ГЛАВА XIV.
Заключенiе.
1.
Нельзя подводить итоги деятельности не закончившейся, отъ которой общество вправе еще многаго ждать. Но можно отметить теперь же основныя черты дарованiя и личности В. Г. Короленка, чтобы этимъ приблизиться къ пониманiю его жизни и творчества въ ихъ единстве. Повторяя отчасти уже высказанное мной раньше, я хочу здесь подчеркнуть две особенности его художественнаго таланта.
Это -- во-первыхъ -- сила и яркость изображенiя, глубокое чувство гармонiи и красоты, изящество и картинность слога, -- всеми признанная поэтичность и художественность.
Во-вторыхъ -- правдивость, близость къ действительности и индивидуальности, отсутствiе сложныхъ положенiй и анализа душевной жизни, простота фабулы -- свойства, совокупность которыхъ я назвала бы описательностью. Эта черта сказывается и въ самомъ процессе творчества.
Чеховъ говорилъ о себе: "мне нужно, чтобы память моя процедила сюжетъ и чтобы на ней, какъ на фильтре, осталось только то, что важно и типично", онъ пишетъ "по воспоминанiямъ", и его произведенiя до некоторой степени плодъ художественнаго отвлеченiя.
В. Г. Короленко не "процеживаетъ" своего сюжета, ему не нужно, чтобы осталось только то, что важно, для него важно все, целое, какъ оно есть, картина, которая исчезнетъ, если отнять у нея даже ея мелочи. А потому онъ часто записываетъ свои действительныя впечатленiя, чего, вероятно, никогда не делалъ Чеховъ, а подъ многими изъ его лучшихъ вещей стоитъ подзаголовокъ "изъ дневника", "изъ записной книжки". Записная книжка -- предметъ, которымъ лучше всего можно было бы символизировать одну изъ существеннейшихъ чертъ таланта В. Г. Короленка.
Поэтичность и художественность изображенiя нисколько не мешаютъ той особенности, которую я назвала "описательностью". Наоборотъ.
Если образы В. Г. Короленка картинны и ярки, то это отчасти обусловливается темъ, что они не типы въ смысле художественныхъ обобщенiй. Чтобы быть типами, въ нихъ слишкомъ много случайнаго, они слишкомъ неотделимы отъ окружающей обстановки. Что такое очаровательный перевозчикъ Тюлинъ, если отнять всю картину, на фоне которой онъ рисуется -- ласково плещущуюся Ветлугу, лодку съ паромомъ, все настроенiе ленивой и задумчивой окружающей природы? Что бы сталось съ "ямщиками", если бы перенести ихъ въ другое место, где они не караулили бы "пеструю столбу"? И разве "Соколинецъ" или Maкаръ не связаны неразрывно съ дикой сибирской тайгой? Только въ общей картине, только, изъ отношенiя ко всему окружающему понятны эти образы, ихъ нельзя выделить и разсматривать вне этой картины.
В. Г. Короленко -- слабый психологъ, когда нужно найти въ человеческой душе общее, типичное, или когда нужно понять душевное состоянiе въ процессе его развитiя, отдельное положенiе, единичное душевное состоянiе во всей его живости и своеобразности. Онъ видитъ целое, улавливая его именно какъ законченное художественное целое, и такимъ рисуетъ, не расчленяя и не обобщая. Дорога, которую проходитъ его художественное впечатленiе, чтобы претвориться въ художественное произведенiе, -- очень коротка, поэтому оно не теряетъ своей яркости, силы, красочности и не прiобретаетъ ценности вечныхъ образовъ, значительныхъ независимо отъ обстановки, пространства и времени.
Я не хочу называть это ни недостаткомъ, ни достоинствомъ, это -- особенность таланта.
2.
Особенность эта, выливаясь въ способность художественнаго описанiя действительности, не позволяетъ отличить, где кончается художникъ и начинается публицистъ. Публицистъ въ искусстве, В. Г. Короленко -- художникъ въ публицистике.
Его особое положенiе въ этой области создается соединенiемъ человечности съ общественностью. Въ сложной путанице современной жизни, не программа, не теорiя, не общественная или политическая идея, но событiе и лежащее въ глубине его или связанное съ нимъ состоянiе человеческой души, человеческое страданiе, радость, верованiе, вообще непосредственное человеческое чувство привлекаютъ единственно его вниманiе. Пишетъ ли онъ о смертной казни или о школьныхъ экзаменахъ, о религiозной терпимости или о самоуправстве военныхъ -- его темой всегда остается изображенiе живого человеческаго чувства. Но съ однимъ этимъ исключительнымъ интересомъ В. Г. Короленко вообще не былъ бы публицистомъ.
Человечность Чехова вела его прочь не только отъ политики, но и отъ всякаго общественнаго дела. Принимая участiе въ организацiи помощи голодающимъ въ 92 году, онъ не могъ написать статьи объ этомъ: "двадцать разъ принимался, но выходило фальшиво и бросалъ". А у В. Г. Короленка выходило не фальшиво, а просто, горячо и убедительно. Чехову дорога человеческая личность въ ея сложныхъ, тонкихъ и интимныхъ переживанiяхъ; его интересъ къ человеческому чувству -- художественный, отвлекающiй отъ действительности интересъ. Человечность В. Г. Короленка -- простая и элементарная, лишенная всякой отвлеченности, перенесенная на почву реальной жизни -- превращается въ любовь къ своему народу, къ окружающему обществу, сливается съ общественностью, а не противоречитъ ей.
Человечность Толстого вела къ отрицанiю всего окружающаго, всехъ установившихся формъ жизни, и привычныя человеческiя потребности приносила въ жертву единому закону любви. В. Г. Короленко протестуетъ противъ теорiй Толстого во имя той же любви къ людямъ, потому что его любовь толкаетъ на путь работы и борьбы въ сложившихся уже рамкахъ жизни.
Въ публицистической деятельности, какъ въ художественномъ творчестве, онъ видитъ всякое отдельное событiе, всякое отношенiе, какъ целое, Не сосредоточиваясь на внутренней ценности и значительности человеческой личности и ея отдельныхъ проявленiй, онъ зато улавливаетъ все нити, которыми эта личность связывается съ окружающими условiями и обстановкой. Изъ неожиданно услышаннаго на улице восклицанiя маленькаго гимназиста рождается критика системы Шварца. Съ неправильными буквами случайно виденной подписи сербскаго королевича связываются серьезныя размышленiя о сущности сербскаго переворота.
Самыя значительныя, потрясающiя статьи В. Г. Короленка обязаны силой своего впечатленiя этой способности -- понимать все общественные и политическiе вопросы прямо и непосредственно изъ человеческаго чувства и потому -- къ такому же чувству аппелировать. Эта близость къ чувству, близость къ человеческой душе, даетъ ему громадную силу и неотразимую убедительность. Необходимость брать каждое положенiе только въ его одинъ разъ данной, конкретной, живой индивидуальности, -- го самое, откуда эта сила вытекаетъ, -- привязываетъ его зато къ одной определенной точке, лишая значительности, свойственной вечнымъ идеямъ.
3.
Еще съ большей силой и ясностью сказываются те же самыя черты въ области общественной деятельности, стремящейся къ достиженiю непосредственныхъ, немедленныхъ результатовъ, въ области прямого, личнаго воздействiя на жизнь, -- области, которая неотделима отъ общаго склада личности В. Г. Koроленка, отъ всей совокупности его взглядовъ, вкусовъ и направленiя душевной энергiи. Всегда и во всемъ онъ, минуя внешнее, ищетъ самое важное, основное, вечное. Наблюдая народную религiю, выделяетъ въ ней основное зерно, истинное религiозное чувство, заложенное въ каждой человеческой душе, изъ всего формальнаго, случайнаго и изменчиваго.
Интересуется постоянно основными, а потому иногда простыми и элементарными, но всегда значительными движенiями человеческой души.
Сходясь съ людьми разныхъ направленiй и взглядовъ, ищетъ въ нихъ то, что глубже убежденiй, настоящую, внутреннюю ценность.
Все, что кажется ему такую ценность имеющимъ, онъ готовъ признать и приветствовать везде, независимо отъ формъ и условiй ея проявленiя.
Между темъ -- чувство, согревающее всю его деятельность, трепещущее въ каждой написанной имъ строчке, въ его радости и скорби, въ его воодушевленiи и горечи, -- это особенное чувство -- чувство русскаго гражданина, для котораго интересами русской жизни заслоняются интересы всего остального человечества. И этого мало. Живя въ Нижнемъ Новгороде, онъ былъ не только русскимъ, но нижегородскимъ гражданиномъ. Переехавъ въ Полтаву -- онъ сделался истиннымъ гражданиномъ полтавскимъ.
Изученiе своего края, служенiе местнымъ интересамъ -- на это идутъ его лучшiя силы.
Любовь къ близкому -- такъ можно было бы коротко назвать это неустанное вниманiе къ окружающей жизни и людямъ.
Находить большое только въ маленькомъ, улавливать общее только въ частномъ и индивидуальномъ, вечное и значительное только во временномъ и изменчивомъ -- вотъ самая важная изъ особенностей В. Г. Короленка, какъ писателя и деятеля.
4.
Въ критике и въ публике иногда высказывается сожаленiе, что В. Г. Короленко пренебрегаетъ своимъ художественнымъ даромъ для делъ текущей жизни {"Такой грацiозный, такой изящный художникъ, можетъ быть, даже слишкомъ изящный", писалъ Чуковскiй, "онъ десятки разъ пренебрегалъ своимъ даромъ, ради кого? Ради Отрешки Ковтуна, ради Дарьи Кальмаевой, не задумывался ради данной минуты и данныхъ людей вышвырнуть въ дальнiй уголъ вечныя ценности и вечныя задачи". ("Речь". 1910 г. No 229.) Ивановъ считалъ, что у В. Г. Короленка "искры художественности гаснутъ подъ моралью и публицистикой" (Поэзiя и правда мiровой любви), а друзья В. Г. въ Нижнемъ боялись для него газетной работы.}.
Быть можетъ, деятельность В. Г. Короленка вся основана на одномъ противоречiи, но тогда -- это противоречiе, мне думается, глубже, чемъ кажущаяся противоположность между его художественной и его публицистической работой. Если есть это противоречiе, то оно и въ художественной, и въ общественной его деятельности, во всемъ его творчестве, потому что оно -- въ его натуре.
Источникъ же этого противоречiя въ томъ, что только единичное и индивидуальное -- живо, действительно, только общее и отвлеченное можетъ быть носителемъ "вечныхъ ценностей" и предметомъ "вечныхъ ".
У всякаго таланта своя трагедiя. Не въ томъ ли трагедiя В. Г. Короленка, что все его склонности и стремленiя вели къ участiю въ непосредственной жизни, къ проявленiю себя во внешней деятельности, къ близкому и конкретному, а крупное литературное дарованiе, открывая путь къ истинному творчеству, неизбежно уводило отъ жизни? Ведь, онъ все же пытался, въ своей петербургской жизни, дать обще-русскимъ интересамъ первенство надъ местными, а "борьбой идей" заменить для себя "реальную борьбу лицъ и явленiй". Ведь, онъ все же выступалъ за последнее время, какъ защитникъ определенныхъ общихъ политическихъ идей, и ему даже приходилось писать передовыя статьи. А въ своей наиболее близкой и дорогой области -- въ беллетристике онъ ставилъ себе иногда очень общiя и очень отвлеченныя задачи, создавалъ образы для воплощенiя и выраженiя определенныхъ идей, работалъ надъ анализомъ душевной жизни и даже покушался на "художественно-психологическiй экспериментъ" {"Сказанiе о Флоре", "Необходимость", "Съ двухъ сторонъ", "Слепой музыкантъ".}.
Если въ таланте В. Г. Короленка была трагедiя -- она не въ уходе отъ беллетристической деятельности къ публицистике. Если бы у него была возможность выбора -- то не между этими двумя областями литературной работы.
Въ беллетристике и въ публицистике, въ общественной деятельности и во всей жизни могла быть только борьба между живымъ переживанiемъ и отвлеченiемъ, между двумя возможными и по существу противоположными формами творческаго воздействiя на жизнь.
Только одна изъ нихъ оказалась соответствующей складу таланта В. Г. Короленка. Любовью къ живому и индивидуальному, къ конкретному и къ близкому определился оригинальный характеръ его творчества. Употребляя свой художественный талантъ на службу деламъ жизни, онъ самую жизнь делалъ предметомъ искусства.
5.
Короленко -- художникъ, публицистъ, деятель -- все одинъ и тотъ же человекъ. Еще глубже, чемъ все указанныя его особенности, и ихъ обусловливая, заложено въ немъ своеобразное и очень определенное отношенiе къ жизни.
Два начала, слитыя въ немъ удивительно прочно и целостно, заставляютъ его соединять трезвость съ мечтательностью, поэзiю съ точностью, человечность съ общественностью, политику съ нравственностью. Эти два начала -- романтизмъ и чувство действительности.
"Главныхъ сторонъ человеческаго духа только две", писалъ Белинскiй, "сторона внутренняя, задушевная, сторона сердца, словомъ -- романтика и сторона сознающаго себя разума, сторона общаго, разумея подъ этимъ словомъ сочетанiе интересовъ, выходящихъ изъ сферы индивидуальности и личности". "Въ теснейшемъ и существеннейшемъ своемъ значенiи романтизмъ есть не что иное, какъ внутреннiй мiръ души человека, сокровенная жизнь его сердца" {Статьи о Пушкине. Юбилейное изд. 1911 г., т. III, стр. 81 и 95.}.
Можно считать слишкомъ общимъ это определенiе, но В. Г. Короленко -- романтикъ и въ другомъ, более определенномъ значенiи слова.
Если противополагать романтизмъ рацiонализму, то здесь найдетъ свое место постоянное стремленiе его къ непосредственному переживанiю, къ иррацiональному корню, на которомъ выростаютъ теорiи и убежденiя.
Если видеть въ романтизме, какъ направленiи искусства, преобладанiе внутренняго человеческаго мiра, красоты индивидуальнаго чувства и настроенiя, (въ то время, какъ въ классическомъ искусстве находитъ свое выраженiе красота, какъ типичное) -- то В. Г. Короленко -- представитель романтическаго искусства въ своемъ исключительномъ вниманiи къ отдельному человеческому чувству, въ своей художественности, не знающей типовъ и обобщенiй. Наконецъ, если считать, что романтическое настроенiе исходитъ изъ веры въ непостижимую и прекрасную сущность жизни, а романтическое искусство призвано изображать безконечное, то В. Г. Короленко -- истинный романтикъ, когда онъ съ юношескихъ летъ мечтаетъ о жизни, далекой, безпредельной, таинственной и заманчивой, когда онъ во всей своей деятельности ищетъ за внешностью и случайностью глубокiй и значительный смыслъ.
Но романтизмъ противополагается также реализму, такъ какъ, въ этомъ стремленiи къ внутреннему и вечному, онъ переходитъ въ отрицанiе действительности, въ ненависть ко всему обыденному, въ превознесенiе всего чудеснаго, непонятнаго, доступнаго только воображенiю.
Мистицизмъ и фантастика являются поэтому обычными спутниками романтизма. Между-темъ В. Г. Короленко совершенно чуждъ и мистицизму и фантастике. Его мiръ -- мiръ самой реальной действительности, его образы такъ близки къ жизни, какъ только могутъ быть художественные образы, его взгляды всегда обращены на факты и, вместе съ фактами, -- цифры иногда бываютъ для него особенно важны и убедительны. Его задачи определенны, его цели достижимы, его поэзiя не ведетъ въ другой мiръ, а его художественное творчество постоянно переплетается съ самымъ непосредственнымъ воздействiемъ на жизнь, имъ обусловливается и его движетъ. Романтизмъ В. Г. Короленка неразрывно связанъ съ его реализмомъ, его стремленiе къ иррацiональному не ведетъ за собой мистицизма.
Романтика действительности -- таково, по моему, наиболее верное определенiе для самой глубокой и оригинальной основы его общаго отношенiя къ мiру.
А въ его мiросозерцанiи -- оптимизмъ, утвержденiе жизни въ ея целомъ и частностяхъ, преклоненiе передъ тайной мiра и любовное отношенiе къ человеку выростаетъ на подлинномъ религiозномъ чувстве. Но онъ въ то же время былъ позитивистомъ, 20 летъ работалъ рука объ руку и почти въ полномъ согласiи съ Михайловскимъ, и жизнь, красивая, свободная, но земная, человеческая жизнь была всегда предметомъ его последнихъ грезъ, а полная и разносторонняя человеческая личность -- его последнимъ идеаломъ.
"града взыскуемаго", то онъ отрицаетъ существованiе двухъ мiровъ и свой "Китежъ" мечтаетъ построить "изъ того же леса".
6.
Любовь къ жизни -- одна изъ коренныхъ чертъ В. Г. Короленка. Онъ любитъ жизнь прежде всего въ ея элементарныхъ, осязаемыхъ, матерiальныхъ обнаруженiяхъ, любитъ жизнь, какъ противоположность смерти, веритъ въ абсолютную и необъяснимую ценность человеческаго земного существованiи и потому такъ страстно, съ такой потрясающей силой умеетъ говорить о человеческихъ страданiяхъ и смерти.
"Дорогъ человекъ, дорога его свобода, его возможное на земле счастье, развитiе, усложненiе и удовлетворенiе человеческихъ потребностей" {"О сложности жизни" "Рус. Бог." 1899 годъ., No 8.}, -- этими его словами не выражается ли направленiе самой искренней любви, самаго истиннаго пафоса души В. Г. Короленка и не его одного? Разве они не были уделомъ целаго громаднаго теченiя лучшихъ силъ прошлыхъ десятилетiй, захватывающаго иногда несколько поколенiй и сильнаго еще въ наши дни? Если признанiе видимой действительности было основой мiросозерцанiя этого теченiя, а любовь къ человечеству -- его религiей, то В. Г. Короленко былъ по-истине однимъ изъ жрецовъ этой религiи, однимъ изъ ея благоговейныхъ и молитвенныхъ пророковъ. Потому, несмотря на коренное различiе формъ деятельности, онъ служилъ одному делу съ Михайловскимъ.
Но онъ, кроме того, былъ причастенъ еще къ другому теченiю, для котораго въ 80-хъ годахъ имя Чехова -- самое дорогое имя, которое, тоже не отрицая действительности, вело борьбу со внешностью и определенностью во имя внутренней свободы и красоты, внутренней интимной жизни.
В. Г. Короленко не былъ чуждъ этой борьбе и потому призывалъ, чтобы "ни одна капля энтузiазма и преклоненiя, довлеющаго "человеческому благу", не расточалась на условiя и обстановку" действительности, не разделяя ни съ кемъ этого места: въ политику онъ внесъ личное чувство, чувство личнаго достоинства, личной ответственности и личной нравственности; въ суде онъ всегда видитъ передъ собой идеалъ справедливости, не давая неподвижнымъ формамъ и формуламъ его заслонить; въ экономическихъ вопросахъ онъ борется съ понятiемъ о непреложныхъ историческихъ законахъ, защищая интересы живыхъ, реальныхъ людей.
Такъ случилось, что делая одно дело съ "Русскимъ Богатствомъ", съ Михайловскимъ и Успенскимъ, а потомъ даже съ Пешехоновымъ и Мякотинымъ, онъ до некоторой степени делалъ также одно дело съ Чеховымъ.
Новое поколенiе въ литературе и въ жизни принесло съ собой, среди своихъ теченiй, отрицанiе действительности, стремленiе къ тому, чего не бываетъ и, прежде всего, страхъ передъ жизнью и любовь къ смерти. Оно принесло въ своемъ деломъ новые вопросы и новыя задачи, выходящiе изъ круга вопросовъ и задачъ "действительной жизни".
Но его место въ русской жизни и въ жизни вообще определяется въ конечномъ счете не фактомъ принадлежности его къ определеннымъ поколенiямъ и направленiямъ, а всемъ своеобразiемъ его таланта и личности, которое, не объясняясь целикомъ изъ общественныхъ условiй и общественныхъ теченiй, не можетъ въ своемъ окончательномъ значенiи быть связаннымъ съ эпохой и зависеть отъ ея задачъ.
7.
Если бы подводить итоги его деятельности, то окажется, что В. Г. Короленко не внесъ никакого вклада въ запасъ теоретическихъ идей и идеаловъ своего времени, что онъ всегда вращался въ области простыхъ и элементарныхъ понятiй и мыслей.
Окажется, что его художественный талантъ, красивый и оригинальный, остался въ области минiатюры и былъ слишкомъ связанъ съ отдельной картиной и определенной минутой, чтобы создать великiя произведенiя искусства.
Но каждая изъ этихъ отдельныхъ картинъ совершенна по яркости и художественной целости, а каждая изъ отдельныхъ минутъ жизни своей полнотой и интенсивностью искупаетъ свою краткость.
по которой В. Г. Короленко не имеетъ себе равныхъ, поднимаетъ его на высоту историческаго значенiя одновременно въ искусстве и въ жизни, та самая сила чувства, которая делаетъ для него текущiй моментъ, данное место, отдельнаго человека -- самыми важными, единственно-значительными.
"Короленко не веченъ" -- писалъ о немъ Айхенвальдъ. Но вечность въ смысле Айхенвальда, -- земная, человеческая, значитъ -- условная и относительная вечность. Это только большая или меньшая продолжительность действiя на людей.
В. Г. Короленко писалъ Гольцеву, развивая свои взгляды на искусство: "Живая сила измеряется массой, приведенной въ движенiе, все равно, въ какое время" {Сборникъ памяти Гольцева. Москва, 1910 г.}.
Эти слова какъ нельзя более приложимы къ нему самому. Его сила, какъ сила всякаго чувства -- не въ продолжительности.
съ которыми онъ -- весь и всегда, не оставляя текущей жизни для этой относительной вечности.