Короленко Софья. Книга об отце
Земельный вопрос в первой Думе. М. Я. Герценштейн

ЗЕМЕЛЬНЫЙ ВОПРОС В ПЕРВОЙ ДУМЕ.

В очерках "Земли, земли!"Короленко отметил, что главенствующее место в первой Думе заняла "партия народной свободы", или конституционно-демократиче­ская партия (кадеты) и что представители ее сочиняли свой проект земельной реформы. В центре разработки и защиты кадетского проекта стоял профессор Михаил Яковлевич Герценштейн.

"Я хорошо знал этого интересного человека, -- пишет отец. -- Ученый финансист по специальности, он давно готовился к кафедре, и Московский университет пред­ложил ему приват-доцентуру тотчас по окончании им курса. Но правительство упорно не допускало его к кафедре.

Он был еврей по происхождению и притом "не­благонадежный в политическом отношении"; по этим двум причинам кафедра была для него закрыта вплоть до 1905 года. Он писал по своей специальности, а для заработка поступил в один из частных банков. Это дало возможность приглядеться к самой черной практике того самого дела, которое он до тех пор изучал теоре­тически. Он превосходно ознакомился с закулисной сто­роной земельной и банковской политики, которую вело тогдашнее министерство финансов, вынужденное счи­таться с взглядами монархов и с безграничными пре­тензиями крупного дворянства.

Это последнее обстоятельство придавало его речам в Думе совершенно исключительный вес и значение. Его противники сразу почувствовали в нем человека, отлично понимавшего все детали финансово-земельной политики самодержавия, все вожделения "первенству­ющего сословия" и казенное попустительство этим вож­делениям за счет всего народа. Поэтому каждый раз, когда он появлялся на думской, кафедре, -- думскую залу охватывало вихрем особое оживление. Упрека в теоретичности этому теоретику сделать было невозмож­но. С иронической улыбкой на необыкновенно тонком и умном лице, он умел показать, что "практика" извест­на ему не хуже, а, может быть, даже лучше, чем его противникам. И эта ироническая манера вызывала сре­ди "зубров" взрывы настоящего бешенства.

Крестьян­ские депутаты, наоборот, сразу признали в нем своего, руководителя и союзника. Каждый раз, когда под гром аплодисментов правых сходил с кафедры кто-нибудь из министров или какой-нибудь правый депутат, возражавший против "принудительного отчуждения", -- крестья­не принимались кричать:

-- Герценштейн! Герценштейн!..

­шена, и кто-нибудь из ораторов левой стороны уступал слово Герценштейну. На кафедре появлялось типичное худощавое лицо с торчавшими врозь ушами и с оду­хотворенными тонкими чертами. На губах Герценштейна играла неизменная ироническая улыбка, и вырази­тельные светлые глаза твердо и насмешливо смотрели сквозь золотые очки.

Кругом кафедры начинался точно морской прибой. "Зубры" потрясали кулаками и ругались, порой даже не только не парламентски, но и не печатно. На левой сто­роне, особенно среди крестьян, раздавался радостный смех и крики одобрения.

Помню одно из таких заседаний, имевшее для Герценштейна роковое значение. На очереди опять сто­ял земельный вопрос. Опять крестьяне кричали: "Герценштейн, Герценштейн", и опять на взволнованную толпу депутатов с кафедры взглянули сквозь золотые очки умные глаза ученого-практика.

Он доказывал неизбежность и разумность коренной земельной реформы в интересах большинства народа, в интересах процветания государства, в интересах, на­конец, того самого "успокоения", о котором так много говорится и с правых и с министерских скамей...

-- Неужели господам дворянам, -- прибавил он все с тою же тонкой улыбкой, -- более нравится то стихий­ное, что уже с такою силой прорывается повсюду?.. Неужели планомерной и необходимой государственной реформе вы предпочитаете те иллюминации, которые теперь вам устраивают в виде поджогов ваших скирд и усадеб? Не лучше ли разрешить, наконец, в государ­ственном смысле этот больной и нескончаемый воп­рос?..

­дый вечер с горки, на которой стоит моя дачка, кру­гом по всему горизонту виднелись огненные столбы. Одни ближе и ярче, другие дальше и чуть заметные, -- столбы эти вспыхивали, подымались к ночному небу, стояли некоторое время на горизонте, потом начинали таять, тихо угасали, а в разных местах, далеко или близко, в таком же многозначительном безмолвии по­дымались другие. Одни разгорались быстрее и быстрее угасали. Это значило, что горят скирды или стога. Другие вспыхивали не сразу и держались дольше Это значит, загорались строения... Каждая ночь неизменно несла за собой "иллюминацию". И было поэтому со­вершенно естественно со стороны Герценштейна "первенствующем сосло­вии", этим ночным факелам, так мрачно освещавшим истинное положение земельного вопроса...

Да, это была правда. Но, во 1-х, она была слишком горька, а во 2-х, это говорил Герценштейн, человек с типично-еврейским лицом и насмешливой манерой. Трудно представить себе ту бурю гнева, которая разра­зилась при этих словах на правых скамьях. Слышался буквально какой-то рев. Над головами подымались сжатые кулаки, прорывались ругательства, к оратору кидались с угрозами, между тем как на левой стороне ему аплодировали крестьяне, представители рабочих, интеллигенция и представители прогрессивного земско­го дворянства. А Герценштейн продолжал смотреть на эту бурю с высоты кафедры с улыбкой ученого, наблю­дающего любопытное явление из области, подлежащей его изучению...

Но он не оценил достаточно силу этого бессилия. Я знал и любил этого человека, и мне, при виде этого ки­пения лично задетых им чувств и интересов, станови­лось жутко. Ретроградные газеты пустили тотчас же клевету, будто Герценштейн советовал крестьянам "почаще устраивать помещикам иллюминации", и эта клевета долго связывалась с именем Герценштейна.

Первая Дума была распущена. Она серьезно хотела настоящего ограничения самодержавия, во 1-х, и во 2-х, она стремилась к действительному решению земельного вопроса. А самодержавию показалось, что оно сможет ограничиться одной видимостью, без сущности конституционного правления и без земельной реформы. Кадеты решили после роспуска прибегнуть к англий­ской форме общенародного протеста и в Выборге они выпустили воззвание об отказе от уплаты податей и исполнения повинностей, Народ не шелохнулся.

­ляндии, как на берегу моря, во время мирной прогулки с семьей, его поразила пуля наемного убийцы. Пройдя через его грудь, пуля застряла затем в плече его ма­ленькой дочери. 

Правительство покрыло это убийство явным безза­конием, и главные его вдохновители остались безна­казанными". (Короленко "Голос минувшего", 1922, N 2, стр. 140-142.).