Глава III.
О г-не Короленко писали сравнительно немного,-- гораздо меньше, чемъ заслуживаетъ его талантъ и популярность. Но и это немногое, повидимому, нелегко давалось русской критике. Кажется, ни одинъ писатель-художникъ не былъ такимъ благодарнымъ сотрудникомъ своихъ критиковъ, какъ г. Короленко. Статьи испещрены цитатами, переписываются целыя страницы, подробно, съ обстоятельностью классныхъ сочиненiй по словесности, излагается содержанiе разсказовъ, приводятся длинные дiалоги и описанiя. Критикъ Московскихъ Ведомостей выдержкамъ и пересказамъ посвятилъ, по крайней мере, девять десятыхъ своего разсужденiя, обнаруживая действительно образцовое смиренiе по части своего личнаго творчества. Не отстали отъ консервативнаго критика и либеральные. Они единодушно предпочитали предоставлять слово самому автору,-- и ограничивать свою роль заключительными замечанiями одобрительнаго или порицательнаго характера.
Если вообще художникъ можетъ извлечь что-либо поучительное изъ критическихъ статей о немъ,-- г. Короленко, можно смело сказать,-- ничему не могъ научиться отъ своихъ критиковъ. У него только могло укорениться глубокое убежденiе въ растерянности и безсилiи русской критики, лишь только она пыталась не то, чтобы определить его место вообще въ русской литературе, а просто объяснить его громадную популярность среди избранной отечественной публики.
О чемъ критика говорила писателю? О томъ, что онъ умеетъ прекрасно описывать природу, что онъ въ то же время и жанристъ, очень ярко и трогательно изображаетъ разныхъ людей, что онъ веритъ въ добро, знаетъ и любитъ русскiй народъ... И все это въ сопровожденiи обильнейшихъ подлинныхъ доказательствъ изъ произведенiй автора.
Очень любопытно для него все это слышать и не менее для его читателей! Да разве существуетъ популярный писатель, сколько-нибудь одаренный художественнымъ талантомъ и здравымъ смысломъ,-- безъ такихъ замечательныхъ качествъ! Старались въ таланте г-на Короленко открыть и особые оттенки -- въ пейзажной живописи и жанровой психологiи, "склонность къ постройке звуковыхъ пейзажей" и къ особенно тонкому, минiатюрному психологическому анализу. Но это, повидимому, нарочито тщательное углубленiе въ предметъ нисколько не помогло его ясности.
Въ глазахъ различныхъ критиковъ произведенiя г-на Короленко продолжали иметь самое разнообразное значенiе и смыслъ. Одному, напримеръ, разсказъ Въ дурномъ обществе кажется превосходнымъ,-- другому весьма плохимъ, искусственнымъ подражанiемъ польскимъ беллетристамъ, да еще посредственнымъ. Где одному критику является искренность, задушевная поэзiя, тамъ другой находитъ условность, утомительную приподнятость.
И такой разбродъ критическихъ впечатленiй вызывается какъ разъ самыми крупными и известнейшими произведенiями г-на Короленко. Не могутъ критики понять другъ друга и предъ этюдомъ Слепой музыкантъ и предъ очеркомъ Ночью. Совершенно противоположныя и одинаково решительныя сужденiя!
Этотъ фактъ былъ бы еще вполне понятенъ, если бы въ подлежащихъ очеркахъ и разсказахъ решались какiе-либо сложные общественные вопросы, выводились загадочныя и генiальныя натуры. Совершенно напротивъ. На сцене дети и детская жизнь -- предметы, знакомые решительно всякому и менее всего располагающiе автора къ сочиненiю неразрешимыхъ идейныхъ загадокъ.
Не посчастливилось г-ну Короленко и относительно направленiя. Одни читатели открыли въ немъ писателя съ большой объективностью, другiе причисляли его къ откровеннымъ исповедникамъ известнаго толка, къ несомненнымъ либераламъ въ самомъ узкомъ смысле слова. И опять выводы сделаны на основанiи простейшихъ фактовъ. Г. Короленко никогда не занимался художественнымъ изследованiемъ запутанныхъ общественныхъ моментовъ и не рисовалъ культурныхъ личностей съ неизследимой глубиной души и непостижимой пестротой идей и стремленiй. Самые яркiе образы, созданные имъ, принадлежатъ народной среде и всегда отличаются точностью очертанiй и определенностью красокъ. Что же могло ввести критиковъ такого таланта въ столь безвыходныя противоречiя?
Ясно одно: о г. Короленко труднее говорить, чемъ о какомъ либо другомъ писателе. Онъ почти не даетъ пищи публицистическому перу. Изъ его произведенiй нетъ возможности извлечь рядъ темъ на газетныя и журнальныя злобы. Предъ читателемъ творчество, несомненно, оригинальное и содержательное: это чувствуется, это очевидно изъ очень живыхъ и прочныхъ впечатленiй, остающихся после прочтенiя всякаго произведенiя г-на Короленко.
Меньше всего въ благонамеренной тенденцiи: во всей русской литературе мало найдется такихъ спокойныхъ, безпристрастно вдумчивыхъ художниковъ, какъ г. Короленко. Не можетъ увлекать онъ и особенной прозрачностью творческаго процесса: иначе не существовало бы столь противоречивыхъ приговоровъ надъ его произведенiями.
неожиданная победа.
Ни одинъ народъ не привыкъ къ такимъ схематичерки-определеннымъ, до осязаемости понятнымъ явленiямъ искусства. Французская литература -- строгiй логическiй процессъ, только иллюстрируемый художественными образами, и французская критика почти всегда сводилась и сводится къ отвлеченнымъ формуламъ, которыя прикидываются критикомъ къ драме или роману. И всемъ известно, какiя затрудненiя встретила русская литература во французской критике. Какъ нечто странное, дикое, съ французскимъ умомъ совершенно несоизмеримое,-- она, разумеется, немедленно нашла себе защитницу въ моде. Но, по существу, она осталась "славянщиной", "туманами севера", "грезами скифовъ", какой-то уроддивой смесью какихъ-то первобытныхъ инстинктовъ и культурныхъ влiянiй. И въ самыхъ благопрiятныхъ случаяхъ французы только снизойдутъ до уподобленiя русскихъ авторовъ французскимъ образцовымъ талантамъ -- Достоевскаго -- Виктору Гюго, и даже Габорiо, Тургенева -- Флоберу и Жоржъ-Занду, Островскаго -- Бальзаку. Для француза это -- высшая степень пониманiя и безпристрастiя.
Не могъ избежать общей участи и г. Короленко: онъ оказался похожимъ на Мериме, одного изъ самыхъ холодныхъ, вылощенныхъ, формулированныхъ беллетристовъ. Приходится благодарить и за это: для французовъ Мериме -- настоящiй парадный jeune premier изящной словесности, крупная величина, хотя, разумеется, онъ человекъ другой планеты сравнительно съ русскимъ, по природе простымъ, непритязательнымъ и отнюдь не аффектирующимъ художникомъ. Но, очевидно, и въ немъ нашлось нечто достойное французскаго сочувствiя, при чемъ французская критика усмотрела въ его произведенiяхъ полное отсутствiе всякой общественной тенденцiи.
Если остановиться на всехъ этихъ разсужденiяхъ, г. Короленко обрисуется предъ нами чрезвычайно симпатичнымъ писателемъ. Почтенное, но далеко не всегда почетное качество! Оно часто даже унизительно именно для представителя мысли и слова. Оно, закрепляя за нимъ привлекательность таланта и личности, намекаетъ на заурядность ихъ, на безобидную скромность авторскихъ идеаловъ и среднiй уровень его писательской манеры. Однимъ словомъ, грозитъ отвести ему место въ толпе и задушить его собственную личностъ подъ гнетомъ столь же благосклонныхъ и столь же банальныхъ похвалъ.
Мы думаемъ, г. Короленко стоитъ гораздо большаго. Его странный успехъ въ критике по ту сторону русской просвещенной и гражданской мысли, изумительныя противоречiя относительно крупнейшихъ его произведенiй -- все это, несомненно, оригинальные факты и могли возникнуть только на очень своеобразной почве.
Она -- общая всеобъемлющая психологiя писателя, его органическое мiросозерцанiе, совершенная гармонiя души и вдохновенiя, ума и таланта. Мы думаемъ, въ лице г-на Короленко предъ нами любопытнейшiй мiръ, идейный и художественный, не только въ ограниченной области русскаго искусства, но и широкiй культурный смыслъ этого явленiя чрезвычайно оригиналенъ, требуетъ не только особаго новаго изследованiя, но и не поддается старымъ общеупотребительнымъ определенiямъ. Количество произведенiй и размеры таланта -- здесь вопросъ второстепенный. Мы не хотимъ сказать, будто изученiе таланта г-на Короленко, должно стоять совершенно отдельно въ русской критике по небывалой поучительности результатовъ. Мы убеждены только, что это изученiе не менее плодотворно и обильно идеями, чемъ трактатъ о какомъ угодно другомъ русскомъ писателе.
если только его красота принадлежитъ ему исключительно, если и оно -- среди окружающаго мiра -- единица, организмъ самъ по себе. Тогда, можетъ быть, ученый отдастъ ему нисколько не меньше любви и труда, чемъ самому величественному гиганту.