда ли, исторiя г. Розанова!) -- онъ рисуетъ картину, которая должна вызвать въ читателе негодованiе противъ нынешняго комитета. Почти одновременно съ темъ, какъ г. Розановъ прочелъ въ газетахъ о готовящемся празднованiи 50-летiя Литературнаго фонда, онъ получилъ письмо, очень печально рисующее положенiе одного стараго писателя. "Лишившись заработковъ (въ такой-то газете), бедняга NN. совершенно палъ духомъ и впалъ въ какую-то прострацiю: ему кажется, что въ его жизни все рухнуло, что ему грозитъ нищета, что онъ всеми забытъ и заброшенъ, и понятно, что при такомъ положенiи перо валится у него изъ рукъ"...

"Все вещи становятся понятны въ обстановке своихъ подробностей, -- продолжаетъ г. Розановъ. -- Я вспомнилъ бедную, но до редкости культурную квартиру этого писателя. Самъ хорошаго дворянскаго рода, великiй поклонникъ императора Александра II въ его реформацiонную пору, онъ все оставилъ (?) для шутливаго разсказа и водевиля, а въ часы досуга бродилъ по Александринскому рынку и мало по малу собралъ редчайшiе портреты нашихъ писателей... Все это можно было разсматривать, какъ въ музее"...

"И вотъ не стало теперь возможности хранить даже "музей": нечемъ затопить его"...

реакцiи. Органы печати и въ столицахъ, и въ провинцiи по разнымъ причинамъ гибнутъ одни за другими, и десятки, сотни работниковъ выкидываются подобнымъ же образомъ на улицу... Фондъ ли, однако, виноватъ въ этомъ тяжкомъ положенiи многихъ литературныхъ тружениковъ?

Какъ будто нарочно, чтобы оттенить всю тенденцiозную несостоятельность этого обвиненiя, г. Розановъ въ той же статье даетъ лирическiй образчикъ въ другомъ, уже не обличительномъ, а хвалительномъ роде: "Объ Академическомъ фонде (фондъ Императора Николая II) приходилось слышать много добраго: онъ помогаетъ деятельно, молча, безъ шума и огласки" {"Нов. Вр.", 22 окт. 1909 г., No 12074.}...

Это, конечно, очень интересно. Мы тоже не слышали ничего дурного объ Академическомъ фонде. Но... что, если бы кто-нибудь пожелалъ ту же печальную исторiю "квартирки-музея" применить съ обличительными целями къ фонду Академическому? Тому самому, который работаетъ "безъ шума", между прочимъ, и оттого, что ему не приходится ни собирать общихъ собранiй по уставу, ни устраивать спектакли и чтенiя для усиленiя своихъ средствъ. Средства эти, какъ известно, отпускаются ежегодно въ количестве 50 тысячъ изъ государственнаго казначейства. 50 тысячъ -- это гораздо больше того, чемъ ежегодно располагаетъ Литературный фондъ... И все-таки "квартирку-музей" отапливать оказалось нечемъ "не смотря на то, что Академическiй фондъ уже действовалъ въ то время", и все-таки десятки тружениковъ печати нуждаются, выселяются изъ квартиръ, впадаютъ въ унынiе, голодаютъ. И все-таки у писателей нетъ обезпеченной старости, и передъ многими, очень многими стоитъ страшный призракъ нищеты и голода "подъ старость летъ"... Что если бы на этомъ основанiи кто-нибудь обрушился на Академическiй фондъ, выдумалъ бы что-нибудь въ роде легенды о Достоевскомъ, а затемъ прибавилъ: "А вотъ о Литературномъ фонде мы слышали много хорошаго"... Это былъ бы какъ разъ тотъ же прiемъ господина Розанова, только повернутый обличительной стороной къ учрежденiю титулованному, а хвалебной къ обществу частной иницiативы.

условьяхъ, когда порой одинъ росчеркъ административнаго усмотренiя можетъ сразу ухудшить положенiе всей печати, когда не только газета, но и целое профессiональное общество взаимопомощи можетъ быть уничтожено даже безъ предварительныхъ справокъ, по недоразуменiю, -- то все усилiя благотворительныхъ учрежденiй не въ состоянiи исправить последствiя одного такого удара...

Впрочемъ, это уже область печальныхъ трюизмовъ, очевидныхъ и безъ дальнейшихъ объясненiй... И противъ этого всякая благотворительность безсильна.

отъ времени до времени подновлять все ту же старую клевету...

1909 г.