ГЛАВА VIII.
В. Г. Короленко въ Нижнемъ.
1.
"Въ январе 1885 года, вечеромъ я подъезжалъ по Волге къ Нижнему", разсказывалъ о своемъ прiезде В. Г. на прощальномъ обеде 4 января 1896 года. "Все казалось мне холодно, угрюмо и незнакомо. Наконецъ, наши сани начали подниматься по Магистратскому съезду, на набережную. Одинокiй фонарь освещалъ крупную надпись на каменной стене: "чаль за кольцо, решетку береги, стены не касайся". Эти слова произвели на меня тогда очень сильное и своеобразное впечатленiе.
Это были первыя слова, которыми меня встретилъ Нижнiй. Я послушался и причалилъ за кольцо. Не могу сказать точно, вполне ли исполнено мною предостереженiе: очень можетъ быть, что порой я и не поберегъ ту или другую решетку, коснулся той или другой стены, пользовавшейся неприкосновенностью, но причалилъ все-таки такъ плотно, что вотъ уже 12 летъ я съ вами и теперь считаю себя почти нижегородцемъ {"Нижегородскiй Листокъ" 1896 г. No 5.}. '"
О первомъ времени своей нижегородской жизни В. Г. въ другомъ месте говоритъ такъ: "Городъ для меня былъ чужой, знакомыхъ въ начале не было. Единственное учрежденiе родственное по духу всякому россiйскому интеллигентному скитальцу -- была общественная библiотека, въ которой я и проводилъ не мало часовъ за книгами и газетами" {"Годы перелома" Сборникъ статей Богдановича. Вл. Короленко " А. И. Богдановичъ".}
Завязавшемуся здесь, въ библiотеке, знакомству съ ссыльнымъ студентомъ А. И. Богдановичемъ В. Г. обрадовался, какъ первому почти знакомству въ чужомъ городе. Скоро Богдановичъ сделался своимъ человекомъ въ семье Короленокъ.
Въ поискахъ работы В. Г. съ привезенными рекомендательными письмами посетилъ некоторыхъ местныхъ общественныхъ и земскихъ деятелей. Работу онъ получилъ въ конторе пароходства "Зевеке", но вернувшись къ литературе и сделавшись сразу же постояннымъ сотрудникомъ казанской газеты "Волжскiй Вестникъ" -- бросилъ эту службу.
Администрацiя не сразу оставила его въ покое. Черезъ несколько месяцевъ после поселенiя въ Нижнемъ онъ былъ арестованъ и провелъ месяцъ въ предварительномъ заключенiи въ Петербурге. Но этотъ последнiй его арестъ былъ еще больше "недоразуменiемъ", чемъ все предыдущiе, и не имелъ последствiй.
Тихiй перiодъ, когда общественная библiотека была единственнымъ учржеденiемъ, где бывалъ В. Г., продолжался для него не долго. По крайней мере, нижегородскiй фельетонисгтъ "Волжскаго Вестника" разсказываетъ несколько летъ спустя, что по прiезде въ Нижнiй В. Г. "сразу взялся за работу: онъ началъ посещать дворянскiя, думскiя и земскiя собранiя, судебныя заседанiя и местныя ученыя и благотворительныя общества, онъ сделался членомъ клуба и принималъ горячее участiе во всехъ дебатахъ по вопросамъ принципiальнаго характера, онъ началъ писать рядъ корреспонденцiй о местныхъ делахъ" {"Волжскiй Вестникъ" 1896 г. No 10.}...
По словамъ самого В. Г. -- "работы оказалось непочатый уголъ". Онъ называетъ эту работу "партизанской битвой", въ которой "кончикъ остраго стального пера являлся все-таки оружiемъ, способнымъ наносить и отражать удары" {"А. И. Богдановичъ" въ Сборнике статей Богдановича.}.
Онъ ценилъ очень высоко значенiе провинцiальной печати. Корреспондентъ представляется ему "не только репортеромъ текущихъ событiй, но и моралистомъ, проводникомъ въ застоявшуюся среду известныхть элементарныхъ общественно-политическихъ взглядовъ "... Намъ нужна, намъ настоятельно необходима областная печать", такъ пишетъ онъ черезъ несколько летъ. {Изъ исторiи областной печати. "Р. В." 1894 г. NoNo 319, 327, 339 и Сборникъ памяти А. С. Гацисскаго, Н. Новгородъ, 1897 г.} Въ то время, о которомъ идетъ речь, онъ отдался этой работе со всемъ жаромъ и энергiей, которыхъ не сокрушили 5 летъ ссылки.
Названiе "партизанской битвы" очень подходитъ къ этой корреспондентской деятельности. Статьи В. Г. -- отдельныя вылазки по отдельнымъ поводамъ, въ которыхъ присущiй ему легкiй и красивый слогъ нередко является орудiемъ для достиженiя определенной реальной цели. Отчетъ о земскомъ собранiи, о судебномъ деле, разсказъ о встретившемся событiи, инциденте въ театре, изображенiе местныхъ типовъ, картинка ярмарочныхъ нравовъ -- вотъ постоянные его сюжеты.
Вместе съ Богдановичемъ, а потомъ и другими деятелями нижегородскаго кружка, онъ ведетъ рядъ систематическихъ и планомерныхъ кампанiй, которыя иногда увенчиваются настоящимъ успехомъ.
Первой изъ этихъ кампанiй была борьба за гласность земскихъ, дворянскихъ и городскихъ собранiй. Когда В. Г. и Богдановичъ въ качестве корреспондентовъ появились впервые въ заседанiяхъ экстреннаго земскаго собранiя, это вызвало волненiе въ разныхъ лагеряхъ состава собранiя. Содействiе земской оппозицiи обезпечило корреспондентамъ полученiе точныхъ сведенiй. Но еще несколько летъ имъ приходилось порой отстаивать публичность земскихъ и дворянскихъ собранiй отъ покушенiй некоторыхъ гласныхъ.
Въ дальнейшей деятельности В. Г. Короленко выступаетъ не въ качестве безпристрастнаго наблюдателя, но какъ обвинитель и обличитель по преимуществу.
Онъ раскапываетъ наиболее скрытыя отъ гласности темныя дела темныхъ людей и, вооружившись неопровержимыми данными, зоветъ ихъ виновниковъ къ суду общественнаго мненiя. Онъ осветилъ рядомъ статей деятельность заправилъ акцiонернаго общества "Дружина", изучивъ исторiю общества, подробно разобравъ его отчеты, справившись въ соответствующихъ законодательныхть сборникахъ и добиваясь этимъ одного -- законной и хоть сколько-нибудь справедливой ликвидацiи делъ обанкротившагося общества. {"Волжскiй Вестникъ" 1890 г. NoNo 235, 257, 258, 260, 296. Статьи эти подписаны большею частью псевдонимомъ "Маленькiй человекъ".} Съ его сообщенiй началось громкое дело о растратахъ въ Александровскомъ банке, и опять онъ не пожалелъ времени и труда, чтобы изучить дело во всехъ деталяхъ, его исторiю, уставъ и практику банка, его сметы и балансы. {"Волжскiй Вестникъ" 1889 г. No 291, 1890 г. No 22. 1891 г. NoNo 11, 13, 14, 15, 18, 20, 22, 23. Большая часть статей безъ подписи.}
Истинные герои В. Г. Короленко за это время -- председатель банка Андреевъ, известный "делецъ" Шиповъ, члены ревизiонной комиссiи Трифоновъ, Лебедевъ, Наумовъ, председатель ярмарочнаго комитета Осиповъ и просто крупный мошенникъ Гиршманъ и многiе крупные и мелкiе "деятели" Нижняго, которые въ его статьяхъ нашли себе впервые истинное освещенiе и правильную оценку.
Въ обличенiяхъ этихъ, которые соединяютъ неопровержимую точность и убедительность доказательствъ съ тонкой язвительностью, а спокойную сжатость изложенiя съ горечью и искренностью почти страстными -- трудно узнать мягкое и нежное "короленковское" перо.
"Когда у меня перо въ рукахъ", передаетъ Протопоповъ слова В. Г., "я не знаю жалости." Онъ создалъ въ Нижнемъ дело корреспондированья, привлекая къ этому молодыя силы, вырабатывая строгiе прiемы и особый корреспондентскiй стиль.
"Короленко, какъ раскольничiй епископъ; появился здесь и основалъ целую секту корреспондентовъ" -- говорили его враги.
2.
"Въ Нижнемъ я корреспондентъ и горжусь этимъ званiемъ", говорилъ впоследствiи В. Г.
Однако -- одновременно съ началомъ этой деятельности, онъ снова выступилъ и былъ сразу признанъ, какъ писатель беллетристъ. Именно на конецъ 80 годовъ приходится значительная часть его чисто беллетристическихъ произведенiй.
Въ январе онъ прiехалъ въ Нижнiй, а въ марте былъ напечатанъ въ "Русской Мысли" написанный въ ссылке "Сонъ Макара". Весной и летомъ печатались въ "Волжскомъ Вестнике" разсказы: "Въ ночь подъ светлый праздникъ", "Старый звонарь", "Глушь"; осенью появились "Очерки сибирскаго туриста", разсказы о бродягахъ" (въ "Сев. Вестнике"), наконецъ, "Въ дурномъ обществе", разсказъ, написанный въ предварительномъ заключенiи.
Первый годъ литературной деятельности былъ годомъ быстраго и шумнаго успеха. "Сонъ Макара" и "Въ дурномъ обществе" нравились публике особенно.
Въ следующемъ году появился "Лесь шумитъ" и "Слепой музыкантъ", въ 87-мъ "Прохоръ и студенты", и въ томъ же году вышелъ сборникъ разсказовъ, дружно приветствованный газетными и журнальными рецензентами.
Отношенiе критики къ произведенiямъ Короленка вообще довольно своеобразно. Хотя большинство писавшихъ о немъ сходятся въ общей оценке его таланта и значенiя, темъ не менее высказываются иногда какъ разъ противоположныя сужденiя объ отдельныхъ его вещахъ. Сходятся почти все только въ признанiи бледными и неудачными повестей изъ жизни интеллигенцiи "Съ двухъ сторонъ" и "Прохоръ и студенты", изъ которыхъ вторая не была кончена по цензурнымъ условiямъ, и ни одна не была включена авторомъ въ сборники разсказовъ.
Разногласiе критики особенно ясно по отношенiю къ "Слепому музыканту". Вскоре после его появленiя Евг. Гаршинъ, напр., писалъ въ своихъ "Критическихъ опытахъ": "давно уже на страницахъ нашихъ журналовъ не появлялось такого стройнаго, изящнаго, поэтичнаго и глубокаго произведенiя". {Евг. Гаршинъ. Критическiе опыты. Спб. 1888. Стр. 170.} Спустя годъ Мережковскiй въ своей статье утверждаетъ: "Въ дурномъ обществе" и "Слепой музыкантъ" почти целикомъ написаны въ томъ условномъ, нарочито-трогательномъ и утомительно-приподнятомъ стиле, который составляетъ недостатокъ посредственныхть польскихъ беллетристовъ". {"Сев. Вестникъ" 1889 годъ No 5.}
Итальянскiй критикъ Чьямполи, по словамъ Ф. Батюшкова, считаетъ "Слепой музыкантъ" шедевромъ, восхищаясь "точностью какъ бы научныхъ прiемовъ психологическаго анализа" {"Вестн. Европы" 1898 г. No 5. По поводу новаго изданiя "Слепого музыканта".}; Овсянико-Куликовскiй считаетъ его замечательнымъ этюдомъ и съ психологической и съ художественной стороны, {Собр. соч. т. IX гл. II.} а Венгеровъ замечаетъ, что "для художества въ немъ слишкомъ много науки или, вернее, научныхъ домысловъ, для науки -- слишкомъ много художества". {Словарь Брокгауза. Статья "Короленко".} Я не вхожу въ обсужденiе вопроса о томъ, насколько близки выводы Короленко къ даннымъ экспериментальной психологiи. Мне представляется, однако, несомненнымъ, что, хотя художественное произведенiе можетъ иметь большой научный интересъ -- оно никогда не можетъ ставить себе научныхъ целей. И поскольку Короленко такiя (научно-психологическiя, а не художественно-психологическiя) цели ставитъ, онъ не вноситъ въ свой разсказъ ничего, кроме искусственности. Но эти цели совсемъ и не стоятъ на первомъ плане. Все же центръ повествованiя переносится авторомъ отъ поставленнаго вначале общаго вопроса о существованiи у слепорожденныхъ стремленiя къ свету -- на преодоленiе эгоистическаго самоуглубленiя и развитiе альтруистическихъ чувствъ, которое и составляетъ сущность кризиса, пережитаго слепымъ. Здесь уже вовсе нетъ места для научной психологiи, но и художественнаго развитiя этой темы Короленко, по моему, не даетъ. Разсказъ о песне слепыхъ и нервной горячке, ею вызванной, такъ же мало вводить насъ въ истинный душевный мiръ героя повести, какъ и известiе о путешествiи его со слеными, вставленное въ позднейшей редакцiи 98 года. Происшедшiй въ немъ переворотъ, будучи въ общемъ правдоподобнымъ, не перестаетъ быть для насъ неожиданнымъ и не кажется необходимымъ.
Мы можемъ поверить автору, но онъ все-таки не заставилъ насъ этотъ переворотъ понять и почувствовать.
Онъ не заставляетъ насъ почувствовать и другой драмы, короткой, но сильной борьбы въ душе Эвелины, борьбы между любовью и стремленiемъ въ шумный и манящiй мiръ. Онъ только говоритъ намъ, что такая драма была. Прелестный образъ Эвелины-девочки не развертывается въ представленiе объ Эвелине-женщине, о которой мы знаемъ только то, что отъ себя, своими словами разсказываетъ о ней авторъ, и что не даетъ еще живого знанiя ея душевной жизни.
Поскольку "Слепой музыкантъ" долженъ былъ быть "художественно-психологическимъ экспериментомъ" -- это произведенiе не удавшееся. Поскольку въ немъ Короленко задавался целью психологическаго анализа, раскрытiя общихъ путей душевнаго развитiя, проведенiя определенной художественной идеи -- онъ не справился съ этой задачей. Успехомъ своимъ у публики и части критики "Слепой музыкантъ" обязанъ, мне думается, изяществу отдельныхъ сценъ и описанiй, художественному изображенiю отдельныхъ положенiй и эпизодовъ.
Но это надо сказать не объ одномъ только "Слепомъ музыканте". Анализъ душевной жизни никогда не удается Короленку.
Въ разсказе "Въ дурномъ обществе" самый критическiй моментъ разрешается совершенно внешнимъ эпизодомъ -- появленiемъ Тибурцiя, и за закрытыми отъ читателей дверями совершается чудесное превращенiе мечущаго громы судьи въ любящаго и сознающаго свою вину отца.
А въ повести, которая спецiально посвящена изображенiю серьезнаго душевнаго кризиса -- "Съ двухъ сторонъ" -- целыхъ два переворота, которые только описываются, а не объясняются, и въ каждомъ изъ нихъ есть элементъ мгновеннаго и чудеснаго превращенiя.
И уже только лишней подробностью будетъ напомнить, что "Сонъ Макара" построенъ на чудесномъ превращенiи дикаго якута въ талантливаго и красноречиваго адвоката.
"психологическiй анализъ". Зато они отлично уживаются съ самой подлинной поэзiей.
Короленко разсказываетъ и описываетъ, т. е. даетъ рядъ яркихъ и великолепныхъ картинъ, внешнихъ положенiй и душевныхъ состоянiй. Онъ не изследуетъ, т. е. не разлагаетъ эти картины на элементарныя движенiя и не обобщаетъ ихъ въ художественныя идеи.
А потому онъ обычно выбираетъ темы, которыя интересны, какъ событiе или картина и, и чаще всего, будучи действительными фактами, интересны уже фактомъ своего существованiя. Это не "литературный" интересъ, и чемъ дальше Короленко отъ "литературы", темъ онъ бываетъ поэтичнее, ярче и сильнее.
Несмотря на шумный успехъ "Слепого музыканта" и некоторыхъ разсказовъ, самое оригинальное и значительное, что было имъ написано за первые годы литературной деятельности -- это сибирскiе разсказы и очерки съ натуры.
Наиболее чуткiе изъ современниковъ это заметили.
"Какая прелесть "Павловскiе очерки" Короленка", пишетъ Эртель Гольцеву въ 90 году. "Элементы таланта проявляются въ нихъ такъ же, какъ въ очерке "За иконой" гораздо сильней, нежели въ его чисто беллетристическихъ вещахъ". {Сборникъ памяти Гольцева, стр. 229.}
А Чеховъ восхищается "Соколинцемъ" и пишетъ Короленку въ 88 году: "Вашъ "Соколинецъ" мне кажется самое выдающееся произведенiе последняго времени". {Сборникъ писемъ Чехова подъ ред. Брендера, стр. 62.}
Отдельныя впечатленiя действительной жизни имеютъ для Короленка совсемъ особенную ценность, какъ постоянный неизсякаемый источникъ творчества. Онъ не копитъ ихъ, чтобы создать изъ нихъ потомъ новый мiръ. Онъ отдается каждому въ его цельности и индивидуальной значительности.
книжку. Записываетъ, сидя въ избе после тяжелой дороги и горячей работы, во время поездки по голоднымъ деревнямъ, записываетъ во время путешествiя, лежа у костра ночью, после грозы, подъ прикрытiемъ лодки.
Записывая то, что онъ виделъ, В. Г. стремится видеть то, о чемъ онъ хочетъ писать. Если значительная часть матерiала для художественной деятельности была имъ почерпнута изъ впечатленiй ссылки, случайныхъ и отъ него не зависевшихъ, то теперь, после поселенiя въ Нижнемъ, у него есть возможность выбора и сознательнаго определенiя своихъ интересовъ.
Съ этой стороны, для художественной его деятельности въ нижегородскiй перiодъ, были, быть можетъ, наиболее важны странствованiя по Россiи и, главное, по самой Нижегородской губернiи.
Въ путешествiяхъ своихъ В. Г. даетъ себе удовольствiе забыть о цивилизацiи.
"Я начинаю свою поездку съ Ветлуги отчасти именно затемъ, чтобы избавиться отъ железныхъ дорогъ, отъ этихъ правильныхъ, проторенныхъ путей, по которымъ летишь безъ отдыху, сломя голову", пишетъ оне о своей поездке 1890 г.
"безкорыстно и безотчетно, для нихъ самихъ, такъ сказать, я, признаюсь, предпочитаю проселочныя дороги, тихо плетущуюся лошадку, наивный разговоръ ямщика, подъ шумъ березокъ, захолустныя, лесомъ поросшiя речки".
"Меня всегда тянетъ на уездные тракты и проселочки, по которымъ такъ привольно, такъ мягко идти съ котомкой за спиной". {"Въ пустынныхъ местахъ" (изъ поездки по Ветлуге и Керженцу). "Рус. Вед." 1890 г. No 211.}
Поэзiя проселочныхъ дорогъ известна, вероятно, каждому, но не многiе согласятся предпочесть эту поэзiю удобству и быстроте культурныхъ путей сообщенiя.
А В. Г. Короленко способенъ безъ малейшаго раздраженiя ждать часами отплытiя парохода, который не трогается, пока не накопится достаточно пассажировъ, а потомъ тащится, отъ времени до времени садясь на мель или приставая къ берегу, чтобы починить испортившуюся машину.
В. Г. много ездилъ по Волге, по всей Россiи, но ничто не нравится ему такъ, какъ поездка по "милой красавице Ветлуге", где пароходъ тыкается носомъ прямо въ берегъ. И именно эти обстоятельства, наивная примитивность средствъ передвиженiя, то, что пароходъ до отхода ждетъ целый день, чтобы "перестоять" своего конкурента и не оставить ему пассажировъ -- даетъ милой Ветлуге особое очарованiе и прелесть.
подрядъ слушалъ раскольничьи споры на озере Светлояре; въ 90 году, поднявшись на пароходе по Ветлуге, на лодке спустился по Керженцу до Волги, два раза былъ въ селе Павлове, собирая сведенiя о жизни кустарей. Позже -- онъ делалъ и более далекiя путешествiя, Но прежде -- обошелъ съ котомкой на спине почти всю Нижегородскую губернiю, причемъ сапожникъ Андрей Ивановичъ, описанный въ очерке "За иконой", былъ его спутникомъ во многихъ изъ этихъ странствiй.
Здесь подходитъ онъ къ жизни въ ея наиболее элементарныхъ, въ то же время основныхъ, самыхъ глубокихъ ея обнаруженiяхъ.
Его влечетъ прежде всего непосредственное общенiе съ природой, изъ котораго черпаетъ онъ новыя силы и новыя чувства, этимъ путемъ, удовлетворяя свои эстетическiе запросы. Природа никогда не бываетъ для него только красивымъ видомъ, онъ чувствуетъ ея жизнь, зависитъ отъ нея, поддается ея настроенiю.
"пустынная тоска". Такъ было во время путешествiя съ племянниками на лодке по Керженцу, где они, несколько дней не видели человека. В. Г. вздыхаетъ съ облегченiемъ въ конце этого труднаго пути по дикой, таинственной и прекрасной реке.
"Довольно пустынныхъ местъ, довольно пустынныхъ впечатленiй".
Люди составляютъ все-таки главную цель его путешествiй, простые, наивные, милые люди, такiе же простые, какъ наивная, милая и какъ будто давно знакомая Ветлуга. Онъ идетъ съ котомкой въ толпе богомольцевъ, слушаетъ сказки рыбаковъ, помогаетъ перевозчику, сидитъ въ избе среди полу-пьяныхъ людей, никогда не притворяясь, не подлаживаясь подъ народную психологiю и никогда не теряя нити взаимнаго пониманiя. Его особенность -- въ уменье сразу найти въ встречномъ человеке самое важное, основное, а потому простое, одинаково понятное интеллигенту и мужику.
Проезжая на лодке мимо старика, удящаго рыбу, онъ, въ минутномъ разговоре, заставляетъ его обнаружить самыя глубокiя и поэтичныя струны души. Старикъ, оказывается, очень доволенъ своей жизнью на Ветлуге, хотя рыболовный промыселъ оставляетъ его голоднымъ.
"Птицы тебя утешаютъ, зори тебе Господни встаютъ. Что еще?.." Черезъ десять минутъ, В. Г. едетъ дальше въ своей лодке, а образъ старика, удящаго рыбу и радующагося на птицъ и на Господни зори -- увозитъ съ собой, чтобы потомъ изобразить его также мимоходомъ, въ несколькихъ словахъ.
Это только одна изъ безчисленныхъ встречъ.
На пустынной реке, среди дикой природы ему не спится, потому что слишкомъ много впечатленiй и мыслей. "Даже въ тишине ночи они толпятся къ костру, обступаютъ меня, носясь смутными образами... заманивая воображенiе, будя какiе-то вопросы".
Съ такимъ же интересомъ въ Павлове В. Г. идетъ знакомиться къ богатому скупщику, держащему въ своихъ рукахъ сотни павловскихъ кустарей.
Стараясь проникнуть въ его психологiю, ищетъ его далеко запрятанныхъ, можетъ быть, самому ему неизвестныхъ, чувствъ, изъ его бiографiи хочетъ объяснить его взгляды и деятельность.
3.
Бродя по Нижегородской губернiи, В. Г. чаще всего наблюдаетъ религiозную жизнь народа.
Но у В. Г. былъ, кроме того, и спецiальный интересъ къ религiознымъ верованiямъ и убежденiямъ, а отношенiе его къ народной вере -- сложнее, чемъ можетъ показаться сразу. Одна изъ сторонъ этого отношенiя отмечалась и отмечается очень охотно некоторыми критиками и рецензентами.
Это -- то разочарованiе, которое вынесъ В. Г. изъ раскольничьихъ споровъ съ ихъ "безплодной схоластикой", те тяжелыя размышленiя, которыя вызывала въ немъ народная темнота, убожество мысли, узость и формализмъ религiозныхъ убежденiй. Отрывокъ изъ очерка "Река играетъ" цитировался слишкомъ часто для характеристики этихъ впечатленiй. Минуя его, я обращаюсь опять къ поездке В. Г. по Ветлуге и Керженцу въ 1890 г.
Главной целью этой поездки было посещенiе раскольничьихъ скитовъ.
"Дай Богъ тебе, старая Русь" -- такъ прощается онъ съ разрушеннымъ Оленевскимъ скитомъ, "во блаженномъ успенiи вечный покой, и пусть на месте мертвой воцарится живая народная мысль, рожденная свободнымъ исканiемъ истины...
".
Разочарованiе въ народной мысли такимъ образомъ не было единственнымъ результатомъ посещенiя раскольничьихъ скитовъ. Въ Керженскомъ монастыре, надъ могилой старца Парфенiя, В. Г. все говоритъ "о недавней борьбе убежденiй, о страстныхъ столкновенiяхъ, о тяжелыхъ сомненiяхъ и колебанiяхъ смущенныхъ совестей". А когда онъ "съ невольнымъ уваженiемъ" смотритъ на знаменитую икону "стариннаго высокаго письма", то ему "все же" чувствуется въ этомъ "какое-то могучее сосредоточенiе". {"Въ пустынныхъ местахъ", "Рус. Вед." 1890 г. No 262.}.
"Наивная вера, но все-таки вера", такъ продолжаетъ онъ свои размышленiя, "темныя, детскiя убежденiя, но все-таки это были убежденiя. Да, пусть темны скитскiе взгляды, пусть ихъ убежденiя... не наши... Но чувства этихъ старицъ плачущихъ у плененной святыни, среди равнодушнаго мiра, найдутъ откликъ во всякомъ сердце" {Курсивъ мой.}.
"целое столетiе опыта, разочарованiй, разбитыхъ утопiй и пришли къ излишнему неверiю въ тотъ самый разумъ, передъ которымъ преклонялись вначале" {"Отошедшiе", стр. 56.}.
Мы знаемъ, что "преклоненiемъ передъ разумомъ" онъ грешилъ не долго. Уже за 10 летъ до этого, въ отношенiи своемъ къ "подвижнику" Яшке онъ ясно высказалъ, что не содержанiемъ убежденiй, а отношенiемъ къ нимъ, глубоко заложеннымъ въ человеческой психике основнымъ и непосредственнымъ чувствомъ, обуславливается для него ценность личнаго поведенiя и жизненной борьбы. Уже тогда онъ считалъ, что способность къ горячему убежденiю и къ принесенiю жертвъ въ проведенiи его ценна и хороша сама по себе. Но съ техъ поръ самъ онъ, въ своемъ отношенiи къ жизни, ближе подошелъ къ чувствамъ старицъ, "плачущихъ у плененной святыни".
И потому его описанiе Светлояра {"Въ пустынныхъ местахъ". "Русск. Вед.", 1890 г., No 223. Переработанное и дополненное это описанiе появилось, какъ отдельный очеркъ "На Светлояре" въ 1909 г., въ Юбилейномъ сборнике литератур. фонда.} полно поэзiи, светлой и глубокой, какъ само таинственное, сказочное Святое озеро. Светлояръ -- это легенда о двухъ мiрахъ, о томъ, какъ Китежъ, разоренный Батыемъ, стоитъ до сихъ поръ кругомъ озерка, скрытый отъ нашего грешнаго взора, которому доступна только призрачная, не настоящая, обманчивая видимость. Это -- старая, наивная и мудрая, прекрасная сказка о томъ, что невидимое -- реальнее, действительнее, истиннее, чемъ видимое.
В. Г. Короленко хорошо понялъ сказку Китежа, вечную человеческую мечту -- проникнуть за видимую призрачную реальность въ невидимую, таинственную, но подлинную сущность жизни.
"Люди въ сущности всюду одинаковы" "Многiе и изъ насъ, давно покинувшихъ тропы стародавняго Китежа, отошедшiе и отъ такой веры и отъ такой молитвы -- все-таки ищутъ также страстно своего града взыскуемаго. И даже порой слышатъ призывные звоны... И, очнувшись, видятъ себя опять въ глухомъ лесу".
Въ первой редакцiи, въ очерке, писанномъ въ 1890 г., онъ писалъ дальше: "въ такiя минуты невольно обращаются взгляды туда, где простая, нетронутая критикой вера народа видитъ свой взыскуемый градъ. Вотъ почему я два года подрядъ приходилъ къ Светлояру, присматривался къ картинамъ его моленiй, прислушивался къ аргументацiи его страстныхъ споровъ".
Исканiе "взыскуемаго града" -- то общее, что находитъ онъ у себя съ наивной народной верой. Но въ немъ было прочно заложено глубокое чувство жизни, действительности, реальнаго.
"только для этихъ искателей", пишетъ онъ теперь, "нетъ двухъ мiровъ, и свой Китежъ они мечтаютъ когда-нибудь построить изъ того же леса".
Такъ -- сказку и жизнь, мечту и реальность, веру и действительность -- теперь онъ хочетъ слить въ одно. Но отрицанiе двухъ мiровъ, признанiе одной действительности разрушаетъ всю сказку. Остается только корень, на которомъ могутъ выростать разныя, даже противоположныя убежденiя -- вера. В. Г. Короленко даже черезъ много летъ, когда онъ ничего уже не ищетъ для себя у береговъ Светлояра, находитъ общее между своимъ отношенiемъ къ жизни и его сказкой. Онъ веритъ въ одинъ, видимый, реальный мiръ, какъ люди Китежа верятъ въ свой невидимый, но действительный градъ. Не отрываясь отъ видимой действительности, не поднимаясь надъ ней, а въ ней самой онъ хочетъ найти ту подлинную сущность жизни, которая даетъ ей смыслъ и цель. Необъяснимымъ и не допускающимъ доказательства процессомъ внутренняго чувства онъ признаетъ самостоятельную и ничемъ не обусловленную ценность жизни, какъ совокупности фактовъ, событiй, явленiй.
религiозный интересъ къ действительности, ко всему, что происходитъ, къ событiю, къ человеческой индивидуальности.
И черезъ 30 летъ после перваго посещенiя Светлояра В. Г. могъ бы найти въ своемъ чувстве близость къ народной вере. Но въ это время, въ конце 80-хъ годовъ, онъ чувствовалъ эту близость ясно и живо, искалъ въ этой наивной вере откликовъ на свои настроенiя.
Быть можетъ, было это потому, что это время было временемъ пытливыхъ и вдумчивыхъ исканiй, рождаемыхъ разочарованiемъ въ прежнихъ ясныхъ общественныхъ формулахъ и "излишнимъ неверiемъ въ разумъ".