ГЛАВА IV.
Петровская академiя.
1.
Студенчество академiи, немногочисленное и связанное общей жизнью, было довольно однородно по настроенiю.
Между наукой и молодымъ поколенiемъ пробежала "черная кошка", (по выраженiю В. Г. Короленка въ повести "Прохоръ и студенты") и въ "крупной размолвке" между ними, не могъ помочь "либеральный уставъ" академiи. Не то, чтобы студенты не хотели учиться, этого не было, но все же "лучшая сила молодежи, сила ея увлеченiй выливалась куда то въ другое русло {"Русская Мысль" 1887 г. No 1.}.
Это настроенiе делилъ съ товарищами и В. Г. Короленко.
Необходимость заработка и здесь отнимала у него много дорогого для занятiй времени. Но и помимо этого, хотя онъ много читалъ, много работалъ, однако, это не была работа въ лабораторiяхъ и кабинетахъ, научная работа въ строгомъ смысле. Сила его увлеченiй тоже выливалась "въ другое русло".
Обсужденiе вопросовъ о народе въ кружкахъ и собранiяхъ, мысль о долге передъ народомъ, приводящая некоторыхъ къ отрицанiю культуры, мечты о служенiи народу -- вотъ чемъ волновалось передовое студенчество.
Не выливаясь пока въ практическое деланiе, эти мысли и мечты служили предметомъ горячихъ споровъ, а подведенiе подъ нихъ теоретическаго основанiя обусловливало и отношенiе къ науке.
"Разсуждающее поколенiе", какъ назвалъ его въ одномъ месте Короленко, имело непоколебимо верить въ одну незыблемую истину и въ практическую силу этой истины.
Такой истиной казались В. Г., вместе съ значительной частью его товарищей по академiи, некоторыя простейшiя мысли западной науки.
Бокль и Фохтъ были любимыми писателями студенчества, если судить по автобiографической повести "Съ двухъ сторонъ". Съ верой въ силу разума, какъ двигателя прогресса, заимствованной у Бокля, это умонастроенiе соединяло матерiалистическое пониманiе всехъ жизненныхъ явленiй.
"Ирландцы не свободны, потому что питаются картофелемъ, а ихъ завоеватели едятъ мясо" -- это заключенiе, наряду съ утвержденiемъ Фохта -- "мысль есть выделенiе мозга, какъ желчь -- печени" -- казались новыми и генiальными. Въ нихъ видели больше, чемъ научныя обобщенiя -- объясненiе всехъ тайнъ жизни, новую веру. Те же мысли проникали въ провинцiю и играли роль даже въ религiозныхъ спорахъ Гарнаго Луга.
Съ ними теперь студентомъ, снова встретился В. Г. Короленко и принялъ ихъ, какъ откровенiе. Последовательнымъ выводомъ изъ признанiя значенiя экономическихъ условiй было -- "курица въ супе и мясо, вместо картофеля и мякины для всехъ", какъ ближайшiй идеалъ, естественнымъ следствiемъ веры въ практическую силу знанiя -- стремленiе къ "просвещенiю" народа, какъ пути къ его благосостоянiю.
Но если искать самое характерное въ идеологiи студенчества 70 годовъ -- оно не въ этихъ взглядахъ.
Разсказывая о своихъ студенческихъ годахъ, относящихся къ этому же времени, о безконечныхъ спорахъ, о готовности всего себя отдать "на великое дело любви", В. А. Гольцевъ сообщаетъ о существованiи тайнаго общества, которое имело целью "пересозданiе мiра въ самомъ близкомъ будущемъ". Почти такъ же далеко шли мечты передовыхъ студентовъ Петровской академiи.
"Изъ тогдашнихъ моихъ товарищей по академiи" писалъ В. Г. Короленко отъ лица героя повести "Съ двухъ сторонъ", некоторые прiобрели впоследствiи известность на разныхъ поприщахъ. Однако... если бы кто-нибудь тогда показалъ мне ихъ теми, каковы они теперь, я былъ бы оскорбленъ. Это такъ мизерно въ сравненiи съ моими ожиданiями. Изъ насъ должно было выйти нечто совсемъ особенное".
Былъ среди товарищей В. Г. студентъ, который въ повести выведенъ подъ именемъ Урманова. Онъ происходилъ изъ Архангельска, но студентамъ нравилось представлять себе его родину тундрой. Въ воображенiи героя повести Урмановъ въ будущемъ "отвернется отъ соблазновъ культуры, отъ женской любви (непременно!), победитъ все приманки личной жизни и вернется на свою угрюмую родину". И тогда "самоедъ проснется отъ векового самоедскаго сна къ новой жизни, къ борьбе за попранныя "въ его лице права человека".
Онъ видитъ въ мечтахъ, какъ "северное сiянiе слабо играетъ надъ безконечной равниной, снега отливаютъ огнями, полозъ нарты "скрипитъ, быстро бегутъ олени, -- то гонецъ самоедъ съ полнымъ сознанiемъ своей миссiи везетъ воззванiе Урманова къ великому самоедскому народу" {"Съ двухъ сторонъ". Рус. Мысль" 1888 г. No 11.}.
"Пересозданiе мiра въ самомъ близкомъ будущемъ", а для начала пробужденiе самоедскаго народа силами одного человека -- вотъ о чемъ мечтало передовое студенчество 70-ыхъ годовъ, съ восторгомъ принявшее идеи матерiализма въ ихъ наиболее элементарной и грубой форме.
Молодая вера и восторженная наивность, которыя проникаютъ во все самыя серьезныя и самыя "теоретическiя" разсужденiя -- отличаютъ ту часть студенчества, къ которой примкнулъ В. Г. Короленко.
Эту наивность онъ везъ съ собой изъ родного дома, и совсемъ не трудно узнать въ передовомъ студенте, выступающемъ на сходкахъ и пользующемся влiянiемъ среди товарищей -- того восторженнаго мечтателя, который, засыпая на твердой постели грязныхъ номеровъ, съ ножкой стула въ руке для обороны, воображалъ себя побеждающимъ десятокъ разбойниковъ и избавляющимъ мiръ отъ мрачнаго разбойничьяго притона.
Новые взгляды не сделали его другимъ. Общее настроенiе, непосредственное воспрiятiе жизни осталось темъ же, а надстройка надъ нимъ изъ спутанныхъ и наивныхъ представленiй механическаго мiропониманiя была не слишкомъ прочна.
человеческихъ поступковъ изъ матерiальныхъ и эгоистическихъ интересовъ -- нисколько не мешало самымъ горячимъ мечтамъ о подвиге, о жертвахъ, о служенiи народу. Но какимъ бы простымъ и цельнымъ ни казалось это отношенiе къ жизни, какъ бы ни хорошо ладили между собой теорiи и чувства, ихъ согласiе покупалось ценой несомненнаго логическаго противоречiя. Въ конечномъ счете, последнее и основное внутреннее отношенiе къ мiру определялось совсемъ не положенiями Фохта, а чувствомъ, которое съ этими положенiями не имело ничего общаго. Обнаружилось это при первомъ серьезномъ столкновенiи съ жизнью, въ которомъ проявилось все безсилiе мiровоззренiя, казавшагося такимъ прочнымъ и устойчивымъ.
Прежде чемъ двинуться дальше въ своемъ росте В. Г. испыталъ серьезное потрясенiе, которое и составляетъ центръ повести "Съ двухъ сторонъ".
Эпизодъ, который послужилъ для этого поводомъ, действительно имелъ место.
Въ душевной драме Гаврилова, В. Г. Короленко, по свидетельству близкихъ ему людей, изобразилъ свои переживанiя. Не входя въ обсужденiе вопроса о томъ, насколько верно переданы детали и что составляетъ плодъ художественной фантазiи, -- вопроса, который въ этомъ случае не имеетъ значенiя, я постараюсь изобразить самую сущность пережитого Гавриловымъ, и следовательно В. Г. Короленкомъ, кризиса.
2.
Тотъ самый Урмановъ (тоже действительное лицо), который долженъ былъ спасти великiй самоедскiй народъ, не победилъ всехъ "приманокъ личной жизни" и после сложной и трагической исторiи съ молодой женщиной -- бросился подъ поездъ.
Герой повести увиделъ его трупъ съ раздробленнымъ черепомъ и кусочки мозга, разбрызганнаго на рельсахъ.
И здесь въ первый разъ показалось ему, что простая, чудовищно-простая вещь -- жизнь и смерть. "Что-то движется тамъ по физическимъ законамъ. Это жизнь... Остановите легкимъ толчкомъ движенiе -- смерть".
Это была не новая для него мысль. Онъ еще недавно виделъ въ ней откровенiе. Но, принявъ легко и радостно разсужденiе, что жизнь -- только механическое движенiе частицъ, онъ не смогъ вынести вида разбрызганнаго на рельсахъ мозга. Жизнь вдругъ теряетъ для него всякую цену. Все кажется ему безсмысленнымъ, ненужнымъ и отвратительнымъ.
Ничего какъ будто не изменилось въ его убежденiяхъ. Такими же простыми казались ему явленiя жизни и раньше. Отрицанiе ценности жизни для него не новая теорiя, возникшая изъ новыхъ фактовъ, это фактическая невозможность жить, не имея другого оправданiя жизни, чемъ то, которое давали прежнiе взгляды. Онъ могъ благоговеть передъ Фохтомъ и бороться съ предразсудками, метафизическими и всякими другими, но только теперь, въ тяжелую и трудную минуту онъ попробовалъ действительно подумать,
Иначе, какъ нравственной смертью, нельзя назвать то настроенiе, которое овладеваетъ героемъ повести.
Не только все казалось ему лишеннымъ цели и смысла, но онъ съ чрезвычайной легкостью "различалъ проявленiе низменныхъ инстинктовъ, въ поступкахъ и побужденiяхъ раскапывалъ низость, въ человеке -- животное, составленное изъ элементарныхъ физическихъ процессовъ".
Этотъ кошмаръ кончается болезнью, но и весь онъ только болезнь. Только какъ болезнь представляетъ себе В. Г. Короленко слишкомъ простое пониманiе жизни.
Выздоровленiе не можетъ не придти, и когда оно приходитъ -- въ душе уже есть вера. Сначала въ девушку, которую онъ любилъ раньше, "потомъ въ человека. А за этимъ трепетное предчувствiе всякой иной веры". "Это было новое золотое облачко новаго настроенiя. Во что бы оно ни развернулось, я чувствовалъ сердцемъ, что это будетъ -- жизнь!"
"Съ двухъ сторонъ" единодушно и справедливо осуждалась критикой, какъ художественное произведенiе. Это нисколько но уменьшаетъ ея ценности, какъ автобiографическаго документа.
Итакъ -- въ тяжелую минуту, обратившись за помощью и поддержкой къ своимъ убежденiямъ, В. Г. Короленко не нашелъ въ нихъ спасенiя. Онъ нашелъ его въ безсознательной и необъяснимой вере въ жизнь, и это была та самая вера, которою онъ жилъ все время, но которой легкомысленно отказывалъ въ признанiи. Теорiя и настроенiе, шедшiя разными путями, вдругъ встретились и привели къ общему сотрясенiю, тяжелому и трагическому.
Вопросъ о смысле жизни, въ который вылилось это столкновенiе, былъ решенъ исключительно чувствомъ.
В. Г. Короленко не задумался тогда же достаточно серьезно надъ этимъ решенiемъ, онъ, темъ не менее, не отвергъ правъ разума на решенiе важнейшихъ загадокъ жизни и смерти, какъ сделалъ это позже Толстой, когда тотъ же вопросъ въ такой же остроте всталъ передъ нимъ. Онъ удовлетворился душевнымъ равновесiемъ, которое вернула ему эта "неразумная" вера, и вновь отказался отъ решенiя основныхъ вопросовъ, какъ въ бытность свою гимназистомъ. Какъ тогда, онъ обратился къ вопросамъ "действительной жизни", не претендуя на знанiе сущности последнихъ законовъ. Отъ матерiализма онъ перешелъ не къ религiи, а къ позитивизму.
3.
Въ мысляхъ и разсужденiяхъ, взглядахъ и планахъ деятельности студенчества Петровской академiи не было места для какой-нибудь политической, въ нашемъ смысле слова, программы.
"хожденiе въ народъ". Темъ не менее начались аресты и административныя преследованiя студентовъ.
Избранный товарищами для подачи Директору коллективнаго прошенiя, В. Г. Короленко имелъ смелость высказаться слишкомъ прямо. Это обстоятельство помешало ему кончить курсъ и повлiяло на его дальнейшую судьбу. Онъ былъ арестованъ и исключенъ изъ академiи. 23 марта былъ сосланъ въ Вологду, а оттуда вологодскимъ губернаторомъ въ Великiй Устюгъ. После усиленныхъ хлопотъ роднымъ удалось получить для него разрешенiе поселиться въ Кронштадте, куда въ это время переехала вся семья. Высшее образованiе В. Г. на этомъ, однако, закончилось.
Переехавъ черезъ несколько месяцевъ вместе съ семьей въ Петербургъ, онъ съ братьями занимался корректурой.