Глава IX.
Вопросъ о народе, его духовной личности и историческомь значенiи занялъ первое место въ публицистике, въ политике и отчасти даже въ философiи нашего времени. Уже этотъ фактъ доказываетъ сложность и многосторонность вопроса и, следовательно, неизбежность различныхъ даже противоположныхъ решенiй. Они съ теченiемъ времени становятся все более непримиримыми и концу нашего столетiя суждено видеть безнадежное разочарованiе въ демократическомъ принципе -- чувство, совершенно противоположное выспреннимъ народническимъ увлеченiямъ конца минувшаго века.
Между этими полюсами движется и русская публицистика и поэзiя. Неустойчивость основного взгляда на народъ объясняется очень просто. Народъ можно понимать, какъ массу совершенно обособленную, какъ целую расу, не только отличную отъ другихъ сословiй и классовъ, но нравственно и исторически имъ противоположную. Этотъ взглядъ и является обыкновенно основой народническаго идеализма. Такъ было при первомъ появленiи на европейской сцене демократической идеи, такъ и остается до последнихъ вспышекъ нашего отечественнаго лирическаго народолюбiя.
Ошибочность и чисто поэтическое простодушiе этого воззренiя не требуютъ доказательствъ. Еще Тургеневъ, одинъ изъ родоначальниковъ русскаго народничества, очень близко подошелъ къ обличенiю его младенческихъ заблужденiй. Въ одномъ изъ писемъ съ Герцену онъ писалъ: "Народъ, предъ которымъ вы преклоняетесь, консерваторъ par excellence и даже носитъ въ себе зародыши такой буржуазiи въ дубленомъ тулупе, теплой и грязной избе, съ вечно набитымъ до изжоги брюхомъ и отвращенiемъ ко всякой гражданской ответственности и самодеятельности, что даже оставитъ за собою все метко-верныя черты, которыми ты изобразилъ западную буржуазiю въ своихъ письмахъ. Далеко нечего ходить -- посмотри на нашихъ купцовъ".
Эту мысль можно распространить вполне логически, именно указать, что народъ не представляетъ изъ себя замкнутаго царства, что изъ него же получаются въ настоящее время все другiе классы. На западе буржуазiя пополняется богатеющими рабочими, крестьянскiя дети безпрестанно превращаются въ Messieurs и ихъ именно Прудонъ презрительно называлъ "господа демократы". Адвокаты, заполонившiе современные парламенты, тоже не аристократическаго происхожденiя. Литература вся сплошь переполнена толпой и массой. То же самое и у насъ. На западе понятiе народъ, при всеобщей подаче голосовъ и при необыкновенно энергичной соцiальной борьбе, постепенно становится чисто идеальнымъ понятiемъ. Сегодняшнiй рабочiй завтра можетъ стать патрономъ, публицистомъ, даже членомъ законодательнаго собранiя.
Въ Россiи нетъ такого быстраго и естественнаго перемещенiя классовъ, но Тургеневъ совершенно правильно указывалъ на купцовъ и на сельскую буржуазiю, какъ детищъ того же самаго народа. И Герценъ не могъ отрицать весьма неприглядныхъ нравственныхъ и особенно гражданскихъ чертъ у этихъ несомненно демократическихъ фигуръ. Откуда же взялись эти черты? Надо признать,-- оне не чужды народной психологiи и остаются втайне только до стеченiя удобныхъ обстоятельствъ.
Известно, напримеръ, что едва ли не тягчайшiй гнетъ и жесточайшiя обиды при крепостномъ праве создавались не самими помещиками, а бурмистрами, старостами, дворовыми и просто лакеями. Этотъ фактъ установленъ и русской художественной литературой, подтверждается онъ и въ одномъ изъ произведенiй нашего автора -- "Въ облачный день". Мужикъ у г-на Короленко разсказываетъ: "Господа ничего были, на господъ что грешить... на господъ грешить, нечего... Бурмистры вотъ, свой же братъ, ну, те шибко примучивали".
"Свой братъ", т. е. народъ, оказывается способнымъ производить изъ своей среды усерднейшихъ добровольцевъ деспотизма и совершенно безцельнаго чисто любительскаго издевательства именно надъ "своимъ братомъ".
Очевидно, надо внести значительную поправку въ идеальное представленiе о нравственномъ мiре народа, темъ более, что возникновенiе буржуазiи въ дубленомъ тулупе не всегда можетъ быть приписано растлевающему влiянiю "города" и "цивилизацiи": буржуазiя весьма часто вполне почвенное, самобытное растенiе, непримиримо враждебное "цивилизацiи" въ самыхъ ея скромныхъ формахъ -- въ форме даже элементарнаго образованiя и какихъ бы то ни было общихъ интересовъ.
При такихъ условiяхъ идеализацiя народа можетъ быть разве только боевымъ, полемическимъ средствомъ, отнюдь не положительной, неопровержимой основой для какихъ бы то ни было идейныхъ сооруженiй въ культурномъ и политическомъ смысле. Народъ требуетъ чрезвычайно внимательнаго и безпристрастнаго изученiя и изучающiй не долженъ ни на одну минуту забывать, что въ законахъ самой природы лежетъ необходимость культурнаго развитiя, вообще умственнаго и экономическаго движенiя, что формы народной жизни, по самому своему существу -- формы преходящiя, несовершенныя, не исчерпывающiя всего богатства нравственныхъ силъ человеческой природы и что народная психологiя производитъ впечатленiе света и правды чаще всего только какъ яркiй контрастъ недугамъ и заблужденiямъ интеллигентнаго быта, а вовсе не какъ идеальная конечная цель всехъ нравственныхъ и гражданскихъ стремленiй. И у детей имеются свойства весьма похвальныя, даже у дикарей немало обычаевъ разумныхъ и подчасъ трогательныхъ, но это не значитъ, что мы, утративъ детскую ясность души и навсегда лишившись первобытнаго склада жизни, должны стремиться вернуться къ детству и уйти въ леса искатъ счастья и правды.
Именно эту программу готовы были предложить первоучители демократизма на западе и горькими слезами оплакивали невозможность ея осуществленiя. Не спаслось и русское народничество отъ проповеди опрощенiя и одичанiя, изредка даже отъ открытой войны противъ "интеллигенцiи", отъ страстнаго стремленiя отдать ее на выучку народу, разумному безъ просвещенiя и мудрому безъ науки.
Г. Короленко несомненно принадлежитъ къ писателямъ, съ особенной любовью изучающимъ народъ психологически. Подробности внешняго быта являются предъ нами лишь по поводу нравственныхъ вопросовъ. Все вниманiе автора сосредоточено на душе и мiросозерцанiи народной массы и отдельныхъ личностей. Это самое поучительное изъ всехъ направленiй народнической литературы. У автора нетъ въ распоряженiи дешевыхъ, но часто очень сильныхъ эффектовъ. Какъ художникъ онъ не пускается въ живописное изображенiе мужицкой бедности. У него нетъ патетическихъ жанровыхъ картинъ, столь свойственныхъ лирическому народничеству. Правда, у него имеется святочный разсказъ -- Сонъ Макара. Здесь описывается многострадальное житье-бытье объякутившагося русскаго мужика. Но прежде всего -- Макаръ не представитель русскаго изъ всехъ, признанныхъ авторомъ достойными отдельнаго изданiя.
Сила г. Короленко тамъ, где вдумчивый анализъ внутренняго мiра, поэтическое обобщенiе его разрозненнихъ мельчайшихъ чертъ, где встаетъ предъ нами цельный, яркiй образъ, какъ известный человеческiй типъ, независимо отъ статистическихъ и бытовыхъ условiй. Рисуя детскую психологiю, авторъ не выбиралъ преднамеренно детей интеллигентной, богатой или бедной и мужицкой семьи. Онъ желалъ показать глубину и богатство естественныхъ нравственныхъ силъ, независимо отъ внешней обстановки и более или менее благопрiятныхъ обстоятельствъ. Такъ и въ разсказахъ о народе.
Здесь можно указать только одну разграничительную черту -- этнографическую, т. е. по существу тоже психологическую. Предъ нами два общихъ типа -- хохолъ и великоруссъ и каждый изъ нихъ отмеченъ родовымъ свойствомъ: одинъ -- поэтъ, другой -- съ природными наклонностями къ отвлеченной мысли, къ анализу, къ философскому и религiозному исканью истины.
Образъ поэта не представляетъ для автора ни малейшихъ затрудненiй. Онъ усвоенъ авторомъ съ детства, такъ же близко знакомъ ему, какъ южная природа, и авторъ знаетъ теснейшее сродство душъ этой природы и этого человека. На этомъ сродстве у него и построена характеристика малорусскаго народа.
Она всегда въ высшей степени увлекательна, проникнута живымъ авторскимъ сочувствiемъ, она невольно поэтична, такъ какъ является всецело отраженiемъ роскошной, богатой красками и звуками малорусской природы. Именно создавая образъ малорусскихъ крестьянъ, авторъ могъ во всей полноте обнаружить чуткость своего слуха и зренiя къ мимолетнымъ явленiямъ родныхъ полей и лесовъ. Эта чуткость въ малорусской народной поэзiи творитъ чудеса красоты и сердечности, вдохновляясь обыденнейшими фактами и предметами. Музыка души восполняетъ звуки и краски внешняго мiра и, напримеръ, въ песняхъ Шевченко умеетъ одухотворить чарующей нежностью речи и чувства -- самый будничный пейзажъ, воспеть иву будто живое олицетворенiе сиротливой грусти и безнадежной истомы, пышный цветущiй макъ уподобить сiяющему счастью, зеленый хмель сравнить съ беззаботной, неистощимо-живой молодостью... И эта поэма естественной, осердеченной жизни прелестью и разнообразiемъ психологiи не уступитъ художественнейшему анализу человеческой души.
Такой же прiемъ и у нашего автора.
Герои его очень не красноречивы. Они, повидимому, привычнее петь, чемъ говорить. Звуки песни вызываютъ у нихъ первыя сознательныя впечатленiя детства и они же дольше всехъ другихъ воспоминанiй о родине живутъ въ ихъ памяти. Старуха, выросшая въ Америке, давно забыла свой родной языкъ, но слова песни, убаюкивавшей ее въ детстве, пережили все утраты и забвенiя, и она можетъ приветствовать земляка только этой песнью. Сколько здесь правды, темъ более глубокой, что она -- истинно народное достоянiе. И г. Короленко умеетъ чрезвычайно просто раскрыть предъ читателемъ поэтичность и сердечность народнаго нравственнаго мiра.
Беретъ онъ самаго сераго мужика, съ весьма ограниченной умственной жизнью, по количеству идей врядъ ли превышающей разумъ ребенка. По крайней мере, слепой мальчикъ даже превосходитъ Іохима прирожденнымъ безпокойствомъ мысли и богатствомъ общихъ запросовъ своей детской души. Но у Іохима великое народное сердце и по натуре онъ богатырь сравнительно съ просвещеннейшимъ паномъ. Въ темномъ царстве его духа пока растетъ и развивается общее народное достоянiе -- простейшiя чувства любви, горя, печали, радости, инстинктивной молодой жажды счастья. Для этихъ чувствъ не требуется вмешательства цивилизацiи и образованности: они благородны и сильны сами по себе, какъ органическое содержанiе народной психологiи. И они находятъ себе соотетствующее выраженiе,-- не разсудочную, складную речь, а целую вереницу поразительно сознательныхъ звуковъ. Все равно, какъ природа: вся исполненная чувствъ и настроенiй, она умеетъ выражать ихъ до безконечности разнообразнымъъ шумомъ леса, журчаньемъ потока, сумракомъ вечера и живыми тенями ночи.
сердца и неотразимой красотой чувства. Это -- сила неизмеримо высшая, чемъ бездушное искусство, и дудка Іохима заглушитъ городскую музыку, взволнуетъ душу ребенка, будетъ грозить отнять ее даже у матери.
Откуда такая власть?
Авторъ очень красноречиво разсказываетъ исторiю iохимовой дудки: можетъ быть, речь могла бы быть проще и хладнокровнее, но смыслъ ея нисколько не страдаетъ отъ тона. Въ iохимовой музыке действительно звучитъ сама украинская природа, ветеръ, солнце и плескъ речныхъ волнъ -- все это оживаетъ въ переливахъ мужицкой песни и все это чуется детскимъ сердцемъ, какъ родное и отныне незабвенное. И сама гордая, образованная музыкантша-пани невольно смиряется предъ этой безсмертной властью естественной поэзiи и всего, что пережила и переболела душа народа.
И какая это спокойная, величавая, художественно-царственная власть! Ни одного назойливаго вопля, ни одной хитрой фiоритуры,-- все неподдельно и стихiйно, какъ ночь после захода солнца, какъ свежесть после бури, какъ вздохъ въ минуту горя, какъ радостный крикъ въ порыве счастья. И именно народному творчеству свойственна эта простота безсознательная и власть не разсчитанная.
Природа страны будто впитываетъ въ себя ея прошлое, а сердце и воображенiе народа вбираютъ въ себя чудные мотивы поэзiи и вдохновенныхъ думъ окружающаго ихъ мiра,-- это будто единый нервный творческiй организмъ. И Іохимъ по какому-то тайному внушенiю отыскиваетъ иву, изъ которой онъ сделаетъ свою удивительную дудку. Матвей, "безъ языка" и съ самымъ мужичьимъ умомъ, становится лицомъ трогательнымъ и изящно-поэтическимъ, когда одинокiй и безпрiютный, угнетенный чуждой и враждебной ему цивилизацiей, онъ воскресаетъ душой при виде зеленыхъ полей, даже при звуке журчащей воды... Ведь это голосъ и черты безгранично любимой природы-матери: съ ней прожиты годы радостей и печалей и не однимъ Матвеемъ, а необозримымъ рядомъ поколенiй такихъ же мужиковъ "съ детскимъ сердцемъ" и наивными мыслями.
Берко гораздо умнее и бойчее. Но у Матвея имеется множество мыслей, какiя никогда не приходятъ на умъ всемъ Берко на свете: не хватаетъ только словъ. А иначе какiя удивительныя вещи разсказалъ бы Матвей про океанъ, на который онъ часами смотритъ съ парохода! Какiя дивныя волненiя души онъ изобразилъ бы, вступая на берегъ чужой страны! И какими звуками все эти мысли и волненiя могъ бы передать поэтъ и музыкантъ Іохимъ!
смысла любви Матвея къ случайно встреченной девушке-сиротке. И какое красноречiе могло бы внушительнее подействовать на ея испуганную душу, чемъ одна фраза Матвея: "Держись, малютка, меня..."