Короленко Софья. Книга об отце
Переезд в Петербург. Болезнь

ПЕТЕРБУРГ И ПОЛТАВА 

Уезжая из Нижнего, отец был в подавленном со­стоянии. Правда, роль провинциального газетного ра­ботника предоставляла ему возможность непосредст­венной помощи людям, нуждавшимся в ней, но скоро она перестала удовлетворять отца. В наброске "Судь­бина", относящемся еще к 1887 году, есть строки, кото­рые передают настроение Короленко в то время.

"... Я репортер. Мое дело состоит в том, что у меня нет вовсе собственного дела. Другие действуют, а я только отмечаю, другие страдают или заставляют стра­дать, борются с жизнью, защищаются или убивают. А я присутствую с карандашом и с листком бумаги в руках.

Я не знаю, что буду делать завтра, и с трудом вспо­минаю, что делал месяц назад, это потому, что моя жизнь отмечается чужими действиями. Это какой-то калейдоскоп, лишенный стройности и перспективы; это шумный поток лиц, событий, впечатлений, которые переливаются через меня и исчезают, уступая место  другим; и все это -- чужие события, чужие лица и чужие впечатления...

... Меня считают хорошим репортером; может быть, это и правда. Секрет моего ремесла состоит в том, что­бы схватывать явление, крупное или мелкое, во всей его единовременной полноте и освобождаться от него тотчас же, как заметка сдана в типографию.

... И, однако... бывают у меня минуты подобные на­стоящей, минуты тяжелого раздвоения. Это случается, например, когда разрозненные воспоминания, полуза­бытые впечатления, давно и в разных местах виденные лица сходятся к одному месту, чтобы произвести какую-нибудь драму, подлежащую моей "отметке". Воображе­ние тогда невольно развертывается, стараясь восстано­вить те дорожки, по которым они сходились в жизни; встают вопросы о жизни своей и чужой..." ( В. Г. Полное собрание сочинений. Посмертное издание. Т. XV. Госиздат Украины, 1923, стр. 85-86.).

Через десять лет, оглядываясь назад, он писал бра­ту И. Г. Короленко 24 января 1897 года: "... Нужно мно­гое изменить и в своей жизни и в своем отношении к жизни... Нужно также и жить, и присматриваться к жизни, и участвовать в ней. Мне стало страшно, когда я, оглянувшись, увидел, что целых десять лет я только сражался с мелочами и "описывал", почти совсем не живя. Это чисто репортерски-писательское отношение ко всему -- ужасно. Я заменял жизнь суррогатами -- инстинктивно кидаясь на боевую часть литературы, но это все-таки не замена..." (Отдел рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ле­нина, Кор./II, папка N 5, единица хранения 5. В дальнейшем сокра­щенно: ОРБЛ.).

  что в эту пору он был близок к шоку. Крайняя уста­лость и болезнь сказывались постоянными бессонница­ми, мучившими отца все четыре года его петер­бургской жизни. В дневнике 7 января 1898 года он записал:

"Вспоминаю теперь, что болезнь начиналась еще раньше мултанского процесса: первый удар ее -- была Америка, смерть Лели, неделя в вагоне от Парижа до Румынии... Потом ее питало постоянное недовольство собою в последние годы в Нижнем. Затем мултанский процесс, страшная работа над отчетом, потом 7¹/₂ дней заседания, последние 3 ночи без сна и в это время смерть Оли. После 2-й речи мне подали телеграмму, из которой я понял, что все кончено... Затем осенью, после лета без отдыха, на первом же напряжении -- наступила тяжелая болезнь. Я шел еще, как человек, у которого сломана нога. Сначала не чувствуешь. Но -- еще шаг и человек падает.

Я поседел и постарел за этот год борьбы с бо­лезнью (острая бессонница). Кажется, теперь проходит, несмотря на то, что заботы по журналу, которые сов­пали с периодом болезни, прибавляли много нервного расстройства. Но все же я и благодарен журналу: при­ходилось перемогаться все-таки за делом, и в тяжелые минуты, когда казалось, что и голова и сердце пусты,-- обязательная работа приходила, и за ней уходило вре­мя в сознании, что хоть что-нибудь делаешь.

­менных тяжелых припадков прошел этот год, самый тяжелый во всей моей жизни. До этого кризиса я был молод. Стареть начал с этого времени, которое провело резкую грань в моей жизни" (Короленко .