Короленко Софья. Книга об отце
Банкеты и съезды. Эпоха доверия

БАНКЕТЫ И СЪЕЗДЫ. ЭПОХА ДОВЕРИЯ

15 июля 1904 года был убит министр внутренних дел Плеве.

"В несколько лет уже третий министр, -- писал отец в дневнике 17 июля 1904 года, -- не считая нескольких губернаторов!.. Бобриков, Андреев, Плеве... три крупных полит[ических] убийства в течение двух месяцев... И это в стране, "наслаждающейся внутр[енним] спо­койствием под сенью самодержавия"... Все государство претерпевает роковое перерождение из государства в широком смысле -- в полицию. Напрягаются все силы, пренебрегаются все жизненные интересы страны и все же... даже полиция плохая: глава полиции падает под Ударами убийцы среди бела дня в столице" (ОРБЛ, ф. 135, разд. 1, папка 46, ед. хр. 2.).

Министром внутренних дел после Плеве был назна­чен П. Д. Святополк-Мирский. В этом назначении ска­зывалась некоторая попытка изменения политики. Свя­тополк-Мирский в речи, обращенной к представляв­шимся ему чинам министерства, обещал в основу своей деятельности положить "искренне благожелательное и искренне доверчивое отношение к общественным и сос­ловным учреждениям и к населению вообще"... Лишь при этих условиях, говорил он, "можно получить взаим­ное доверие, без которого невозможно иметь прочного успеха в деле устроения государства". Некоторые чер­ты этого недолгого времени управления Святополка-Мирского, получившего название "эпохи доверия", от­мечены в дневниках отца.

Всю осень 1904 года ему пришлось провести в Пе­тербурге, куда он выехал 21 октября, чтобы присутствовать на редакционном собрании "Русского богатства" и хлопотать об освобождении журнала от предвари­тельной цензуры.

"Приехал в Москву, -- записано в дневнике 22 октяб­ря 1904 года. -- Разговоры о предстоящем съезде зем­цев. До сих пор земцы съезжались нелегально, чтобы говорить об общей программе, которую следует прово­дить в собраниях. Центром этих собраний являлся Д. Н. Шипов, председатель Московской губ[ернской] управы. Плеве именно за это не утвердил Шипова в должности. Св[ятополк]-Мирский, наоборот, вновь вер­нул его к общественной деятельности. Теперь, узнав, что земцы опять собираются на свои съезды, Св[ято-полк]-Мирский решил придать этим съездам более ле­гальный вид.

Об этом ходит такая легенда (довольно, впрочем, вероятная). Московский князь, ретроград Ю outrance (До крайности, до предела (франц.).) решил, будто бы, "накрыть" первый же такой нелегальный съезд "объединяющихся" вне закона земцев. Об этом, говорят, узнал Гербель, бывший харь­ковский губернатор (и при том губернатор дрянной), родственник Св[ятополк]-Мирского и потому считающий более подходящим делать карьеру на либерализме. Он сообщил Св[ятополк]-Мирскому о плане московского удельного князя и представил все неудобство такого по­ложения: в эпоху "доверия" земцы очутятся в западне. Тогда Св[ятополк]-Мирский предложил земцам съехать­ся в Петербурге и испросил на это разрешения госуда­ря. Московский князь проиграл ставку, но зато и Св[я-тополк]-Мирский взял на себя очень серьезное обяза­тельство. Царь, вероятно, думает, что речь идет о съез­де для обсуждения общих вопросов о дорожной повин­ности, но для земцев и нравственно и всячески невозможно ограничить свои задачи. О разрешении съезда напечатано в газетах. Состав более или менее случай­ный: председатели и губ[ернские] гласные, по приглаше­нию Шиповского бюро, устраивавшего и прежние съез­ды. Во всяком случае, это имеет быть первый съезд, официально разрешенный. До сих пор всякая попытка объединения, хотя бы на почве частных вопросов (го­лод, борьба с эпизоотиями и эпидемиями и т. д.), вну­шала самодержавию суеверный ужас. Теперь съезд в обстановке "доверия" внушает всей стране большие надежды, которые, вероятно, удивили бы царя, а мо­жет быть, и самого Св[ятополк]-Мирского.

24-го я приехал в Петербург и остановился у Анненского (Кабинетская, 7). Он недавно еще вернулся из Ревеля.

26 октября. Был по приглашению на интересном со­брании наиболее деятельных земцев и журналистов (Ив. Ильич и М. И. Петрункевичи, Д. И. Шаховской, Петр Д. Долгоруков, И. В. Гессен, Н. Ф. Анненский).

Говорили о предстоящем съезде земцев. Носятся слухи, что он будет отложен. Говорят, у Мирского был Стахович, и на вопрос его о программе поднес проект программы, набросанный в Москве и еще не обсужден­ный всем организационным бюро, которое должно было собраться только 3 ноября. Мирский испугался: про­грамма без всяких приготовлений вела к обсуждению вопроса о перемене "образа правления". Св[ятополк]-Мирский сказал, что, по его мнению, у земцев програм­мы нет и съезд необходимо отложить...

По-видимому, Св[ятополк]-Мирский думал, что съезд ограничится "объединением" чисто деловых местных земских вопросов и, благодарные за это маленькое формальное дозволение того, что уже нелегально су­ществует, земцы благонравно потолкуют о дорожной повинности, о борьбе с эпизоотиями объединенными силами и -- разъедутся по домам, поднеся верноподдан­нический адрес. Царь увидит, что земцы люди совсем-таки не страшные, что дозволять им говорить о борьбе с эпизоотиями, хотя бы и объединенными силами, -- можно, и все будут необыкновенно довольны, а поли­тика "доверия" будет оправдана и в глазах страны ("все-таки собирались"), и в глазах царя ("ничего не вышло")...

1-го ноября мои знакомые земцы отправились в Москву, так как 3-го должно было состояться у Шипова предварительное совещание. Утром в этот день у Святополк-Мирского был, между прочим, американец Крэн, с которым Мирский опять вел беседу о "доверии" и вместе решительно заявил, что съезд будет отложен до января (чтобы дать возможность пройти земским собраниям). Вместе с земцами (Шаховским, Долгору­ким, Петрункевичем) в одном поезде поехал и Гербель с поручением Мирского -- уговорить Шипова на от­срочку.

­конец, они соберутся, несмотря ни на что!.. Сегодня (6-го ноября) съезд уже заседает в частном помещении. Съехалось 104 человека, которые уже в Москве знали, что съезд "высочайше отменен", и тем не менее приеха­ли в Петербург... Это довольно знаменательно, как и решительность большого оппортуниста Шипова".

7 ноября 1904 года отец писал матери в Полтаву:

"Вчера было первое собрание. Съехалось более 80 земцев (председатели и губернские гласные) Настрое­ние твердое и приподнятое, общий тон совершенно оп­ределенный: необходимо участие общества в законода­тельстве через выборных представителей. Несмотря на то, что состав определяется в значительной степени  "председателями" (они приглашены все),--возраже­ний нет, основные заключения очень единодушны..."

(Короленко В. Г. Избранные письма. С 3 т. Т. 2. M.. 1932, стр. 219.).

"Заседания происходили в частных помещениях, -- сообщил он матери 11 ноября,--без всяких помех, ре­золюции приняты очень решительные. ї10-й требует "участия выборных людей в законодательстве". Причем этот ї вызвал разногласие, которое повело к двойной редакции. Меньшинство (27 голосов) ограничилось за­явлением в том виде, как сказано: "участие народного представительства, как особого выборного учреждения, в законодательстве". Тут еще не определяется род участия, -- оно может предполагаться и в виде земского собора с совещательным голосом. Это славяно­фильская редакция Шипова, за которую стояли и мно­гие председатели, вообще элемент несколько консерва­тивный. Большинство же (71 голос или несколько боль­ше) приняло такую формулу: "... для обеспечения пра­вильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие на­родного представительства, как особого выборного уч­реждения, в осуществлении законодательной власти, в установлении госуд[арственной] росписи доходов и расходов и в контроле над законностью дея­тельности администрации..." ї 11 выражает надежду, что "верховная власть призовет свободно избранных представителей народа, дабы при содействии их вывес­ти наше отечество на новый путь государственного раз­вития в духе установления начал права и взаимодейст­вия государственной власти и народа",-- иначе сказать, учредительное собрание. Теперь предстоит все это пред­ставить через министра государю. Нет сомнения, что министр депутацию не примет официально, но нет также сомнения, что он в неофициальном приеме примет резолюции и доложит о них (а не "представит" их) царю. Интересно, что в депутации принимают участие:

Д. Н. Шипов, И. И. Петрункевич, гр[аф] Гейден, кн[язь] Львов и... М. В. Родзянко, екатеринославский предсе­датель, знаменитый своей войной со статистикой. Те­перь он очень либерален и смел.

Св[ятополк]-Мирский уезжал. Депутация просит при­ема на сегодня. После отказа завтра поедет один из де­путации (вероятно, Шипов) и вручит постановления. Впечатление всего этого эпизода здесь огромное[...] Третьего дня (9-го) мы, писатели, пригласили земцев на свое маленькое собрание. Пришло много (всех было 130 человек). Я был избран председателем[...] Послед­няя, заключительная речь, кажется, мне удалась[...] Итак -- здесь закончилось очень важное дело, -- в пер­вый раз без обиняков высказана необходимость россий­ской конституции!" (Короленко В. Г. Избранные письма, В 3 т. Т. 2. M., 1932, стр. 220-222.).

В письме ко мне 5 декабря 1904 года отец написал:

"Здесь погода кислая, слякоть. В обществе, живу­щем очень нервно, тоже настроение переменное... По всей России идет волна собраний, "банкетов", резолю­ций. На днях очень решительно высказалось С[анкт]-Петербургское педагогическое общество и пожалуй еще ярче -- совет Политехнического института".

Делом, которое привязывало отца на этот раз к Пе­тербургу, были хлопоты об освобождении журнала "Русское богатство" от предварительной цензуры. Офи­циальная просьба была подана в Главное управление по делам печати. Но так как на положительный ответ не надеялись, отец решил лично пойти к Святополк-Мирскому. Он составил краткую записку, в которой указывал, между прочим, что "цензура предваритель­ная, дающая простор вмешательству в самый процесс работы, создающая для цензора право н обязанность влиять на изложение каждой отдельной мысли, выки­дывать слова, фразы, страницы, лишать мысль ее не­посредственного выражения и органической цельнос­ти, -- является наиболее мучительной (для обеих сто­рон) и наиболее унижающей формой административно­го надзора за мыслью и словом общества", и просил, согласно статье 6 цензурного устава, снять с журнала "Русское богатство" предварительную цензуру "в ожидании того дня, когда вся русская печать будет по­ставлена в исключительную зависимость от точных норм закона".

6 ноября 1904 года в дневнике записано:

"Вчера я, наконец, видел Св[ятополк]-Мирского, хо­тя это и стоило некоторого труда... Офиц[иальный] при­ем... неприятен. Во 1-х, швейцар делает попытку не пустить меня "наверх", где, собственно, и происходит самый прием.

-- Но вот ведь сейчас вы пропустили?

-- Это дело другое-с... Это виц-губернатор...

Таково первое впечатление от приемной "доверяю­щего министра".

­во министерского холуя, сортирующего публику у вхо­да, если бы в это время тут же не случился чиновник. Он вгляделся в меня и спросил:

-- Г[осподи]н Короленко? Вы записались треть­его дня?

-- Совершенно верно.

-- Пожалуйте.

В гостиной наверху тем, она стала наполняться господами с лентами и в шитых камер[герских] мундирах. Камергер необыкно­венно толстый, камергер необыкновенно тонкий, не­сколько средних. Какой-то глухой сановник в ленте, жандармский полковник, приятно звенящий шпорами, и затем уже несколько дам и несколько черных сюрту­ков. Рядом со мной сидел инженер, оказавшийся редак­тором "Правды", с таким же делом, как у меня...

Очередь не соблюдалась. Сначала вызвали в каби­нет господ с золотым шитьем. Потом глухого сановни­ка... Затем была принята какая-то дама, уверенно впорхнувшая в приемную на минуту...

Наконец -- я...

Св[ятополк]-Мирский, в серой форменной тужурке, встал навстречу и спросил:

Я назвал себя и сказал:

-- Я подал просьбу в Гл[авное] управление] об ос­вобождении журнала "Р[усское] бог[атство]" от цензуры предварительной. Зная отчасти взгляд Гл[авного] управления], а также, что обыкновенно эти дела, даже дела о закрытии журналов решаются по односторон­ним заключениям администрации...

Министр, вероятно, подумал, что я буду ему читать

-- Позвольте. Для сокращения разговора... Не убеж­дайте меня, что положение печати ужасно... Я знаю, оно невозможно. И единственный выход: изъятие печа­ти из-под административного произвола и исключит[ельная] зависимость от закона...

-- Это действительно то, чего мы все ожидаем давно и страстно... Я не буду стучаться в открытую дверь тем более, что пришел я по своему партикулярному делу: хлопотать о снятии цензуры с моего журнала. Я предвижу обычные возражения цензурного ведомства и  хотел бы вот этой запиской представить свои сообра­жения.

И я вкратце изложил содержание записки.

-- Статья 6-я устава ценз[урного] дает вам право ос­вобождать из-под цензуры отд[ельные] органы.

-- Да, я знаю...

-- Моя просьба состоит в том, чтобы вы примени­ли это право. Те самые возражения, которые делает нач[альник] Гл[авного] управления],-- мы толкуем в противоположном смысле: вам укажут, вероятно, на массу статей, задержанных у нас цензурой, как на "пресеченные покушения на преступления". Мы же ви­дим в этом напрасное насилие над нашей мыслью. За­тем моя просьба -- не единственная. И теперь в вашей приемной ждет очереди один из моих товарищей. Это показывает, что всем нам тяжело. Наконец, вам ука­жут на то, что мы потерпели кару даже и под цензу­рой. Но это особенно ярко рисует всю несообразность положения...

Я вкратце изложил инцидент с нашей приостанов­кой. Он опять согласился, что это "бог знает что"...

подценз[урной] печати очень неблагоприятный.

-- Да, да, это правда, -- сказал он с несколько оза­боченным видом, -- это правда... Я поговорю с началь­ником Гл[авного] управления и надеюсь, что это будет сделано.

Я откланялся. Князь любезно сделал несколько  шагов к дверям. Видимо, прием нужно было считать очень любезным, п[отому] что оба чиновника особ[ых] поруче­ний у дверей с изысканной любезностью расшаркались, протягивая руки...

... Все это доверие явно превращается в благодуш­ный дивертисмент, что-то вроде водевиля, поставленно­го между двумя действиями мрачной и тяжелой россий­ской драмы... Если не двинется само общество, то сле­дующее действие драмы будет еще мрачнее..." ( хр. 2.).