ГЛАВА VI.
Первая ссылка и первые литературные шаги.
1.
Въ мае 1879 года, после двухъ безрезультатныхъ и ничемъ не вызванныхъ обысковъ, административная кара постигла всю мужскую половину семьи Короленокъ -- Владимiра Галактiоновича, его братьевъ и мужа его сестры Лошкарева.
В. Г. съ братомъ были высланы въ Глазовъ, Вятской губернiи, подъ надзоръ полицiи. Глазовъ -- маленькiй уездный городокъ въ 310 верстахъ отъ Вятки, населенный мелкими торговцами и ремесленниками, съ окрестнымъ населенiемъ почти исключительно изъ вотяковъ.
Въ этихъ неожиданныхъ обстоятельствахъ, въ новомъ месте, которое за две недели было для В. Г. только "туманнымъ географическимъ терминомъ", онъ сразу обнаруживаетъ живой интересъ къ окружающему и стремленiе приспособиться къ новымъ условiямъ.
Стоя "на широкой немощеной площади города", онъ разсматривалъ его "съ любопытствомъ". "Какъ тихо" -- было его первое впечатленiе отъ новаго места. {"Ненастоящiй городъ". "Слово". 1880 годъ. No 11.}
Онъ выбралъ своимъ местопребыванiемъ "Слободку", окраину города, подходившую къ лесу и населенную мелкимъ ремесленнымъ людомъ. Эти низы городского населенiя, главнымъ образомъ сапожники, тянули его больше, чемъ "чиновничество" и "купечество"центра. Присматриваясь съ любопытствомъ къ типамъ и нравамъ слободки, въ которой онъ нашелъ не мало интереснаго, В. Г. продолжаетъ обучаться сапожному мастерству.
Тишина было первое, что поразило его въ городе. Эта тишина, стоячесть, отсутствiе движенiя и жизни, консерватизмъ и апатичность "Слободки" скоро сделались для него очень тягостными.
Черезъ 5 месяцевъ, после новаго, совершенно безрезультатнаго обыска, Владимiру Галактiоновичу пришлось оставить Глазовъ такъ же неожиданно, какъ онъ туда попалъ. Онъ, вместе съ братомъ, былъ высланъ въ глухую деревушку "Березовскiе Починки". И вотъ -- даже эта, печальная, какъ будто, перемена въ его судьбе казалась ему радостной.
"Впереди у меня были новыя мытарства -- глухой лесной уголъ, даже не село, не деревня, а какiе-то зачатки человеческихъ поселенiй среди болотъ и лесовъ. Темъ не менее я оставлялъ N безъ сожаленiя, даже съ радостью. Что бы ни ждало впереди, -- прочь, поскорее прочь изъ этой тяжелой атмосферы ненастоящаго города". "Коли счастья жалко, Боже", такъ, словами Шевченко, кончаетъ онъ свой очеркъ о Глазове, "дай хоть злую долю!" "Да, хоть злую долю, но не это прозябанье". {"Ненастоящiй городъ". "Слово" 1880 годъ. No 11.} Какъ за 8 летъ раньше изъ тихаго и соннаго Ровно, такъ и теперь изъ стоячаго, "ненастоящаго" Глазова, В. Г. рвался къ другой жизни, къ новому, неизведанному, къ туманному будущему.
"Березовскiе Починки" были известны, какъ последняя ступень ссылки. Это, въ сущности, не деревня, а отдельные дворы, разбросанные по одному или по два, на разстоянiи иногда 2-хъ -- 3-хъ верстъ другъ отъ друга въ лесной и болотистой местности. Зимой, когда В. Г. туда попалъ, сообщенiе между этими избушками было очень затруднительно. Но, кроме того, когда въ одну изъ нихъ привезли новую ссыльную, ей и В. Г. скоро было запрещено посещать другъ друга и каждому изъ нихъ разрешено ходить только по земле хозяина, у котораго онъ жилъ.
"Девственная простота и неиспорченность" окружающаго населенiя, за которую В. Г. сначала готовъ былъ простить дикость и темноту, какъ скоро оказалось, "ничуть не мешаетъ хитрому плутовству и даже жестокости нравовъ". {Протопоповъ. Заметки о В. Г. Короленко. "Нижегор. Сборникъ". Изд. "Знанiе" 1905 г. стр. 258.}
Месяцы проведенные въ Починкахъ, принесли съ собой целый рядъ разочарованiй въ особенностяхъ неиспорченной народной души и деревенской жизни.
Населенiе, ведущее жизнь полудикарей и недоверчиво относящееся къ ссыльнымъ, непроходимые леса и болота кругомъ, курная изба безъ трубы, где во время топки при отворенной двери "голове жарко, а ноги стынутъ отъ 30-ти градуснаго мороза", где "лошади, коровы, овцы чередуются другъ съ другомъ, оставляя на полу очень заметные следы своего пребыванiя" -- въ такой обстановке жилъ В. Г. эти несколько месяцевъ. {"Молва", 1881 годъ. No 282.} А вспоминаетъ онъ объ этомъ времени такъ: "какъ бы то ни было, въ Починкахъ мы жили ровно и тихо, въ полномъ согласiи съ населенiемъ, вдали отъ начальства, и даже я лично находилъ въ своемъ положенiи много хорошихъ сторонъ." {Тамъ же.}
Главнымъ его занятiемъ и здесь было сапожное ремесло, которое было для него и источникомъ заработка. "Дело это интересное", разсказывалъ онъ впоследствiи, "и я имъ увлекался. Это увлеченiе между прочимъ поддерживалось и честолюбiемъ: въ Починке я справедливо считался первымъ сапожникомъ. Мой единственный конкурентъ погубилъ свою репутацiю пристрастiемъ къ вину, я же, вопреки традицiямъ профессiи, отличался трезвостью и шилъ очень крепкiе сапоги". {Протопоповъ. Заметки о В. Г. Короленко "Нижегород. Сборникъ" Изданiя "Знанiе" 1905 г. стр. 258.}
Важнейшей изъ хорошихъ сторонъ, которыя находилъ В. Г. въ своемъ положенiи, была "прiятная уверенность", что для него "нельзя отыскать другого сюрприза". {"Молва", 1881 годъ. No 282.}
Но эта уверенность оказалось преждевременной. Сюрпризовъ было еще много на его пути. После несколькихъ месяцевъ мирной жизни въ Почникахъ онъ былъ арестованъ ночью, увезенъ сначала въ Вятку, где просиделъ 15 дней въ тюрьме, потомъ дальше въ Сибирь. Въ одной изъ тюремъ по пути, накануне Пасхи, явился къ ссыльнымъ членъ верховной комиссiи кн. Имеретинскiй. На вопросъ князя, за что онъ ссылается, В. Г. ответилъ "темъ же вопросомъ". "Ни разу", говоритъ онъ въ своемъ письме въ "Молву", "спускаясь со ступеньки на ступеньку, я не зналъ чемъ вызвана эта перемена въ моей судьбе".
Только въ Томске ему случайно пришлось узнать, что ссылается онъ въ Якутскую область за побегъ изъ ссылки, побегъ, котораго онъ не совершалъ. Здесь же, въ Томске, въ судьбе его произошелъ не вполне понятный, но благодетельный переломъ. Вместо Якутской области, онъ отправленъ былъ въ Пермь. Попалъ онъ туда уже въ октябре 1880 года.
Быть можетъ, это было следствiемъ новыхъ либеральныхъ веянiй въ высшихъ сферахъ. Во всякомъ случае, въ Перми В. Г. оказался въ условiяхъ, по его словамъ, "сравнительно сносныхъ". "Возвратясь изъ дальнихъ странствiй въ лоно культурной и общественной жизни", такъ начинается его письмо въ "Молве", "я кажется больше чемъ кто-либо способенъ оценить перемены, которыя застаю въ этой жизни".
В. Г. и здесь хотелъ продолжать шитье обуви, но это пошло не такъ удачно -- первый же заказъ, -- ботинки изъ какой-то матерiи -- испортилъ. Скоро онъ бросилъ сапожное ремесло и поступилъ на службу въ управленiе железной дороги.
У него начали завязываться знакомства среди местной интеллигенцiи, онъ снова взялся за литературную деятельность. Скитанiя обогатили его запасъ впечатленiй, не изломавъ и не озлобивъ его. Никакой горечи не слышно въ словахъ, которыми онъ разсказываетъ о своихъ приключенiяхъ. И когда онъ спрашиваетъ по поводу последняго изъ нихъ, ссылки за несуществующiй побегъ, -- "не кажется ли вамъ, что жизнь едва ли можетъ придумать что-либо трагикомичнее положенiя, въ которое я попалъ", то нельзя не сознаться, что комизмъ положенiя чувствуется ярче, чемъ его трагичность, что художественное и нравственное удовлетворенiе, какое получаетъ читатель отъ этого проникнутаго молодой энергiей разсказа съ добродушнымъ юморомъ и безъискуственностью -- заставляетъ забывать о картине человеческихъ страданiй, которая за ними скрывается. Въ изображенiи Короленка ссылка его не кажется страшной.
2.
Въ октябре 1880 года, закинутый въ Пермь, В. Г. во второй разъ выступаетъ въ "Слове" съ очеркомъ "Ненастоящiй городъ". Въ этотъ разъ подъ разсказомъ стоитъ уже полностью фамилiя автора.
Изъ сравненiя двухъ первыхъ шаговъ В. Г. какъ писателя, -- "Эпизодовъ" въ 79 году и этого очерка въ 80-мъ, выясняется много существеннаго для характеристики его литературнаго дарованiя.
"буржуазнаго довольства". Но, прежде всего -- народа тамъ совсемъ нетъ, онъ остается бледной и туманной неопределенностью, никакъ не укладываясь въ фигуру стараго Якова. А весь разсказъ и вся его психологiя, несмотря на отдельныя хорошiя места, не свободенъ отъ искусственности, выдуманности, иногда какой-то симметричности, иногда сентиментальности.
нашелъ себя -- свой оригинальный, ни на кого не похожiй складъ творчества, свое место въ русской литературе.
Это описанiе Глазова. Правдивое и безъискусственное описанiе действительнаго города, его обитателей, нравовъ, отношенiй и типовъ. Оно какъ будто даже не вполне подходитъ подъ понятiе произведенiя искусства. Но оно живо, ярко, выразительно, въ немъ тонкое пониманiе бытовыхъ и психологическихъ особенностей "слободки", въ немъ нетъ ни одного фальшиваго или нехудожественнаго образа, положенiя, даже слова.
В. Г. ушелъ отъ мiра взглядовъ, убежденiй, идей, отъ типическихъ чувствъ и настроенiй, интересныхъ, какъ общественныя явленiя, онъ не преследуетъ цели высказать свои собственные взгляды.
"типичный городокъ нашего северо-востока", хотя съ этихъ словъ онъ начинаетъ его характеристику, но именно, какъ Глазовъ, определенный, единственный на земномъ шаре городъ съ его внешнимъ видомъ, его населенiемъ и его "слободкой". Выяснить особенныя черты этой "слободки", ея собственные типы и нравы, ея своеобразную, складывающуюся изъ множества мелкихъ черточекъ, физiономiю, т. -е. описать действительныхъ людей, которыхъ авторъ виделъ въ ихъ обычной обстановке, съ ихъ подлинными чувствами и отношенiями -- другой цели нетъ у очерка "Ненастоящiй городъ".
Совсемъ не важно, были ли въ действительности люди и событiя, описываемые въ "Эпизодахъ". Наоборотъ, тому обстоятельству, что все въ немъ правда, "Ненастоящiй городъ" обязанъ большей частью своего интереса. Действительное существованiе описываемыхъ людей, и именно въ Россiи, и именно въ 80 годахъ 19 столетiя, кладетъ на ихъ изображенiе отпечатокъ наибольшей индивидуальности, какая только возможна въ художественномъ произведенiи.
Форма очерка "Ненастоящiй городъ" -- какъ разъ та форма, въ которой силенъ В. Г. Короленко.
Противоречiе ея съ формой перваго его разсказа скажется во всей его дальнейшей литературной деятельности. Но эта форма носила въ себе внутреннее противоречiе: интересъ къ единичному и, следовательно, действительно существующему уводитъ вообще отъ литературнаго творчества и ведетъ къ полноте и разнообразiю самой жизни. В. Г. Короленко остановился на какой-то границе, во всей своей деятельности стремясь соединить жизнь съ искусствомъ и въ значительной степени въ этомъ успевая.
Очеркъ "Ненастоящiй городъ", несмотря на свою художественную незаконченность и недостаточную значительность, былъ важнымъ моментомъ въ развитiи литературнаго таланта Короленка.
"Временные обитатели подследственнаго отделенiя" {"Слово" 1881 г. No 2. "Въ подследственномъ отделенiи" -- въ книге разсказовъ.}.
Онъ тоже помогаетъ понять направленiе интересовъ автора, уже не въ области литературной формы, а въ выборе матерiала и основномъ отношенiи къ жизни.
Среди тюремной жизни, ея нравовъ и типовъ, которые В. Г. наблюдаетъ съ такимъ же интересомъ, какъ всякую новую для него обстановку, соседъ его по камере -- "обличитель Яшка" привлекаетъ больше всего его вниманiе.
Взгляды и убежденiя Яшки сумбурны и попросту нелепы. Но въ защите ихъ онъ проявляетъ истинную стойкость, безкорыстiе, постоянство и мужество.
В. Г. резко противопоставляетъ свои взгляды съ основами "практической нравственности" Яшкиной "фантасмагорiи". Темъ не менее въ самомъ Яшке онъ видитъ не сумасшедшаго, а подвижника. И въ этомъ отношенiи къ Яшке можно узнать маленькаго гимназиста, который въ мечтахъ своихъ умиралъ за непонятное и неопределенное правое дело. Какъ тогда, такъ и теперь его влекутъ въ человеческой личности не взгляды, не убежденiя, а самое глубокое душевное настроенiе, не содержанiе идей, а отношенiе человека къ этимъ идеямъ. Безкорыстное и высокое чувство, даже выливающееся въ служенiе практически нелепой идее, не перестаетъ отъ этого быть для него высокимъ и чистымъ. Именно такое чувство составляетъ постоянный и почти исключительный предметъ его вниманiя. {Некоторые критики Короленка, останавливаясь на отношенiи его къ Яшке, вносили къ нему свои поправки. "Подвижничество само по себе вовсе не добродетель", говоритъ мимоходомъ, какъ ясную для всехъ истину, Ивановъ ("Поэзiя и правда мiровой любви*). Между темъ для Короленка, конечно, и, конечно, отношенiе къ Яшке не случайность. И когда Овсянико-Куликовскiй не видитъ въ Яшке ничего, кроме изуверства и психоза на религiозной почве, а въ отношенiи къ нему В. Г. Короленко ничего, кроме недоразуменiя и наивной иллюзiи, то онъ, думается, смотритъ на этотъ вопросъ слишкомъ просто. "(Ист. русск. интеллигенцiи, " ч. III).}
И это, пожалуй, не менее важно для содержанiя его литературной деятельности, чемъ сказанное выше -- для ея формы.
Говоря о начале этой деятельности, нельзя оставить безъ вниманiя еще одного выступленiя В. Г. въ это же время, выступленiя публицистическаго и даже, вернее, политическаго характера.
12 октября 1880 года въ письме изъ Перми, напечатанномъ въ "Молве", онъ разсказалъ о своихъ странствованiяхъ.
"Я имелъ сомнительное счастье испытать на себе замечательно полный циклъ административныхъ меропрiятiй", пишетъ онъ въ начале этого письма, и дальше подробно излагаетъ исторiю своей ссылки, вернее -- своихъ ссылокъ.
Трудно представить себе более резкую критику административнаго произвола и полицейскаго усмотренiя во всей его тупой и безсмысленной жестокости, чемъ это простое и полное добродушнаго юмора повествованiе о ряде каръ, посыпавшихся неожиданно на мирнаго человека и грозившихъ закончиться ссылкой въ Якутскую область за несуществовавшiй, совершенно мифическiй побегъ.
Не делая никакихъ обобщенiй, не проводя ни одной общей мысли, не доказывая, а только разсказывая, В. Г. Короленко отъ отдельнаго случая, отъ определеннаго факта аппелируетъ непосредственно къ чувству читателя, къ чувству справедливости и здраваго смысла.
усмотренiя.