1920 год
29 декабря (старого ст[иля]) прошлого года мы вернулись из Шишак1. 28-го выехали оттуда на вокзал. Ночь провели в Ереськовеком вокзале. Впечатление мрачное и своеобразное, вокзал неосвещенный. Мы устраивали светильни: бумажный фитиль и кусок сала. Вечером вокзал кажется мертвым: всюду темно, только в одном окне виднеется тусклый свет: это у весовщика умерла дочь и семья проводит печальную ночь. Благодаря любезности Л. И. Бельговского, Ковалева и др. нам пришлось проехать с поездом, запасающим и перевозящим дрова из Ересек в Полтаву. За нами прислали салон-вагончик, и мы проехали довольно удачно. У Яковенка и в Шишаке мы пробыли 4 месяца довольно тихо. Из окон второго этажа яковенковского дома сначала были видны поезда. Потом движение прекратилось. При отступлении большевиков был разрушен мост. В Решетиловке тоже. Правильного движения не было, потом оно вовсе прекратилось. Служащие на вокзале истомились от неопределенности бездействия. Ветер налетает с снежных полей, пройдут по рельсам пешеходы в Миргород или Сагайдак, порой слышна канонада. Где-нибудь стреляют бандиты. И опять тихо. Когда порой раздастся какой-нибудь сигнал на перроне, то впечатление такое, будто это говорят какие-то призраки...
Во время нашего отсутствия в Полтаве происходили тревожные события: деникинцы бежали в панике, совершенно так же, как ранее большевики. Невдалеке от нас продвигались какие-то банды. Оказывается, на сей раз союзниками большевиков были махновцы. Соня послала нам шубы, так как мы выехали к Яковенку самое большее на месяц в теплое время, а там события и затем морозы не давали возможности вернуться. В с[еле] Песчаном посланного (Коломийцева), ехавшего с обозом, настигла банда. Атаман был Огий, ватажка -- Кошуб. Обыскали Коломийцева, нашли шубы, и Кошуб захватил мою шубу, а кто-то еще шубу Авд[отьи] Сем[еновны]. Пришлось опять дожидаться. Так пришла зима. Из санатории еще ранее мы перебрались в Шишак, где нам предложила гостеприимство Ек. Ос. Сезеневская2
Во время нашего пребывания в Шишаке в семье Яковенка случилось печальное событие: умерла от "испанки" Нина Дмитриевна, жена Всев. Яковенка. Была очень хороший человек и даровитая музыкантша и певица... Недели две спустя, когда мы жили уже в Шишаке, на Яковенков, на Бутовой горе, сделано нападение: ночью раздался стук в дверь и крики: "Отворяй!" Яковенко вышел к двери и убеждал оставить в покое больных стариков. Но к крикам присоединились выстрелы. Тогда семья перебралась в верхний этаж, ожидая, что бандиты выломают окно и войдут в дом, что было очень легко сделать с балкона. Но негодяи побоялись лезть внутрь, продолжая кричать и стрелять. Яковенко вышел на верхний балкон и оттуда выстрелил в бандитов, толпившихся на нижней галерее. Один (по фамилии Скиданьчук) оказался раненным в шею навылет. Подлые разбойники убежали, оставив раненого, который наутро полузамерзшим был найден недалеко от лесной сторожки. Над. Фед. Яковенко (она тоже врач) пришлось оказать ему первую помощь. Через несколько дней Скиданьчук умер в Шишаке в больнице, выдав сообщников. Таким образом, фамилии разбойников известны. Это всем хорошо известная шайка в 12 человек, действующих в Шишаке и его окрестностях. Начальник их Гмыря. Скиданьчук был деят[ельным] участником, и недели, кажется, за две перед тем была при его участии вырезана вся семья, в том числе женщины и дети... Бедняге пришлось провести мучительную ночь, когда его бросили товарищи, приехавшие на грабеж с телегой. Наутро его нашли полузамерзшим, и сапоги пришлось разрезать. Но у меня нет как-то сожаления, и я вполне сочувствую Яковенку. Если бы это было при мне, я непременно бы тоже стрелял. Мне противна телячья покорность, с которой крестьянская среда подчиняется подлым насилиям разбойников, которых все знают наперечет. Развился особый промысел: лопатников. Узнав, что какой-нибудь крестьянин продал свинью или корову (это теперь 10--20 тысяч), они ночью приходят к хате, разбивают окно и суют лопату: "клади деньги!.." И кладут... Американцы давно устроили бы суд Линча. И это достойнее человека, чем эта телячья покорность3, которая только плодит разбои и безнаказанные убийства.
В Шишаке и около разбои продолжались и после этого. Когда пришли большевики, -- организовалось что-то вроде власти. Начальником милиции стал петлюровец, отст[авной] офицер, тоже Гмыря, как и начальник бандитов. Ему было предписано разоружить бандитов. Но Гмыря-разбойник только смеется над притязаниями Гмыри-милиционера. В Миргороде комендантом (кажется) от большевиков является доктор Радченко, о котором отзывы какие-то сбивчивые, вплоть (что невероятно) до стачки с бандитами!.. Яковенко обратился к нему за разрешением оружия и за бумагой, которая бы его гарантировала от нападения под видом обыска. Тот ответил бессодержательными обещаниями, но разрешения не прислал и до сих пор.
Смотришь кругом -- и не видишь, откуда придет спасение несчастной страны. Добровольцы вели себя гораздо хуже большевиков и отметили свое господство, а особенно отступление, сплошной резней евр[ейского] населения (особенно в Фастове, да и во многих других местах), которое должно было покрыть деникинцев позором в глазах их европейских благожелателей. Самый дикий разгул антисемитизма отметил все господство этой не армии, а действительно авантюры4 жел[езным] дорогам, -- за каждым поездом оставались трупы выброшенных так[им] образом и разбившихся. Вообще, в этой "партии порядка" -- порядка оказалось гораздо меньше, чем при большевиках.
До нас в Шишак доносились слухи о событиях в Полтаве. 4-го или 5-го окт[ября] со стороны Яковцев двинулись бандиты, а часов в 8--9 заняли часть города у Киевского вокзала и со стороны Монастырской улицы. У них были орудия и пулеметы. Скоро, однако, отступившие сначала добровольцы получили подкрепление и сами перешли в наступление и вытеснили разбойников, которые, однако, успели совершить много убийств и грабежей (по первоначальному подсчету, убитых свыше 30, раненых в больнице 19 человек). Убита в своем имении под Полтавой вдова известного хирурга Склифосовская и ее дочь, затем после грабежа и мучительства расстрелян (на Фабрик. ул.) мировой судья Шоффа. Беру эти сведения (только предварительные) из "Полтавского Дня" (от 6 окт. 1919 г.). Население организовало самоохрану.
Затем в течение нескольких дней (почти две недели) Полтава переходила из рук в руки, кажется, до 20-го5, когда, вслед за бандитами, вступили в город большевики. Надо отдать им справедливость: они тотчас же прекратили грабежи и убийства и отослали банды на какой-то фронт. Бандиты не особенно охотно подчинялись этим мерам, и через некоторое время в "Известиях" появилось известие, напечатанное крупным заглавным шрифтом, что "Махно объявлен вне закона". Вскоре после вступления большевиков порядок в Полтаве установился. Большевики уже второй раз отлично "вступают", и только после, когда начинают действовать их чрезвычайки, -- их власть начинает возбуждать негодование и часто омерзение. Впрочем, в Полтаве и это было много умереннее, чем в Харькове и Киеве6. Деникинцы вступили с погромом и все время вели себя так, что ни в ком не оставили по себе доброй памяти, впечатление такое, что добровольчество не только разбито физически, но и убито нравственно. От людей, вначале встретивших их с надеждой и симпатиями, приходилось слышать одно осуждение и разочарование. Говорят, Деникин далеко не реакционер и есть среди добровольческих властей порядочные люди. Но весь вопрос в том, кто берет перевес настолько, чтобы окрасить собою факты. Среди добровольцев такой перевес явно принадлежит реакции. Деникин пишет приказы о том, чтобы аресты не становились орудием помещичьей мести и их счетов с населением, а офицерство в большинстве сочувствует помещичьим вожделениям. Вообще теперь на русской почве стоят лицом к лицу две утопии. Одна желает вернуть старое со всем его гнусным содержанием. Когда я пошел в добровольческую контрразведку и мне пришлось говорить с ее начальником, Щукиным, то я сразу почувствовал в нем жандарма, а он во мне -- "неблагонадежного". Мне рассказывали очень достоверные и осведомленные люди, что в их комендатуре был составлен список лиц, у которых необходимо произвести обыск, и в списке значилась и моя фамилия. София ходила (неофициально) объясняться по этому поводу с губернатором Старицким. Он не отрицал и заявил только, что если бы это случилось, то он немедленно выйдет в отставку. Он вообще старался сделать, что возможно, чтобы хоть на месте укротить дикую реакцию, но и в этом далеко не всегда успевал.
7. Они сразу водворяют будущий строй на месте капиталистического. Они объявили "власть пролетариата и крестьянства", но это, конечно, только номинально. Фальсифицируя и насилуя выборы, они стремятся сделать все декретами и приказами, т. е. приемами мертво бюрократическими. Лозунг привлекает к ним массы, которые склонны в общем признавать "власть советов". Но явные неудачи в созидательной работе раздражают большевиков, и они роковым образом переходят к мерам подавления и насилия. Им приходится вводить социализм без свободы. Они повторяют формулу самодержавия: сначала успокоение, потом свобода. Они задавили печать и самоуправление (деникинцы признавали и то и другое в большей степени), они чувствуют, что и рабочая среда теперь далеко не за них, и им роковым образом приходится брести все глубже и глубже в заливающих их движение волнах насилия и себялюбия. Воровство в их учреждениях страшное.
Просматривая газеты, оставшиеся после деникинского господства, я наткнулся на заметку: "Демьян Бедный жив". В газетах появилось известие о том, что поэт Демьян Бедный расстрелян при захвате деникинцами Полтавы, "Беднота" опровергает это известие. По словам газеты, "Демьян Бедный благополучно здравствует и находится в Москве"8 ("Утро юга", 3 окт. 1919 г. No 219-247).
Это одно из злодеяний деникинской контрразведки. В кад[етском] корпусе содержались несколько человек, в том числе н. -с. Рыбальский. Потом он мне рассказывал, что всех заключенных в кад[етском] корпусе было четверо, в том числе молодой еврей, толстовец, безобиднейший мечтатель, которого подозревали в том, что он -- Демьян Бедный. Кроме Рыбальского -- всех остальных расстреляли... Кажется, впрочем, что за самовольные расстрелы в первые дни члены самозваной контрразведки были отстранены.
"Утро Юга", 3 окт. 1919, No 219--247.
"Демьян Бедный жив".
Харьков (Киб.) 30--9. "Беднота" опровергает появившееся в газетах сообщение о расстреле добровольцами при захвате Полтавы поэта Демьяна Бедного. По словам газеты, Демьян Бедный благополучно здравствует и находится в Москве" {Вырезка из газеты, вклеенная в дневниковую тетрадь.}.
21 января 1920
Сегодня в полт[авской] газ[ете] "Власть Советов" напечатано в телеграммах о снятии блокады с советской России:
капиталисты уважают только силу. Теперь, когда мы доказали свою мощь, они идут на уступки. Взвившийся над Ростовом и Новочеркасском красный флаг, окончательное убеждение союзников в непобедимости Советской Республики, заставило их снять блокаду с России. Наступает новая эпоха в жизни Республики и для рабочих и крестьян. Слава освободительнице трудящихся Красной армии {Вырезка из газеты, вклеенная дневниковую тетрадь.}.
В другой телеграмме агентство Стефани сообщает из Лондона, что верховный совет, с целью оздоровления внутреннего положения России, разрешил товарообмен между русским населением и союзными нейтральными странами. Далее говорится, что этот результат достигнут "благодаря категорическим переговорам между (большевистским уполномоченным) Литвиновым и английским представителем Огреди".
В связи с этим стоит известие о том, что Наркомюст (Народный Комиссар Юстиции) обратился ко всем городским губ[ернским] трибуналам, а также к местным органам Вчека (военных чрезв[ычайных] комиссий) с телеграммой, в которой, во исполнение постановления сов[ета] нар[одных] комиссаров и Вцика (?) {Знак вопроса у автора.} от 17 янв[аря] 1920 г. об отмене высшей меры наказания, предлагает всем городским, губернским, а также верховному Вцика трибуналу приостановить с 17 янв[аря] приведение в исполнение приговоров о расстрелах, войдя немедленно в обсуждение вопроса о замене репрессий принудит[ельными] работами.
"Власть Советов" в No 20 (35) сегодня печатает статью "Смертная казнь": {Пометка карандашом на полях: "Расстреливают".}
Всеросс[ийский] Центр[альный] Исполнит[ельный] Комитет, констатируя полный разгром Контрреволюции на всех фронтах, постановил лишить В. Ч. К. и ее местные органы права самостоятельно приговаривать к расстрелу всех тех, кто содействует контрреволюции".
Указав на то, что "Советская Украина должна внимательно отнестись к решениям своей старшей сестры, -- газета полтавских большевиков ставит вопрос: "тождественны ли условия, в которых проходит гражданская война в России и на Украине". Ответ: не тождественны. "В России бандитизм отдельных группок и лиц отошел в область преданий еще в 1918 году. Спекулянты значительно сократили свои аппетиты и обессилены". На Украине иное: "бандитизм еще продолжает жить; от него стонет и город и особенно село. Его нужно искоренять безжалостной рукой". Поэтому полт[авский] губревком, обсудив положение Всеукр[аинского] ревкома, постановил:
"Считая соверш[енно] правильным и своевременным постановл[ение] В. Ц. И. К. о лишении права В. Ч. К. применять расстрелы как высшую меру наказания по отношению к контрреволюционерам, Полтавский Губревком, учитывая разницу условий, в которых протекает гражд[анская] война в России и на Украине, высказывается за сохранение этого права для Укрчека в отнош[ении] бандитов и спекулянтов".
"административного порядка", и Ч. К., быть может, попытается смешать в иных случаях контрреволюцию с бандитизмом. Но все же -- это мера важная и большевизм первый подал пример хотя бы смягчения смертной казни.
В том же No есть отчет о губернской конференции К. П. У. (коммунист[ической] партии Украины). Принята резолюция по докладу Дробниса. В ней признаны сделанные ошибки: "Мы не смогли опереться на часть крестьянства, преданного нам". "Мы бедняку деревни не дали ничего. Мы не снабдили его землей, отнятой у помещиков, и сами ее не обработали. В то же время мы сильно задевали середняка, не допуская его в органы сов[етской] власти". "Мы не считались с националистическими стремлениями части укр[аинского] середняка и часто своим неумелым поведением отталкивали его от себя, и, когда настала решительная минута, -- мы оказались слабы". Ввиду всего этого предлагаются разные меры, в том числе (п. 2): "Не уделять так много места в своей агитации вопросу о коммуне и не настаивать на ее организации, так [как] не знающее общинной обработки земли укр[аинское] крестьянство весьма враждебно относится к организации коммуны".
п. 3 Для того чтобы дать возможность середняку принимать деятельное участие в советском строительстве, нужно прекратить организации комбедов и управление на месте вести при помощи сельских советов".
В примечании к этому пункту говорится, что при выборах надо проводить своих сторонников (коммунистов) осторожно, чтобы не раздражать понапрасну середняка. Нужно помнить, что с средняком надо жить в мире. Правда -- прибавляет доклад -- это не должно выражаться в средняколюбии и считать своей опорой середняка мы не должны (!).
п. 5. Заставить советское хозяйство помогать середняку инвентарем, семенами и рабочей силой (?) и наблюдать, чтобы совхозы не практиковали крепостнических приемов эксплуатации.
отнош[ению] как к самому середняку, так особенно к кулаку (?!).
п. 11. Осторожно проводить декреты об отделении церкви от государства.
Вообще, во всем пока еще чувствуется двойственность. Нужно привлечь симпатии середняка, но опираться на него не следует. Не нужно злоупотреблений властью, но нужно показать ее твердость по отношению к середняку и кулаку... Таким образом середняк все-таки оставляется в подозрении, дальше говорится о назначении вол. организатора, которого задачи между прочим: 1) Организовать беднейшее крестьянство в партийные ячейки; 2) Распространить _их_ _влияние_ _на_ _середняка (!). 6) Принимать деятельное участие в выборах в сельский совет и стараться провести в него представителей сельской бедноты и не допустить туда кулаков. 9) Стараться поставить _коммунистическую_ _ячейку_ _авторитетным_ _органом_ _деревенского_ _пролетариата... Таким образом, на обязанность советского чиновника возлагается вмешательство в выборы и... то самое, против чего предупреждает в начале п. 2-й.
Во всяком случае и здесь видны первые признаки рефлексии и сомнений в том, что до сих пор считалось бесспорным. Правда, это у нас, в Полтавщине, где вообще большевики проявляли большее благоразумие и умеренность, чем, например, в Харькове и Киеве.
29 января
"Вл[асти] Советов" напечатаны от имени Всеукр[аинского] Револ[юционного] Комитета (голова Петровский9, члены Затонский10, Мануильский11, Грiнько12, Терлецкий) и от Технич[еского] Ком[итета] по земельным справам при Всеукр[аинском] Наркоме (голова Викторов) "основные початки организации земельноО справи на Украiнi>. В ней объявляется полная экспроприация помещичьих хозяйств без выкупа (все земли нетрудового пользования: частновладельческие, монастырские, церковные, казенные и т. д.). При этом все трудовые хозяйства без различия категории и населения (бывшие козаки, крестьяне-собственники, госуд[арственные] крестьяне и т. д.) и без различия формы землепользования (общинная, подворная, хуторская, отрубная и т. д.) продолжают вольно пользоваться своей землей без всяких ограничений (Вл[асть] Советов, No 21(36), 15/28 янв. 1920).
во 1-х, сбивчиво. Статья написана по-украински, изложение сбивчиво, и я не уверен, что мое толкование правильно. Это во 1-х. Во 2-х, есть ли наличные силы для бескорыстного проведения такой огромной реформы или -- все это поведет только к расхищению сильными земельного фонда?
28 января/10 февраля 1920
Сегодня открылась "беспартийная конференция". Официальная газета делает все, чтобы на эту беспартийную конференцию попали по возможности одни коммунисты. В целом ряде статей она обливает ядовитою грязью доноса меньшевиков, которые, по-видимому, имеют влияние на умы рабочих. По-видимому, многие рабочие начинают или даже давно начали понимать, что наладить производство на коммунистич[еских] началах не так легко. Уже ранее мельничные рабочие вели с Дробнисом борьбу за то, чтоб им предоставили самим установить нормальные условия с владельцами, отказываясь взять мельницы в свое заведование. "Что мы с ними станем делать?" -- спрашивали они. -- "Ни зерна, ни кредита для его получения у нас нет". И они не верят в исполнимость большевистских обещаний. Для "теоретиков" всемирной революции это -- вопрос выкладки и теории. Для рабочих -- вопрос существования, и они не желают возложить себя и свои семьи на алтарь проблематической всемирной революции.
Теперь то же сказывается у ж[елезно]дор[ожных] рабочих. Вчера (7 лютого, No 30/45) напечатана статья Козюры "Железнодорожное болото". Она проникнута мрачной ненавистью к меньшевикам. Меньшевики заявили себя сторонниками советской власти, но требуют значит[ельного] изменения курса. "Сторонники" сов[етской] власти, -- иронически начинается статья,-- радуются. Меньшевики Берковичи, петлюровцы, гетьманцы и просто черносотенцы, словом, вся контрреволюционная сволочь ликует вовсю"... В этом тоне вся статья, вызванная тем, что у железнодорожников коммунисты на беспартийных выборах потерпели решит[ельное] поражение. Между прочим, меньшевики были против выбора на беспарт[ийную] конференцию красноармейцев. "Кстати, -- пишет автор по этому поводу, -- об этом должны знать красноармейцы, которых эта трясина не пожелала видеть на беспарт[ийной] конференции, криками "браво", "правильно" и аплодисментами она ответила на предложение меньшевиков и этого политического прохвоста и проходимца Олейникова исключить представителей Красной Армии красноармейцев из рядов конференции. Красноармейцы должны это помнить и на Конференции заявить этим шкурникам и предателям: "Всем, кто идет против участия Кр[асной] Армии в политич[еской] и государств[енной] жизни Республики нет места в рабоче-крестьянских рядах. Тот изменник и предатель".
Так идет подготовка к "беспартийной конференции". И это уже не первая статья, может быть только самая озлобленная и грубая. И ранее появлялись статьи в том же тоне. И говорят, что вдохновляются они м[ежду] прочим Дробнисом, человеком, по-видимому, искренним и недурным, но все более зарывающимся на пути, который, как это бывает всегда, ведет к обострению вражды между людьми близких взглядов. В миниатюре это повторение той взаимной вражды, вызвавшей потоки крови, в которых захлебнулась французская революция 1793 года. С литературной точки зрения положение таково: официальный орган пользуется монополией слова. Все остальное задушено. Меньшевикам нечего и думать о своем органе. Если бы в свое время все независимые органы были воспрещены (как об этом думал когда-то Алекс[андр] II под конец царствования) и если бы при этом правительственные органы обливали грязью и доносами всякую оппозицию, -- то положение этой печати и ее свободы было бы то, что мы видим теперь и чего большевистские деятели, по-видимому, не стыдятся.
"Радянськой Владе" (так порой именуется по-украински "Власть Советов") напечатано известие, что на вопрос Губюротдела 31 января(31-го ciчня) "одержана вiдповiдь вiд предсiдателя Реввоентрибуналу 14 армiи що постанова В. Ц. И. К. (всеросс[ийский] центр[альный] исп[олнительный] Ком[итет] про отмiну смертноi кари на военнi революцiинi трибунали не росповсюжуеться до особливого распоряжения". (Рад[янська] Вл[ада], 3 лютого, 1920 г., No 24--41). Через три дня (6 февраля) No 29--44) в той же газете напечатано правит[ельственное] сообщение "о применении высшей меры наказания на Украине", в которой сообщается, что Всеукр[аинский] Револ[юционный] Комитет, обсудив вопрос о применении высшей меры наказ[ания], т. е. расстрелов по приговорам Чека и Ревтрибуналов, нашел, что в России эта мера вызвана победами над контрреволюцией и бандитизмом. Что этих условий на Украине еще нет и что поэтому Всеукр[аинский] Рев[олюционный] Комитет "не может остановиться ни перед какими мерами, вплоть до применения системы кр[асного] террора". Кончается этот документ заявлением, что укр[аинский] рабочий народ должен знать, что тяжелые репрессии навязываются исключит[ельно] свергаемой буржуазией и ее преемниками. Пример России показывает, что эти тяжелые меры отменяются, как только укрепл[ение] власти рабочих и крестьян считается завершенным. Подписано: председ[атель] Всеукрревкома Петровский, члены ревкома Затонский и Гринько. Затем еще Кокарский и Ермощенко13. Секретарь Мазур.
Раковского тут нет.
14 и Чубарь15 включены в состав Всеукрревкома (телегр[амма] от 7-го февр[аля] Радянська Влада от 9-го февр[аля] No 32--47). Значит, председателем уже не состоит.
5/18 февр[аля]
Начинается! Ко мне уже опять бегут с просьбами заступничества. Первая пришла родственница брата знаменитого Судейкина16 К. теперь не имеет права смертной казни и, значит, дело пойдет в суд[ебном] порядке. Время есть. Она поблагодарила и ушла. Встретив потом мою знакомую, она при ней стала рассказывать, что Короленко ей сказал, что он "хлопочет только за большевиков". Немир[ов]ская сказала ей прямо, что Короленко ей этого сказать не мог. -- "Ну, в этом роде..." И в этом роде ничего не было.
Потом пришла Рашель Лазар[евна] Кудерман. У нее и у мужа реквизировали кварт[иру], "в 24 минуты", не дав ничего вынести. Кудерманы известные предприниматели по почтовой гоньбе, порядочные кулачки, и мне нарушать свой режим для этого имущественного дела тоже не хотелось, тем более что они, конечно, припрятали большую часть. А пожив у Яковенка в санатории, я убедился, как глубоко я поражен серд[ечной] слабостью, и мне ясно, что ходить чуть не ежедневно в Ч. К. мне прямо невозможно.
За этими первыми ласточками последовали другие. Действует опять подлый донос. И наконец вчера пришла В. С. Фрейдин с сообщением, что трех человек Ч. К. уже приговорила к см[ертной] казни! Полтавская Ч. К. постановила казнить, и приговор пошел на утверждение в Харьковскую Ч. К. Она начала меня немного "оплетать", но на мой прямой вопрос и заявление, что из ее сбивчивого рассказа я ничего не пойму, -- сказала прямо, что они виновны в спекуляции и взятке, данной начальнику кременч[угской] Ч. К. (он тоже к чему-то приговорен). Я согласился написать Раковскому: дела не знаю, спекуляция явление отвратительное, но -- неужели чрезвычайки обратят в ничто "гуманные" заявления большев[истского] правительства и опять будут повторяться бессудные расстрелы. Брат ее (или Бунича) едет в Харьков и свезет мое письмо. Раковский, впрочем, теперь является заурядным членом ревкома... Говорят, впрочем, что начальником харьк[овской] Ч. К. состоит приличный человек и принципиальный противник кр[асного] террора.
5/18 февр[аля]
Приходили 3 гимназистки. Потом Ал. Ив. Рощина и Анна Конст. Ганько. Арестована начальница гимназии Нат. Алекс. Старицкая. Преступлений много: не сдала вещи своего уехавшего с деникинцами брата, сохранила Деникин[скую] печать в гимназии и т. д. Нужно сказать, что эта семья при деникинцах проявила чрезвычайное бессердечие к детской колонии, бывшей у них в имении: выселили из большого дома сначала во флигелек, потом -- и оттуда. Та же Нат. Алекс. приходила ко мне с такими претензиями и таким тоном, точно у них поселены какие-то нечистые животные. При объяснениях с Софьей, когда она сказала, что едет в Ростов, чтобы выяснить вопрос о колониях, старуха чрезвычайно язвительно заметила: "Конечно... Отчего не проехаться"... Выселение из имения коснулось и больной учительницы... Вообще -- люди не ахти... По справкам Марии Леоп. Кривинской, жена Баскакова сообщила, что дело Старицкой не серьезно и ее выпустят скоро. С другой стороны, говорят, что чрезвычайка "приговорила" ее на 6 месяцев "концентрационного лагеря". Иначе сказать -- тюрьмы. Мы стараемся сделать, что можно. Говорят, дети ее любят.
{В. Г. Короленко сделал в этом месте отсылку "К стр. 72-й", т. е. указал на связь с записью от 14(27) января.}
В московской "Правде" еще 1 июля 1919 года (No141) была напечатана ст[атья] Сосновского17 (не нашего) "Легче на поворотах", где проводится тот же мотив. Еще раньше статью под тем же заглавием напечатал Преображенский18, проводя мысль о сближении с середняком. Сосновский ее поддерживает, хотя "само собою разумеется, сближение со средняком не должно ослабить раз начатую борьбу с эксплуатат[орскими] элементами деревни, т. е. кулачеством". "Сближаясь со средняком, мы не можем выпустить из опалы кулака и оставить без поддержки бедноту" и т. д. Значит, у нас это повторение большевистского официоза. Большевистская Украина повторяет зады большевистской России, хотя теперь считается, по-видимому, в федеративной связи с Россией. Деникинцы совершенно не признавали не только федерацию, но даже и укр[аинской] культуры. Как-то несколько месяцев назад я прочел в газ[ете] "Станичник" (или другой, не помню) известие, что одна из кубанских станиц решила основать у себя учит[ельскую] семинарию с преподаванием на родном (т. е. украинском) языке. Через некоторое время появилось извещение, что это не дозволено, и только допущено преподавание укр[аинского] языка в этой семинарии. Таким образом, и на Кубани родной язык подвергался ограничениям. Это вызывало, понятно, отпор и кончилось тем, что кубанская рада пошла против Деникина. Одна глупость вызвала другую, противоположную: некоторые члены рады заключили с "горскими народами" "изменнический договор", за что один (Калабухин) казнен, а другие высланы за пределы России. Кажется, что эта история сильно причинилась к расстройству добровольческого фронта19"Власть Советов") выходит часто под заглавием "Радянська Влада" и печатается частью по-украински, частью по-русски... Но -- за что же тогда расстреляли Науменка?..
11/24 февр[аля]
Сегодня в газете "Радянська Влада" есть отчет о заседании рев. трибунала, в котором вынесен смертный приговор трем красноармейцам. Вооруженные, они явились, взломав дверь, на квартиру Гальченка искать оружие. "Никакие мольбы, -- говорится в газетном отчете, -- вплоть до целования ног, не помогли: бандиты очистили сундуки, сняли с пальцев кольца, из ушей повырывали серьги, обшарили карманы и у находившегося в квартире Гальченков семидесятилетнего старика, нищего, забрали собранную им милостыню 20 р., избив его так, что он через несколько дней скончался". Судились, по-видимому, и скупщики краденого, но отчет говорит о них вскользь. "Присуждены к расстрелу в течение 24 часов. Приговор уже приведен в исполнение".
-- -- --
1/14 марта в "Рад[янськой] Владе" (No 61--76) сообщается, что 10 марта н[ового] ст[иля] расстреляны бандиты П. Н. Портной и Федосий Ник. Кулибаба, жители хутора Ольховый Рог, Никольской волости. Между другими преступлениями им вменяется в вину напад[ение] на члена уездного ревкома Слизкого. Приговор постановлен губ[ернской] чрезвычайкой и утвержден "Помощником нач[альника] украинской Чрезвычайной комиссии". Таким образом чрезвычайки сохранили все-таки право казни хотя бы только бандитов.
Сегодня в "Радянськой Владе" известие из Берлина: в Германии монархический переворот: "железная дивизия", стоявшая в 20-ти километрах от Берлина, вошла в столицу. Командиры всю ночь вели переговоры с социалистическим правительством Шейдемана20. Совет министров отклонил требования. Войска заняли все правительственные здания и редакцию газеты "Форвертс". Генерал Капп объявил себя имперским канцлером21. Во многих местах рабочие ответили на переворот забастовками.
Большевистская газета {"Радянська Влада", No 65/80. -- } злорадствует:
"Окончена комедия! Революция сахар-медовая, осторожная, медлительная, трусливая... более не нужна. Меньшевистская революция ядом пышных фраз, бегом на месте, наглостью по отношению к советской России, угодничеством перед Антантой отравила сознание народных масс, усыпила их волю... Она провоцировала выступление коммунистов и убила вождей германского пролетариата, Розу Люксембург и Либкнехта..."
Большевики в своей ненависти к германскому меньшевизму готовы взвалить на него все преступления реакционных партий и радуются: теперь в Германии выступит тоже большевизм. Но это, без сомнения, ошибка.
11/24 марта
"Рад[янськой] Владе" опять торжествующая передовая. Озаглавлена она "Перспективы". "Меньшевистский ослик хвастал(?) {Знак вопроса поставлен В. Г. Короленко.}. С чисто идиотской гордостью "Форвертс" писал о терпеливости своих последователей, с чисто идиотской наглостью говорил о большевизме, как о "socialismus asiaticus". Газета уверяла, что Германия -- под мудрым руководством Шейдемана, конечно, проделает социалистическую революцию "по писаному", без эксцессов гражд[анской] войны, без "русских" методов".
"Но русские методы пришли справа... Тирпиц22 дал "чистую отставку" меньшевикам Германии"... Гражданская война в Германии снова факт. Гражданская война с неизбежными "эксцессами", с забастовками, обычными и всеобщими, с голодными бунтами, с рабочими "беспорядками" и сельскими мятежами...
"Гражданская война -- "кровь и клубы дыма", гражданская война по всем правилам разрушительной стихии. "Русские" методы отныне будут применяться и германским пролетариатом. Страна философов стала ареной жесточайшей схватки классов.
Штиль прошел. Пусть скорее грянет буря" (No 68).
Замечательно, что автор (А. Чмiль) как бы вперед смакует эксцессы, кровь, голодные бунты, все русские атрибуты революции. И на той же странице газеты, после нескольких телеграмм о беспорядках и стычках сообщается: "Соглашатели снова у власти". Получены официальные известия о выходе [генерала] Каппа в отставку и про бегство Ф. Лютвица23 из Берлина. Власть перешла в руки Шифера, бывшего министра юстиции прежнего правительства Эберта".
В этом же номере сообщается о выходе из партии меньшевиков целой группы членов, в том числе бывших членов Центр[ального] Ком[итета] Яхонтова, Трифонова и других, которые приглашают чуть не к ликвидации меньшевистской партии и к присоединению к 3-му Коммунистич[ескому] интернационалу...
24 выбран в моск[овский] совет рабочих и красноарм[ейских] депутатов от рабочих вагонных мастерских моск[овско]-курской ж[елезной] дор[оги]. Под заглавием: "Работать, работать, работать" Тимирязев помещает письмо, в котором благодарит за избрание, приветствует героизм Красной Армии, отстоявшей республику, и приглашает всех к работе. "Работать, работать, работать, -- вот призывный клич, который должен раздаваться с утра и до вечера, с края до края многострадальной страны"...
15/29 марта
{Описка автора. По-видимому, "15/28 марта".}
Утром приехал из Харькова (а ранее из Москвы) Иван Давидович Ринкман25"Задруги"). С. П. Мельгунов опять арестован. Он уезжал и долго пробыл с семьей на даче. В его кварт[ире] устроена была засада, которая пробыла 6 недель. Когда засада была снята, он вернулся и жил в Москве под чужим именем, скрываясь (это уже по другим рассказам). Но ему надоело это. Он пришел к своему знакомому, большевику Рязанову26 посоветоваться. Тот его уверил, что, сколько ему известно, ему ничего не грозит. Мельгунов явился домой. Вскоре к нему пришла какая-то "барышня" и спросила о каких-то делах. Мельгунов ответил, что он занимается только своим издательством и научным трудом. Барышня ушла, но через полчаса вернулась с комиссаром, который ей тут же выдал тысячу рублей "на извощика", а у Мельгунова произвел тщательнейший обыск (развинчивали даже винты у ламп), и его арестовали.
Вообще в Москве опять свирепствует Ч. К. Расстрелы теперь после известного декрета не производятся. Но до его объявления (уже после того, как он состоялся) расстреляно несколько сот человек... Теперь приговаривают к бессрочной каторге или в концентрационный лагерь до окончания гражд[анской] войны.
Арестованы еще Ек. Дм. Кускова27и Прокопович28.
Был у меня Раковский с женой. Она наша добрая знакомая еще по Румынии. Была учительницей в Тульче. Вышла замуж за приятеля Петра, человека хорошего, но много старше себя. Он потом вошел в компанию с другим, тоже русским эмигрантом, содержателем одного из известных ресторанов в Бухаресте, бросил свою врачебную практику (в Тульч. округе был врачом) и весь ушел в интересы ресторана. Оставался тем же хорошим человеком, но разница лет, а также измельчание интересов сделали то, что молодая еще женщина (хотя уже мать 2-х детей) увлеклась Раковским, в то время вторым (после Геря-Доброджану29) вождем рум[ынской] социалистич[еской] партии. Произошла драма. Она бросила мужа и пошла за Раковским. Он приехал в Россию еще меньшевиком, но тут деятельная, довольно кипучая натура повела его в стан большевизма, и он в конце концов стал председат[елем] всеукраинского ревкомитета, т. е. своего рода президентом укр[аинской] республики. Она приехала к нему в Киев, и теперь они вместе живут в Харькове. Она тоже стала революционеркой и большевичкой. Авд[отья] Сем[еновна] с ней подружилась, когда мы приезжали к больному Петру (Василию Ивановскому). Тогда она еще не разошлась с мужем, -- и теперь эти хорошие отношения сохранились. Она, между прочим, рассказала, что Геря-Доброджану остался на прежней точке зрения соц[иал]-демократической, но не большевистской, и в румынском журнале напечатал полемическую статью против новых идей своего бывшего соратника. Он, очевидно, стоит на точке зрения большинства немецкой социалистической партии, которая не идет на спартаковские предприятия и опыты.
Вместе с Раковским приехали к нам еще Берзин30, Егоров31 32, сын украинского даровитого писателя, и еще два-три товарища, державшиеся скромно в тени. Раковский настроен оптимистически. Когда я указал на чрезвычайную непопулярность в деревне коммунистов, он сказал, что это уже изменилось. Между тем, если есть что-нибудь несомненное в нынешнем положении, -- то это прямая ненависть деревни (всей) к коммунистам33. Затем он как-то радостно уверен, что в Германии уже почти торжествуют большевики-спартаковцы. Я сказал, что уже держал пари, что в Германии большевизм не восторжествует и что немецкие рабочие останутся при своем социализме и не перейдут к socialismus asiaticus (что и случилось, -- примечание сделано в 1921 г.) {Позднейшая приписка карандашом В. Г. Короленко.}.
Зашел разговор о Крыме. Раковский, ссылаясь на Егорова, заявил, что Крым скоро будет взят, и Егоров (довольно добродушный полный человек, по-видимому, не глупый), -- подтвердил, что "к 15 мая ваша дочь будет уже у вас"34. На опасение А[вдотьи] С[еменовны], что при этом есть опасения насчет разных эксцессов, -- и Раковский и Егоров сказали, что теперь этого не бывает, даже добров[ольческих] офицеров не расстреливают... По-видимому, в некоторых по крайней мере случаях, это правда. У меня был Александр Георг. Замионко, бывший ссыльный, теперь ярый коммунист, человек интеллигентный и не приверженец кр[асного] террора, -- тот тоже с сочувствием говорил о занятии Екатеринодара, когда большевики вошли так внезапно, что не ожидавшие ничего офицеры-добровольцы не успели снять погонов. Солдаты-большевики только требовали снять погоны, может быть, иногда срывали. Раковский тоже рассказал случай, когда генерала-добровольца ворвавшийся на балкон солдат-большевик привел в недоумение требованием снять погоны, и тот не сразу разобрал, в чем дело. По-видимому, некоторое смягчение все-таки заметно. У нас деникинцы перед уходом рассказывали ужасы о зверствах большевиков при их возврате, и этим склонили многих уехать вместе с ними. Многие, даже не имевшие особых оснований, уехали и теперь бедствуют. То и дело приходят вести о смертях от тифа. Умер мой приятель Сияльский, умер Корецкий Дм. Ал., который, собств[енно], не бежал, а поехал в Крым к семье (мальчик лечился), умер Кияницин, о котором жалеют даже многие большевики; он был член земской управы, человек очень дельный и честный. Где-то бедствует семья Старицких (Георгий Егор. был во время деникинцев губернатором в Полтаве) и Семенченко (был городским головой). А между тем никаких особых свирепостей большевики в этот раз не проявили.
изложении я понял, что предстоял изрядный гешефт с кожей, и Герштейн (владелец красильного завода) соблазнился. При обыске нашли, кажется, 9 тюков кожи. Теперь вопрос -- чья это кожа? Одна сторона валит на другую и т. д. Дело чисто спекулянтское и неприятное. Они желали бы, чтобы я написал, что кожа принадлежала другим, взявшим под залог ее деньги у Герштейна. Те говорят, что кожа Герштейна. Я наотрез отказался. "Подумайте, -- сказал я студенту, -- раньше вас могли прийти другие, и просили бы, чтобы я удостоверил, что кожа именно Герштейна"... Студент конфузится, извиняется и... опять просит. Есть что-то очень противное в этих спекулянтских делах, но есть что-то глупое в приемах борьбы со спекуляцией чрезвычайки. В конце концов я написал записку: "Дела не знаю, по существу ничего сказать не могу. Но, если дело идет о том, чтобы дело было разобрано не в административном порядке чрезвычайной комиссией, а в судебном -- трибуналом, то я всю жизнь стоял за судебный порядок против административного и на этот раз пытаюсь облегчить переход от админ[истративного] порядка к судебному, почему и пишу Вам". Это было, конечно, не то, чего они желали бы, но пришлось ограничиться этим. По их словам, их совершенно ограбили. Насколько это верно, -- не знаю. Но -- возможно.
Я говорил об этом деле с Рак[овским] именно в этом смысле: не по существу, а лишь против "приговоров" чрезвычайки. Мою записку он передал Коцюбинскому. Один приговор Ч. К. (к смертной казни трех спекулянтов!) в исполнение не приведен. Не знаю, имело ли тут влияние мое письмо или харьк[овская] чрезвычайка, во главе которой стоит... (?) {Пропуск и знак вопроса в тексте дневника.} -- как говорят, противник красного террора, -- сама не захотела казни, -- не знаю. Всеукр[аинская] Ч. К. теперь находится не в Киеве, а в Харькове; она утверждает приговоры губернских Ч. К. и тоже, говорят, действует на этот раз много умереннее...
Как всегда, я при этом свидании высказывал откровенно свое отрицат[ельное] отношение к большевизму, и, как всегда, Раковский был уверен и высказывал оптимистические надежды... Разговоры были бессистемны. Они приехали ко мне после митинга, на котором Раковский произнес речь, и уехали на вокзал. У моей квартиры стояли два автомобиля, и это породило много толков, в том числе и тревожных: к Короленку зачем-то приехали вооруженные...
3/22 апр[еля] 1920
Приехал А. М. Моргун. Больной, он ехал в Полтаву в период эвакуации деникинцев. Из Полтавы один командир требует немедленной эвакуации всех поуездных учреждений, другой из Кременчуга требует, наоборот, чтобы все оставались на местах. Это был какой-то вихрь паники: неизвестно, кто преследует и откуда, все, в том числе войска, бегут сломя голову. В Знаменке все запружено беженцами, больными, запуганными, несчастными, тифозными. В телефонной будке застали умершего от тифа человека. Не было воды не только для паровозов, -- нечего было дать напиться детям. Настроение, по впечатлению М[оргуна] -- всюду антибольшевистское, благоприятное скорее Петлюре. Кое-где хотят "демократического царя", говорят об учредит[ельном] собрании. Деникинцы во многих местах вели себя как разбойники: расстреливали без суда и следствия и -- бежали, бежали... Большевики утешаются своими успехами: в Николаеве, где огромное большинство рабочие, коммунисты всюду остались в рабочих собраниях в меньшинстве. Выборы аннулированы. Еще яснее -- в "буржуазной" Одессе. Победили меньшевики и с. -р. Коммунисты, жалкое меньшинство,-- составили фракционное собрание, после которого вышли и объявили, что меньшевики и с. -р. как контрреволюционеры, -- прямо изгоняются и -- опять... торжество коммунистической партии!
за свое право. Близится катастрофа. Моргун, м[ежду] проч[им], прочитал в кременчугских газетах о том, что Раковский был у писателя Короленка.
После отъезда Раковского в местной газете ("Радянська Влада") напечатана его речь к рабочим Полтавы. Оратор он, несмотря на некоторый болгарский акцент (который многие принимают за еврейский), -- недурной. Но его представления о настроении местного населения, особенно деревни -- совершенно фантастические. Разбои, по его мнению, -- дело кулацкого элемента, т. е. того элемента, который именно от разбоев и страдает больше всего. Проклятие всякой власти, опирающейся на насилие, в том, что она начинает мыслить установленными шаблонами. Таков был шаблон о незыблемости самодержавия и о преданности русского народа царям до степени самоотверженного подчинения диктатуре помещиков по приказу царей. Теперь -- такой же шаблон -- якобы диктатура рабочего класса и крестьян, которая сводится на диктатуру штыка. И большев[истское] правительство уверено, что под этим шаблоном можно проделывать над народом все, вплоть до прямого захвата плодов кровного труда. Теперь, по общим отзывам, -- две трети земли останется незасеянной. Мужики сеют лишь для себя, чтобы самим быть сытыми.
14/27 апр[еля] 1920
Сегодня пришли прямо из трибунала сообщить о том, что трое приговорены к смертной казни и один (скрывшийся) объявлен "вне закона". Приговор этот постиг Мстислава Засенко, Александра Баштанника и Дм. Калюжного по делу о петлюровском заговоре. Все дело, кажется, пустяковое. В центре, по-видимому, Засенко, о котором идет спор, был ли он совершеннолетний, когда совершил "преступление". Защищал, м[ежду] проч[им], Беренштам35, который отдает справедливость трибуналу, что дело велось "корректно", но приговор все-таки удивил свирепостью. Про Засенка говорят, что это мальчишка, склонный к приключениям и авантюрам. Беренштам подает кассационную жалобу. После суда пришли ко мне Беренштам, Немировский, Бирнбаум и еще кое-кто просить, чтобы я присоединился к заступничеству. О том же просит отец Засенка и его сестры, сестра Баштанника, а также Воробьева, в гимназии которой учился Засенко, и др[угие]. Кассационная жалоба уже подана. Я присоединил телеграмму Раковскому {К тексту дневника приложен на отдельном листе черновик телеграммы, написанный В. Г. Короленко, следующего содержания: "Харьков. Предсовнаркому Христиану Георгиевичу Раковскому. По делу петлюровцев Засенко, Баштанник и Калюжный приговорены к смерти. Подается кассационная жалоба. С своей стороны умоляю сделать все для смягчения приговора во имя человечности. ".}. Кроме того, Немировский добился у Патрикеева возможности для меня переговорить с Рак[овским] по прямому проводу. Я говорил по аппарату Юза (разговор происходит печатными буквами). От имени Раковского у аппарата был Миронов. Ответили, что три телеграммы (защиты, Кр[асного] Креста от Праск[овьи] Сем[еновны] и моя) уже получены, -- об этом, очевидно, постарались на телеграфе. Вечером произойдет заседание. "Будет сделано все, что возможно".
18 апр[еля] / 1 мая
Кассац[ионная] жалоба принята, исполнение отсрочено, и, по мнению Беренштама, несомненно казни не будет. На след[ующий] день после разговора по прямому проводу я послал еще письмо Раковскому, в котором привожу выдержки из письма ко мне Засенка. Все трое приговоренных прислали мне письма. Засенко пишет, м[ежду] проч[им], что он в то время, "начитавшись романов"... и т. д., вообразил себя предназначенным к великим делам и со своим 11-летним братишкой составил полк, состряпал печати и т. д. Когда началось дело, он очень испугался, но когда ему обещали прощение, -- во всем сознался и указал, где хранились печати и т. д. И вот теперь ему грозит смерть. По общим отзывам -- Засенко авантюрист, Хлестаков и выдумщик, и его преступление так же несерьезно, как несерьезно и отношение суда... Между проч[им], рассказывают об одном из "судей", который допрашивал на суде брата Засенка:
-- Ну-с, милый Колинька, скажите нам...
"милого Колиньки". Весь тон этого допроса возмутил не только публику, но и председателя, который, говорят, объявил, что он откажется от председательства, если этот судья останется в составе суда... В обществе, даже среди многих большевиков, царит недовольство и возмущение.
19 апр[еля] (2 мая)
15-го (28 апр[еля]) в "Радянськой Владе" помещен "приговор по делу о Петлюровском заговоре". 26 апр[еля] в 3 ч. дня Полт. Губ. Рев. трибунал в составе членов Евгениева, Колупаева и председателя Рубана вынес след[ующий] приговор: граждан М. И. Засенко, А. И. Баштанника, Д. И. Калюжного расстрелять. Владимира Вовка, как скрывшегося от суда, объявить вне закона, причем каждый гражданин Советской Респ[ублики] при первой встрече обязан его расстрелять на месте.
Ст. Белоконя подвергнуть заключению в исправит[ельный] рабочий дом на 6 месяцев. В. З. Животкова подвергнуть заключению в исправит[ельный] рабочий дом на 2 года. К. И. Буко, С. В. Сидорука, Д. И. Боровика заключить в концентрац[ионный] лагерь до окончания гражд[анской] войны.
Негрилло, Колесник, Д. Шилов, Любич-Терещенко, И. Гикало, А. Животков, В. Коневец оправданы.
Подсудимые и защитники имеют право подать кассац[ионную] жалобу в течение 48 часов для приговоренных к расстрелу и в течение недели для остальных. (Рад. Вл. 94/109).
-- -- --
Третьего дня Полтава объявлена в осадном положении: на ст. Водяной, между Харьковом и Полтавой, восстание. Опять разрушен мост, опять портятся пути и захватываются поезда... Говорили, будто повстанцы захватили ехавших в Харьков Дробниса, Козюру, Коцюбинского, но это, по-видимому, неправда. Они уехали раньше {"Оказалась правда". Приписка рукою В. Г. Короленко на полях.}. (Говорят, м[ежду] проч[им], что у Дробниса с Рак[овским] какие-то раздоры.) На днях был съезд народных судей, и на этом съезде постановлено, чтобы все административно решаемые теперь дела передавались нар[одным] судьям. Это был бы большой шаг вперед, хотя теперь по временам и нар[одные] судьи слишком легко вступают в роль чрезвычаек. На днях такой судья из Лубен, встретив на улице некоего Эльферштейна, которого знал, и Дубовика, о котором не имел понятия, -- отправил обоих в полтавскую чрезвыч[айную] комиссию, где их обоих задержали... Вероятно, скоро выпустят, но это показывает, насколько в этой среде еще смутны понятия о "правосудии" судебном и административном.
Вчера закончилась "трудовая неделя". Это попытка, которой тешатся большевики, -- наладить труд. В их газетах то и дело появляются отчеты о "воскресниках" и о том, что по приказу идет успешная работа. Говорят, будто Москва, превратившаяся за зиму в клоаку, так как трубы канализации полопались, отхожие места переполнены, нечистоты выступают наружу, -- будто эта загрязненная Москва в такую трудовую неделю вся очищена... Совершенно невероятно. Ведь канализацию таким дилетантским трудом не исправишь, а без этого -- что же в сущности можно сделать. Вообще, кто-то при мне сравнил эти воскресники и трудовые недели с благотворит[ельными] вечерами, на которых сердобольные барыни помогали бедным рукодельями. Конечно, может быть, в иных случаях пролетариат работает успешнее, но далеко не во всех. А во-вторых, для этих благотворит[ельных] вечеров ничто не останавливалось и больницы, напр[имер], получали рукоделья и это ничему другому не мешало. А теперь остановили весь капиталистический производственный аппарат, заменив его этим паллиативом "по декретам".
Вчера я пошел прогуляться в гор[одской] сад. Там я увидел неск[олько] десятков людей разного возраста с граблями и лопатами. Они сидели на скамейках или стояли на дорожках и мирно беседовали. Я насчитал всего 5--6 человек, которые лениво сгребали листья или подметали... Когда я проходил мимо одной такой кучки, со мной некоторые раскланялись и вступили в разговор. Это все -- евреи. Их заставили работать в субботу ("где же свобода совести?" -- сказал один). К затее все они относились с иронией и явным нерасположением. "Разве тут нет надсмотрщика, -- спросил я, -- который бы смотрел за успешностью работы?" -- "Я надсмотрщик, -- отозвался один. -- А, что тут! На это бы нанять двух человек, -- они сделали бы гораздо лучше. А то отрывают людей от своей работы... Семейство сиди голодное, а они заставляют портных чистить дорожки..." "По барину говядина, по ноздрям запах! -- Какова плата, таков и труд..."
Моя Соня и Маруся36 тоже были на работах, -- одна от Собеза, другая от Музея. По их словам -- интеллигенция, работавшая вместе с ними, -- делала, что могла. Маруся, напр[имер], окопала в саду при бывшем крестьянском банке пять деревьев и пришла усталая. Работал и Валя Горбачевский37"Разве мы будем есть яблоки с этих деревьев?" -- говорили они... Тут есть еще и глубокое недоверие к властям. Кто, в самом деле, будет есть плоды этой работы?
20 апр[еля]/3 мая
захватили, но ни насилий, ни грабежа не было. Один попросил, увидев у Дробниса портсигар: "Позвольте папиросу". Все это рассказывал человек, ехавший в том же поезде: у него был мандат от ж[елезно]-дорожных служащих. Значит -- не коммунист. "Нам все равно погибать, дождя нет, озими пропали"... "В Бога перестали верить, устраивают воскресники..." {"Есть и другие сведения: видели будто бы, как Дробниса, избитого, вносили в вагон..." -- Примеч. В. Г. Короленко.}
В этом мне слышится настоящий народный, хотя и темный инстинкт... Впрочем, посмотрим. Интересно это отсутствие разбоев... Очень много говорят о приговоренных к расстрелу. Четырех коммунистов оставили будто бы заложниками.
3839, бывшего директора Тенишевского училища. Он сообщил о нескольких смертях. Умер Арсеньев40 (81 года!), умер проф. Исаев41, умер Ал. Острогорский4243 сообщил мне о смерти Ясинского {На полях дневника пометка карандашом: "Неверно".}. По его мнению, Ясинский в последние месяцы после превращения своего из поклонника его превосходительства, начальника гл. управления Соловьева, "назначившего" его редактором "Биржев[ых] Ведомостей", -- в поклонника большевизма, приветствовавшего диктатуру пролетариата, как Симеон-Богоприимец, -- несколько помешался, ходил без сюртука, в рубашке, подвязанной чем-то вроде веревочки... Но это, может быть, только своеобразное опрощение -- "под Толстого" {На полях карандашом В. Г. Короленко приписал: "Это фантазия". Позже добавил: "Неверно".}.
Умер еще Тимирязев (Кл. Арк.). В "Известиях Всеукр. Центр. Исп. Комитета" от 30 апр. 1920 г. н[ового] с[тиля]) No 108 напечатано известие об этом. Умер 28 апреля член Моск[овского] совета проф. Климент Арк. Тимирязев, перед смертью сказал своему врачу: "Я всегда старался служить человечеству и рад, что и в эту серьезную минуту вижу перед собой представителей той партии, которая действит[ельно] служит человечеству. Я верю и убежден, что большевики работают для счастия народа и ведут его к счастию. Передайте Ленину мое восхищение его гениальным разрешением мировых вопросов в теории и на деле... Я преклоняюсь перед ним и хочу, чтобы все это знали..."
Тимирязев был мой профессор. Это человек замечательно искренний и прямой. Предполагать в нем страх или задние мысли невозможно. Невозможно также предполагать тут фальсификацию. Он те же мнения заявлял и в печати. Но очевидно, что в нем произошел довольно крутой перелом, не вяжущийся с общим представлением об его личности. Я помню, как он с обычной своей откровенностью восставал против народнических революционных стремлений студентов. Помню также его публ[ичную] лекцию в зале, кажется, исторического музея, в которой, говоря о "листьях и корнях", он привел известную басню Крылова, в которой корни упрекают листья: "вы красуетесь на свете и воздухе, но мы здесь во тьме и сырости делаем настоящее дело". Тимирязев много работал над ролью хлорофилла в растениях и закончил лекцию блестящей апологией роли именно листьев: они энергию солн[ечного] луча перерабатывают в жизненную силу, которою живут и корни. Он говорил слушателям о роли интеллигенции в обществе, которая, как хлорофилл листьев, претворяет свет знания в жизненную силу. Студенты его уважали и любили, зная, что это человек, в душе которого есть отголоски того святого, к чему стремится и молодежь, хотя он постоянно спорил с нею. Теперь я не могу примирить этого образа настоящего "интеллигента" с преклонением перед большевизмом, с его подавлением роли интеллигенции и свободы... Знаю во всяком случае, что до конца Тимирязев остался честным.