ГЛАВА VII.
Якутская область и возвращенiе.
1.
Только съ октября 1880 года до марта 1881 г. В. Г. пользовался благами "культурной и общественной жизни". Потомъ начался новый циклъ административныхъ меропрiятiй, который оказался и более продолжительнымъ и более тяжелымъ.
Какъ известно, при вступленiи на престолъ Александра III, многимъ административно-ссыльнымъ было предложено принести присягу въ верности, а также раскрыть то, что имъ было известно о революцiонномъ движенiи. {Объ этомъ разсказываетъ въ своей книге "Сибирь и ссылка" Дж. Кеннанъ. Оттуда же заимствуетъ свои сведенiя о вторичной ссылке В. Г. Короленко -- Пругавинъ. Сведенiя эти, однако, не вполне точны.} Въ результате отказа исполнить это требованiе, "десятки мужчинъ и женщинъ", по словамъ Дж. Кеннана, "были высланы изъ Западной Сибири въ азiатскую полярную пустыню только за то, что они не захотели сделаться клятвопреступниками или доносчиками". Въ числе ихъ былъ и В. Г. Короленко. Обстоятельства отказа были таковы: какъ служащiй въ управленiи железной дороги, В. Г. участвовалъ въ общей коллективной присяге, принесенной железнодорожными служащими. На предложенiе принести еще разъ личную присягу отдельно, онъ ответилъ, что не считаетъ себя более верноподданнымъ, чемъ другiе, и не видитъ основанiй для вторичной присяги. Отказъ этотъ не былъ демонстрацiей. Будучи совершенно личнымъ деломъ, а не коллективнымъ выступленiемъ, онъ, кроме того, не былъ ни предусмотренъ, ни подготовленъ заранее.
Онъ былъ продиктованъ В. Г., какъ, вероятно, и другимъ, совершенно личнымъ чувствомъ человеческаго достоинства и простой нравственности.
Следствiемъ этого отказа явилась ссылка въ глухой уголъ Якутской области.
Условiя жизни въ якутскихъ улусахъ были во всехъ отношенiяхъ едва выносимы. "Заживо погребенными" называетъ Кеннанъ сосланныхъ въ эти улусы. Къ полной оторванности отъ родины и близкихъ, къ полному одиночеству среди дикихъ якутовъ, следящихъ за ссыльными изъ страха ответственности передъ властями, присоединялись все ужасы жизни въ якутской избе, подъ одной крышей со скотомъ, въ неописуемой грязи, въ обстановке, хуже которой ничего нельзя себе представить. Условiя эти несколько облегчались возможностью нанимать или строить въ якутскихъ поселкахъ, предназначенныхъ ссыльнымъ для жилья, деревянныя избушки.
Такъ поступилъ и В. Г. Короленко. Онъ жилъ въ отдельной юрте, одно время одинъ, потомъ съ товарищами по ссылке. Въ слободе Амге, въ 200 верстахъ за Якутскомъ, которая была назначена местомъ его жительства, было несколько другихъ интеллигентныхъ ссыльныхъ; онъ встречался тамъ съ сосланными поляками и съ такъ называемыми "каракозовцами", имелъ некоторыя книги, меняясь ими съ другими ссыльными. Но даже и въ наиболее благопрiятныхъ условiяхъ жизнь ссыльныхъ все же была исключительно тяжела. Иметь несколько книгъ и раза два въ году обмениваться съ родственниками письмами, проходящими черезъ, полицейскую цензуру -- считалось, по словамъ Кеннана, чрезвычайной льготой.
Темъ не менее жизнь В. Г. въ далекой ссылке, при всей мрачности окружающей обстановки, наполнена живой и бодрой деятельностью. У него было полное крестьянское хозяйство, лошадь, корова. Онъ пахалъ землю, сеялъ, косилъ, доилъ корову, готовилъ себе обедъ, и эта работа наполняла почти все его время. Въ ней принимали участiе и товарищи его, а такъ какъ В. Г., повидимому, не обнаружилъ большихъ хозяйственныхъ способностей, то роль распорядителя онъ, по словамъ Протопопова, охотно уступилъ одному изъ нихъ. Самъ же трудился надъ землей, какъ простой работникъ, находя удовлетворенiе и настоящую радость въ процессе работы, связанной съ самымъ полнымъ и непосредственнымъ общенiемъ съ природой. "Особенно любилъ В. Г. время сенокоса", говоритъ Протопоповъ. "Его радовали леса, поля, луга, сочная трава и вся природа, оживающая после безконечно долгой сибирской зимы. Онъ наслаждался и чистымъ воздухомъ зеленеющихъ пространствъ, и чистою водою величавыхъ рекъ, и свежестью растительности" {С. Протопоповъ. Заметки о В. Г. Короленко. "Нижегородскiй сборникъ", изд. тов. "Знанiе", 1905 г.}.
Кроме того, зимой онъ шилъ сапоги якутамъ, и применяя свои, еще въ детстве обнаружившiяся, способности къ живописи, писалъ иконы.
При всей этой разнообразной и требующей примененiя большой энергiи деятельности В. Г. не бросилъ окончательно и своихъ литературныхъ занятiй. "Соне Макара" и "Убивецъ" -- написаны имъ въ ссылке. "Убивецъ" въ 1883 г., "Сонъ Макара" въ 1883, т. е. черезъ два года жизни, которую Кеннанъ называетъ жизнью "заживо погребенныхъ". И достаточно вспомнить ясный, теплый тонъ разсказа, чтобы понять, что якутскiе морозы ничего не заморозили въ душе его автора.
В. Г. нигде не разсказалъ подробно о своей якутской жизни. Въ ней. должно было быть много тяжелыхъ минутъ. {Темъ не менее -- когда Пругавинъ говоритъ въ своей статье, что В. Г. прожилъ 3 года "изнемогая въ борьбе съ молчанiемъ и мракомъ", то это совершенно не вяжется со всемъ, что мы знаемъ о немъ.} Это было настоящимъ испытанiемъ для его молодой веры въ жизнь и въ людей, и онъ вышелъ изъ него -- не пошатнувшись въ этой вере. Его манила къ себе въ юношескiе годы жизнь, жизнь вообще, въ ея полноте и разнообразiи, люди, какiе бы они ни были, деятельность, какъ реальное примененiе своихъ силъ. И въ полярной пустыне онъ нашелъ для себя жизнь, а не прозябалъ въ ожиданiи освобожденiя. Якуты для него люди, и въ жизни ихъ нетъ ничего, чему нельзя было бы найти оправданiя, а паханье земли -- деятельность, которая не хуже всякой другой.
Въ одномъ изъ раннихъ разсказовъ В. Г. есть характеристика, которая можетъ быть целикомъ отнесена къ нему. "Во мне", говоритъ о себе герой, отъ лица котораго ведется разсказъ, "слишкомъ много той безсознательной жизненности, не связанной, такъ сказать, ни съ какой определенной целью, себе довлеющей, которая не позволитъ мне сделать изъ отдельной задачи вопросъ жизни и смерти.
Я предъявляю свои требованiя и, пожалуй, сумею за нихъ постоять; но если цель не достигнута, планы разбиты -- изъ-подъ чувства разочарованiя и огорченiя я все же слышу призывы присущей мне жизненности, позывы ставить новыя задачи, быть можетъ, поуже и мельче.
... Я скромный человекъ и во мне нетъ ни капли героизма. Въ иныя минуты, особенно по утрамъ, когда на земле сверкаетъ роса, а на небе, какъ клубы фимiама курятся мелкiя тучки отъ ночного тумана... и вся природа какъ будто вздыхаетъ отъ глубокаго напряженiя просыпающейся жизненной силы -- въ такiя минуты, представляя себе, что все мои мечты разбиты, я говорю себе, что жить все-таки стоитъ, хотя бы для однихъ зрительныхъ впечатленiй" {"Глушь". Волжскiй Вестн. 1886 г. No 142.}.
Вотъ почему и въ ссылке В. Г. не "изнемогалъ", а жилъ. Задачи здесь были "поуже и мельче", -- конечно, слишкомъ узки и мелки, и онъ не могъ этого не чувствовать. Однако, по словамъ того же Протопопова, "лишь время отъ времени" его бодрое и деятельное настроенiе "сменялось другимъ, навеяннымъ сознанiемъ, что годы короткой жизни бегутъ и что шить сапоги на крестьянъ, косить якутскую траву -- все же не самое лучшее дело".
2.
Прошли долгiе годы ссылки, и въ сентябре 1884 года В. Г. возвращался въ Россiю съ двумя товарищами. Это было длинное путешествiе, то на лошадяхъ, то на лодке по замерзающей Лене, тянувшееся несколько недель, богатое приключенiями и впечатленiями. Некоторые эпизоды его описаны въ очеркахъ "Государевы ямщики" и "Феодалы".
Снабженные загадочной бумагой местной власти, съ которой они "имели несчастье повздорить", бумагой, въ которой не упоминалось о лошадяхъ, они на каждой остановке должны были выдерживать упорное сопротивленiе ямщиковъ, требовавшихъ прогоны.
"И теперь еще", пишетъ В. Г. черезъ много летъ, "я не могу вспомнить безъ некотораго замиранiя сердца о тоске этого долгаго пути и "
Однако, и въ этомъ "каторжномъ" пути В. Г. нашелъ обычную для него "хорошую сторону". Именно -- это путешествiе дало ему возможность хорошо познакомиться съ своеобразнымъ бытомъ ленскихъ станичниковъ.
Понятно настроенiе, съ какимъ возвращался В. Г. въ Россiю, къ близкимъ, къ культурной жизни.
"Только тотъ", замечаетъ онъ тоже много времени спустя, "кто несколько долгихъ летъ провелъ вдали отъ всякой культуры, можетъ понять, какимъ изумительнымъ красавцемъ кажется иной разъ простой фонарный столбъ съ керосиновымъ фонаремъ, светящимъ ни улицу, или какими волшебными кажутся порой незатейливые звуки вероятно очень плохого оркестра {Очеркъ "Феодалы". Юбилейный сборникъ Об-ва доставленiя средствъ В. Ж. К. Спб. 1904.}.
Несмотря на тяжесть пути и на естественное нетерпенiе, съ которымъ В. Г. долженъ былъ ждать прiезда въ Россiю, -- онъ относился ко всему, встречающемуся на этомъ долгомъ пути съ темъ же живымъ и вдумчивымъ интересомъ, какъ всегда. Онъ вступалъ въ длинныя беседы съ ямщиками и всматривался со стороны въ условiя ихъ жизни. Онъ съ восхищенiемъ останавливался по дороге передъ картинами суровыхъ горныхъ береговъ Лены, и, "съ невероятными трудами" поднявшись на гору, забывалъ трудности пути, любуясь открывшимся видомъ.
маленькiй кусочекъ действительности...
Но всему бываетъ конецъ, и В. Г. очутился въ Россiи. Въездъ въ столицы былъ ему воспрещенъ и, по общему решенiю, местомъ жительства всей семьи Короленокъ былъ выбранъ Нижнiй-Новгородъ. Тамъ В. Г. поселился съ своей матерью, братомъ Иларiономъ Галактiоновичемъ, сестрой Марiей Галактiоновной, ея мужемъ и детьми.
Черезъ годъ онъ женился на Авдотъе Семеновне Ивановской, еще черезъ годъ у нихъ родилась первая дочь.
-- строить свою жизнь свободно и независимо отъ внешнихъ обстоятельствъ.