ГЛАВА IX.
Общественныя отношенiя.
1.
После закрытiя "Отечественныхъ Записокъ" въ 84 году, въ трудное для печати время цензурныхъ притесненiй, Михайловскiй, Успенскiй и другiя, не вполне однородныя, народническiя силы нашли себе временное прибежище въ "Северномъ Вестнике", который началъ выходить съ сентября, 1885 года.
Уже въ первыхъ номерахъ "Сев. Вестника" печатались очерки В. Г. Короленко. Въ 86 году, когда Михайловскiй становится во главе редакцiи, его приглашаютъ ближе примкнуть къ журналу. Прiехавъ для этого на время въ Петербургъ, онъ ближе знакомится съ составомъ редакцiи и въ особенности съ самимъ Михайловскимъ.
Несмотря на некоторую, въ общемъ, случайность круга его сотрудниковъ, журналъ, составлявшiйся по широкой и разнообразной программе, отражалъ довольно верно народническiя настроенiя въ томъ виде, какъ они уцелели къ концу 80-хъ годовъ.
Въ журнале часто помещались статьи по общимъ и спецiальнымъ экономическимъ вопросамъ, проявлялось особое вниманiе къ общине. Въ беллетристике первенствовали темы и сюжеты, взятые изъ крестьянской жизни.
Общее направленiе, въ которомъ ставились и разрешались вопросы народнаго хозяйства, да общiй повышенный интересъ къ нуждамъ деревни, къ народнымъ формамъ жизни и воззренiямъ -- это и было то, что создавало журналу народническое направленiе или, вернее, настроенiе. В. Г. Короленко его разделялъ.
Даже въ чуждой ему экономической области -- оно пробуждаетъ въ немъ спецiальный интересъ къ кустарному делу, въ которомъ производитель не отлучается отъ орудiй производства. Несмотря на мрачную, почти безнадежную картину, которую представляетъ собой жизнь павловскихъ кустарей, Павлово для него "одинъ изъ оплотовъ нашей самобытности противъ вторженiя чуждаго строя" {Павловскiе очерки, "Рус. Мысль" 1890 г. No 11. }.
Но В. Г. никогда не интересовался экономикой, не чувствуя себя къ ней способнымъ.
И теперь, предоставляя старому народнику В. В. развивать въ "Северномъ Вестнике" мысли, уже почти никемъ не разделяемыя, объ особенностяхъ экономическаго будущаго Россiи, В. Г. и его единомышленники всецело отдаются тому настроенiю, которое лучше всего характеризуется призывомъ Гл. Успенскаго: "смотрите на мужика. Все-таки надо... надо смотреть на мужика".
Въ 86 году В. Г. писалъ въ статье о книге Астырева: "вопросы о народе -- это коренные, осевые вопросы нашей жизни" {"Волжскiй Вестникъ". 1886 годъ, No 201.}.
Художественная литература представляется ему полемъ для постановки и разрешенiя этихъ вопросовъ. "Если уже такой талантъ, какъ Глебъ Успенскiй", продолжаетъ онъ, "отказывается отъ решающихъ художественныхъ обобщенiй, которыя бы намъ сказали, что такое нашъ народъ передъ лицомъ предстоящихъ, задачъ -- то ясно, что время для подобныхъ образовъ еще не настало.
Если мы не ошибаемся въ своихъ ожиданiяхъ, если опытъ текущаго десятилетiя подаритъ нашей литературе еще много произведенiй.... въ которыхъ жизнь народной массы явится отраженной въ призме интеллигентскихъ ожиданiй, если изъ разсеянныхъ иллюзiй создается новая программа общественной деятельности -- то, безъ сомненiя, это будетъ шагомъ впередъ въ русской жизни, и темъ "новымъ словомъ" въ нашей литературе, которое завещаютъ намъ семидесятые годы".
Принимая участiе въ редактированiи беллетристическаго отдела "Сев. Вестника", выступая иногда съ случайными статьями литературно-критическаго характера, В. Г. во взглядахъ своихъ на задачи и значенiе литературы стоялъ близко къ Михайловскому. Художественность онъ ставилъ необходимымъ условiемъ произведенiя искусства, но требовалъ отъ него въ то же время этическаго и общественнаго значенiя, и "новое слово" въ литературе иногда отожествляется для него съ "новой программой общественной деятельности".
Позже, въ 1894 году В. Г. изложилъ въ письме къ Гольцеву свой взглядъ на задачи искусства и на процессъ творчества {Сборникъ памяти Гольцева, стр. 218.}. Онъ ничуть не склоненъ оправдывать тенденцiозность въ беллетристике. Онъ только не выделяетъ искусства въ отдельную область съ особыми задачами и своими законами. Потому -- "хорошая, здоровая и добрая душа" для него необходимое условiе истинной художественной деятельности, рождающей "новое отношенiе къ мiру, которое должно быть добромъ по отношенiю къ старому".
2.
не было до 1909 года, когда статья его о смертной казни вызвала письмо къ нему Толстого и затемъ посещенiе имъ Толстого. Онъ нигде не разсказалъ объ этихъ посещенiяхъ, но отношенiе его къ Толстому улавливается довольно ясно изъ некоторыхъ статей.
Преклоняясь передъ многимъ въ Толстомъ, по его словамъ, онъ всегда ценилъ въ немъ, кроме "титанической силы художественнаго подъема", неутомимое и смелое исканiе правды. {"Глядя на высоко поднятый имъ факелъ", писалъ В. Г. гораздо позже, "мы забываемъ наши разногласiя и шлемъ восторженный приветъ этому честному, смелому, часто заблуждающемуся, но и въ своихъ ошибкахъ великому человеку, "Рус. Бог." 1908 г. No 8.}
Но въ то время, о которомъ идетъ речь, въ 86 году, Михайловскiй выступилъ въ "Северномъ Вестнике" со страстной полемикой противъ моральной проповеди Толстого. И въ этой полемике онъ стоитъ на той самой точке, съ которой гораздо позже и въ выраженiяхъ, лишенныхъ всякой резкости возражаетъ Толстому В. Г. Короленко. Онъ въ общемъ сходится съ Михайловскимъ въ отношенiи къ Толстому, и это общее не меняется и черезъ 20 летъ.
Михайловскiй упрекаетъ Толстого за идеализацiю батрачества (въ сказкахъ), за то, что онъ, со всей своей любовью къ ближнимъ оказывается безсильнымъ помочъ кому бы то ни было {"Сев. Вестн." 86 г. No 6.}. Какъ бы продолжая то же возраженiе, В. Г. Короленко черезъ 22 года говоритъ о томъ противоречiи, въ которое сталъ Толстой при желанiи помочь голодающимъ.
"Толстой ушелъ на необитаемый островъ собственнаго самодовольства", писалъ Михайловскiй въ 1886 г. "Онъ выстроилъ себе "келью подъ елью", куда разрешается ходить всемъ на поклоненiе и откуда онъ самъ презрительно выглядываетъ на весь Божiй мiръ: рабы и свободные, батраки и самостоятельные хозяева -- какiе все это пустяки!"
"Но мы, мятущiеся, мы, ищущiе, мы, не съумевшiе выскочить изъ водоворота жизни ни на кисельный берегъ молочной реки, ни на облака, венчающiя вершину, -- мы не веримъ гр. Толстому!"
"Когда Толстой со своей мечтой, навеянной чуднымъ сновиденiемъ, выходитъ на улицу XX века", пишетъ В. Г. Короленко уже въ 1908 году, въ юбилейной статье о Толстомъ, полной восторженнаго удивленiя передъ нимъ, -- "онъ безпомощенъ и наивенъ совершенно въ той же степени, какъ... выходецъ изъ перваго века". "Мы, люди изъ просмотреннаго художникомъ междуполярнаго мiра, не можемъ последовать за нимъ въ эту измечтанную страну".
"Келья подъ елью", "страна, где въ кисельныхъ берегахъ реки молокомъ текутъ" и "измечтанная страна" -- ведь, это по существу одно и то же:-- признанiе идей, защищаемыхъ Толстымъ, утопичными и не жизненными, протестъ противъ нихъ во имя действительной жизни съ ея нуждами и потребностями, ея фактами и законами.
"Какое возмутительное презренiе къ жизни, къ самымъ элементарнымъ и неизбежнымъ движенiямъ человеческой души", восклицаетъ Михайловскiй по адресу Толстого. А В. Г. Короленко какъ-то пришлось встретиться съ юношей толстовцемъ и онъ говоритъ о немъ съ глубокой грустью: "еще не вступивъ въ жизнь, онъ уже ее отрицаетъ, вплоть до любви, въ которой видитъ лишь грязь и опасность"... {Н. В. Водовозовъ (некрологъ). "Рус. Богатство", 1896 г. No 7.}
Итакъ -- безусловное принятiе жизни въ ея разнообразныхъ формахъ, неустанное вниманiе къ элементарнымъ и неизбежнымъ движенiямъ человеческой души, протестъ противъ недостижимаго идеала, который заставляетъ отрицать действительность -- такова та общая почва, на которой В. Г. Короленко, стоя рядомъ съ Михайловскимъ, втянутъ вместе съ нимъ въ борьбу съ толстовствомъ.
Горячая и раздраженная отповедь, съ который встретилъ Михайловскiй доктрину непротивленiя злу, была только частнымъ, но наиболее яркимъ эпизодомъ въ этой борьбе. В. Г. Короленко принялъ въ ней и активное участiе. Въ напечатанномъ въ "Северномъ Вестнике" въ 87 году "Сказанiи о Флоре" онъ развивалъ теорiю "противленiя злу".
..."Совершенно отвергая многiя средства борьбы", писалъ онъ между прочимъ, "я не признаю силу чемъ-то дурнымъ самое по себе. Она нейтральна и даже скорее хороша, чемъ дурна... По моему, добродетель также разноцветна, какъ световые лучи. Я не могу считать насильникомъ человека, который одинъ защищаетъ слабаго и измученнаго раба противъ десяти работорговцевъ. Нетъ, каждый поворотъ его шпаги, каждый его ударъ -- для меня благо. Онъ проливаетъ кровь? Такъ что же? Ведь, после этого и ланцетъ хирурга можно назвать орудiемъ зла". {Письма Эртеля. М., 1909 г.}
3.
Съ выступленiями В. Г. на арене литературной и общественной деятельности связанъ былъ прямо или косвенно целый рядъ новыхъ личныхъ отношенiй, новыхъ знакомствъ и связей съ людьми.
Въ Нижнемъ -- вокругъ него быстро образовался кружокъ интеллигенцiи, который особенно оживился съ переездомъ въ Нижнiй Н. Ф. Анненскаго и его семьи, съ переселенiемъ туда же С. Я. Елпатьевскаго, съ наездами Гл. Успенскаго, Н. К. Михайловскаго и другихъ столичныхъ гостей. Въ кружке господствовало бодрое и деятельное настроенiе, въ немъ Создавалась возможность общей и планомерной работы въ разныхъ областяхъ местной жизни, изъ него же вышелъ местный кружокъ "трезвыхъ философовъ", которые занимались обсужденiемъ общихъ вопросовъ.
Общiе взгляды и личная дружба особенно соединяли семьи Короленокъ и Анненскихъ, но они были только центромъ, вокругъ котораго соединялись люди разныхъ взглядовъ и разныхъ общественныхъ положенiй.
Самые разнообразные люди собирались по вечерамъ въ маленькую квартиру Короленокъ: "земцы, врачи, пароходные капитаны, чиновники, учителя, учительницы, судьи, адвокаты, "братья-писатели", люди ищущiе работы" -- все, по словамъ Протопопова, "чувствовали себя хорошо и просто: хозяинъ всехъ объединялъ". {Заметки о В. Г. Короленко. "Нижегородскiй сборникъ".}
Личныя чувства къ людямъ и личныя связи съ ними постоянно завязывались у В. Г. независимо отъ общности взглядовъ и симпатiй и часто вопреки ей. Этимъ объясняется то, что семья его въ Нижнемъ сделалась культурнымъ центромъ, куда тянулось все живое, что было въ городе, и где не было ни тени исключительности и замкнутости. Этимъ же объясняется то, что и въ литературныхъ знакомствахъ и симпатiяхъ В. Г. не было никакой односторонности.
Онъ особенно любилъ и ценилъ Успенскаго, къ которому почувствовалъ себя близкимъ съ первой же минуты личнаго знакомства, и который платилъ ему самымъ горячимъ дружескимъ отношенiемъ.
Но онъ чувствовалъ себя близкимъ и къ человеку, который жилъ въ совершенно другой общественной атмосфере и которому онъ, по его словамъ, во многомъ не сочувствовалъ -- къ Чехову.
"общественнаго" направленiя въ литературе, не одобрялъ раннихъ произведенiй Чехова, упрекая его за хладнокровiе, съ которымъ онъ "направляетъ свой превосходный художественный аппаратъ на ласточку и самоубiйцу, на муху и слона, на слезы и воду".
Успенскому казалась чуждой и непрiятной веселость и беззаботность тогдашняго Чехова.
Всему народническому кружку не могла не быть чуждой личность Чехова, который хотелъ "быть свободнымъ художникомъ и только", котораго "святая святыхъ" было -- "человеческое тело, здоровье, умъ, талантъ, вдохновенье, любовь и абсолютнейшая свобода, -- свобода отъ силы и лжи, въ чемъ бы последнiя две ни выражались" {Изъ письма Чехова къ Плещееву отъ 87 года.}.
Совершенно понятно, что попытка, которую сделалъ В. Г., -- познакомить Чехова съ Михайловскимъ и Успенскимъ -- не удалась. "Они разошлись холодно, пожалуй, съ безотчетнымъ нерасположенiемъ другъ къ другу" {"Отошедшiе", ст. 117, Впрочемъ, Чеховъ такого нерасположенiя, вероятно, не испытывалъ. О томъ же, повидимому, свиданiи, о которомъ разсказывалъ въ "Отошедшихъ" В. Г., онъ пишетъ брату: "Вчера съ 1 1/2 ч. до трехъ я сиделъ у Михайловскаго въ компанiи Гл. Успенскаго и Короленко. Ели, пили и дружески болтали".}.
"Я чрезвычайно радъ, что познакомился съ Вами", пишетъ ему Чеховъ въ 87 году, "мне кажется, что если я и Вы проживемъ на этомъ свете еще летъ 10--20, то намъ съ Вами въ будущемъ не обойтись безъ точекъ общаго схода. Изъ всехъ ныне благополучно пишущихъ россiянъ я самый легкомысленный и несерьезный... Вы же серьезному крепки и верны. Разница между нами, какъ видите, большая, но темъ не менее, читая Васъ и теперь познакомившись съ Вами, я думаю, что мы другъ другу не чужды".
"Идти не только рядомъ, но даже за этимъ парнемъ весело", писалъ онъ про Короленка другой разъ.
Чеховъ не ошибался, находя общее между собой и имъ, хотя во многомъ они были не только разные, но почти противоположные люди.
В, Г. первый пришелъ къ нему знакомиться, и общее впечатленiе его было "цельное и обаятельное". Для него было дорого многое изъ того, что любилъ Чеховъ, а влекли его къ нему не только большой талантъ и большая искренность, которыя онъ сразу въ немъ угадалъ, но "даже его тогдашняя свобода отъ партiй", то самое, за что не любилъ его Михайловскiй.
В. Г. Короленка съ Чеховымъ, отдаляя его отъ техъ людей резко и определенно очерченныхъ взглядовъ, съ которыми ему пришлось работать теперь и позже.