КОРОЛЕНКО В. Г.
В1871 году, когда Короленко впервые увидел Москву, ему было восемнадцать лет. Он ехал в Петербург поступать в Технологический институт, а в Москве хотел навестить сестру Марию, учившуюся в Екатерининском институте.
Старый Курский вокзал оглушил юного провинциала: «Когда с чемоданчиком в руках я очутился на дебаркадере, вокруг меня образовался сразу вихрь криков, нахальных рож, приподнятых фуражек, звонких завываний. Хватали за полы моей злополучной мантильи, вырывали из рук чемодан, заглядывали в глаза, дышали в лицо разными, преимущественно винными запахами...» В этой колоритной картине столетней давности последнему удивляться не приходится: в привокзальном районе было 350 лавочек, торговавших спиртными напитками.
Приехавший сюда пять лет спустя брат А. П. Чехова Михаил тоже был удивлен и разочарован, когда поезд подвез его к «паршивенькому тогда Курскому вокзалу, который перед таганрогским вокзалом мог сойти за сарайчик».
И Короленко, и молодые Чеховы появились в Москве в период быстрого роста капитализма. Город разрастался бурно, но хаотично, домовладельцы вырубали сады и скверы, застраивая вырубки большими «доходными» домами.
Юноше Короленко, пребывавшему, по его словам, в эту пору в розовом тумане, пришлось с первых шагов самостоятельной жизни разочароваться в людях: еще по дороге в Москву в поезде его едва не обокрал «субъект в клеенчатой фуражке», а в Сумах у него очень «благородно» позаимствовал врученную матерью небольшую сумму денег некий «артист-декламатор». Уже приобретший за время пути кое-какую житейскую практику, на Курском вокзале Короленко был настороже, но тем не менее «устал бороться и отдался на волю судьбы» в лице мрачного чернобородого мужчины, предложившего ему переночевать в Домниковских номерах.
Со своим спутником Владимир Галактионович пошел на «Балкан» — так назывались пруд в районе Грохольского переулка и место вокруг него. Сумрачное небо, мокрая мостовая, грязные улочки, обшарпанные, стены домов — все это произвело на юношу тяжелое впечатление. Короленко с его «воображением, богатым от природы и развитым преждевременным чтением», показалось, что он попал в разбойничий вертеп: так подозрительно и странно выглядело все в Домниковских номерах.
С неподражаемым юмором опишет потом Короленко в «Истории моего современника» страшную ночь, проведенную им в номерах. Утром все прояснилось: хозяева «вертепа» оказались добрыми, душевными людьми, а страхи — напрасными.
Но даже свидание с сестрой не рассеяло у будущего писателя тяжкого впечатления от первой встречи с Москвой.
«Был праздник. Гудели колокола — протяжно, низко, печально...
И мне казалось, что вся Москва похожа на заплаканную разорившуюся рыхлую хозяйку моих номеров и что она этими колоколами вопит, разливаясь слезами о каких-то лучших днях, когда она ходила в бархатных салопах...» И еще ему казалось, что «какая-то неизбывная печаль кружит и плавает над Москвой...».
Прошло два с лишним года. Трудно жилось Короленко в Петербурге. Он многое повидал в жизни, и «розовый туман», в котором он пребывал, уже рассеялся. Осень 1873 года застала его сотрудником в «корректурном бюро» Студенского. Юноша неплохо зарабатывал, но «для этого приходилось работать с раннего утра до поздней ночи». У Короленко повторились припадки нервной астмы, которой он был подвержен с детства. Все чаще его охватывала острая тоска.
Как видим, причин для того, чтобы оставить Петербург, было достаточно. Окончательно судьба Короленко решилась, когда он в ответ на грустное письмо одному из своих лучших товарищей по ровенской гимназии Мочальскому получил предложение все бросить и приехать в Москву, в Петровскую академию. Здесь, думается, будет уместно сказать несколько слов о Мочальском. Демьян Иванович окончил лесное отделение «Петровки» и долгие годы работал в Измайловском лесничестве. Он не только внес весомый вклад в развитие отечественного лесоводства, но и многое сделал для благоустройства района Благуши. Благодарные москвичи назвали в память о нем одну из улиц (ныне улица Ибрагимова).
Московские впечатления Короленко во второй приезд резко отличаются от впечатлений первого приезда. И причина не только в том, что Владимир Галактионович вырвался из некоего душевного плена, внутренне «раскрепостился», но и в характере местности (тогда подмосковной), в которую он попал.
здания, построенные крупнейшим русским зодчим XVIII века А. Ф. Кокориновым, скверы, сады, задумчивые пруды, великолепный липовый парк. Ее немногочисленные тогда учебные здания заполняла шумная пытливая молодежь, состоявшая в значительной части из разночинцев. За непрекращающиеся волнения студентов академия к этому времени заслужила всероссийскую славу «революционного гнезда».
После сумрачного и холодного Петербурга в Петровско-Разумовском Короленко все казалось светлым и радостным, тяжелое настроение быстро сменилось бодрым и приподнятым. Написанную пятнадцать лет спустя после первого знакомства с академией повесть «С двух сторон» он начинает так:
«Мне шел двадцатый год. Я был студентом Петровской академии и чувствовал себя необыкновенно счастливым.
Все из того времени вспоминается мне каким-то сверкающим и свежим. Здание академии среди парков и цветников, аудитории и музеи, старые «Ололыкинские номера» на Выселках, деревянные дачи в сосновых рощах, таинственные сходки на этих дачках или в Москве, молодой романтизм и пробуждение мысли...»
Это впечатление от академии у Короленко оказалось настолько глубоким и сильным, что сохранилось на всю жизнь.
«Истории моего современника», законченном в 1918 году, слышатся те же мажорные звуки: «В этом месте моих воспоминаний на меня точно веет струя свежего воздуха, и прежде всего в прямом, не переносном смысле. Уже от Москвы дорога пролегала лесными аллеями с запахом свежего снега и сосны... С этого времени начинается для меня новый период жизни и новое настроение...»
Петровская академия ко времени поступления в нее Короленко не утратила традиций «студенческой вольницы», хотя незадолго до этого был введен новый, несравненно более жесткий устав. Сходки собирались и при Короленко, правда, по словам писателя, ничего серьезного на них не происходило. Дело ограничивалось пением революционных песен да обвинениями в адрес директора академии Королева, насаждавшего строгую гимназическую дисциплину.
Вскоре Владимир Галактионович поселился на Выселках вблизи академии. Он подружился с двумя молодыми бывшими офицерами — В. Н. Григорьевым и К. А. Вернером, перешедшими в «Петровку» из Военно-инженерной академии, и группой студентов из Архангельска, державшихся своим кружком. Это были люди со сложившимися убеждениями, благотворно влиявшие на юного Короленко. Новые друзья его не замыкались в кругу узких академических интересов. Они много спорили, читали запрещенную литературу.
Под их влиянием у Короленко постепенно растет интерес к общественной жизни. Он начинает ведать нелегальной студенческой библиотекой и одним из первых прочитывает запрещенные книги. Следит за журналами, особенно за статьями народников. «Когда приходила новая книжка «Отечественных записок», я тотчас же жадно кидался на нее. Когда академическая читальня закрывалась, было в обычае давать желающим новые книги журналов с условием, что на следующий день, ко времени открытия читальни, книжка уже будет на столе. Я брал книгу, уходил с нею куда-нибудь в парк, в укромную аллею над прудом и совершенно забывался за чтением Успенского, Щедрина, Михайловского. Чтобы не терять ни одной минуты, я читал на ходу, проходя аллеями парка или по плотине, ведущей на Выселки, а иногда и по дороге в Москву. И теперь, когда я порой перечитываю некоторые страницы сочинений Михайловского, на меня повеет вдруг молодыми годами; я точно слышу шорох деревьев в парке и переживаю поэзию молодой формирующейся мысли»,— писал Короленко спустя сорок лет.
Но, конечно, в академии Короленко не только увлекался новыми произведениями русских прогрессивных писателей и общественными делами. Он с интересом слушал лекции профессоров, среди которых было немало крупных ученых и блестящих лекторов.
губернии. Писатель вспоминал впоследствии, что когда рисовал таблицы для Тимирязева, приходил каждый раз к нему в деревянный домик у самого въезда в академическую усадьбу (этот домик просуществовал до конца 1970 года).
По словам К- А. Тимирязева, на его «лекции в буквальном смысле развертывалась превосходная (в несколько сажен длиною) картина (то, что Короленко по своей скромности называл демонстративными таблицами. -- Авт. )
В Москве В. Г. Короленко познакомился с Л. Н. Толстым и А. П. Чеховым. Могучая фигура Льва Толстого, «великого русского художника и истинно замечательного человека, вызывающего удивление и восторг во всем читающем и мыслящем человечестве», всегда привлекала Владимира Галактионовича. Короленко посвятил Толстому несколько содержательных статей.
В 1885 году, когда писатель вернулся из якутской ссылки и нередко бывал в Москве, Лев Николаевич, наслышанный о нем, передал через одну общую знакомую, что он был бы рад увидеть Короленко, поговорить с ним и помочь разрешить сомнения. Владимиру Галактионовичу очень хотелось познакомиться с великим писателем, но, узнав, зачем он зовет его, Короленко оробел и решил не ходить. Он вспоминал: «... у меня не было сомнений такого рода, за разрешением которых я мог бы искренно обратиться к нему. Я мог бы пойти только за тем, чтобы спорить. Я никогда не был террористом, но необходимость противления казалась мне до такой степени очевидной, ясной, обязательной, что я не мог бы равнодушно, слушать противное. И в то же время преклонение перед художником мешало мне даже представить себе, что я стану с ним спорить».
В феврале 1886 года знакомству помог случай. Группа литераторов задумала выпустить сборник, к участию в котором решили привлечь и Толстого. В. Г. Короленко и Н. Н. Златовратскому поручили встретиться со Львом Николаевичем. Под вечер они вдвоем отправились в Хамовники. У Толстого в этот день были художник Ге с сыном и почитатели-толстовцы. Начались разговоры, споры, за которыми незаметно потерялась цель визита. Следующая встреча писателей произошла через пятнадцать лет уже в Крыму.
«В те годы семья Чеховых жила на Садовой, в Кудрине,— писал Владимир Галактионович,— в небольшом красном уютном домике, какие, кажется, можно встретить только еще в Москве. Это был каменный особнячок, примыкавший к большому дому, но сам составляющий одну квартиру в два этажа».
Дом Корнеева на Садовой-Кудринской видел многих знаменитых писателей, художников, композиторов, артистов. Но приход сюда Короленко хорошо запомнился всем, ибо он, по словам М. П. Чехова, «очаровал нас своей простотой, искренностью, скромностью и умом». Вся семья Чеховых давно была знакома с произведениями писателя, увлекалась ими. Поэтому здесь так жадно слушали Короленко, когда он рассказывал о своей ссылке в Сибирь. Видно, и Владимиру Галактионовичу понравилось у Чеховых. Он нередко заглядывал затем в дом на Садовой-Кудринской.
О взаимной симпатии Чехова и Короленко свидетельствуют их письма и воспоминания. «Казалось, из глаз его струится неисчерпаемый источник остроумия и непосредственного веселья, которыми были переполнены его рассказы,— писал Короленко после первой встречи с Чеховым.— И вместе угадывалось что-то более глубокое, чему еще предстоит развернуться, и развернуться в хорошую сторону». За внешней беззаботностью и веселостью молодого Чехова уже умудренный жизнью Короленко сумел разглядеть человека, который казался ему «молодым дубком, пускающим ростки в разные стороны, еще коряво и порой как-то бесформенно, но в котором уже угадывается крепость и цельная красота будущего могучего роста».
Не менее сильное впечатление произвел и Короленко на Чехова. Сразу же после знакомства с ним Антон Павлович в письме к брату Александру говорит о Владимире Галактионовиче как о талантливом и прекраснейшем человеке, от которого можно ожидать очень многого. А через десять дней пишет самому Короленко: «... Я чрезвычайно рад, что познакомился с Вами. Говорю я это искренно и от чистого сердца... Я глубоко ценю и люблю Ваш талант... Из всех ныне благополучно пишущих россиян я самый легкомысленный и несерьезный... Вы же серьезны, крепки и верны. Разница между нами, как видите, большая, но тем не менее, читая Вас и теперь познакомившись с Вами, я думаю, что мы друг другу не чужды. Прав я или нет, я не знаю, но мне приятно так думать».
По примеру В. Г. Короленко в 1902 году А. П. Чехов отказался от звания почетного академика, когда выяснилось нежелание царя видеть в академии А. М. Горького.
здесь состоялось его первое общественно-политическое выступление, здесь он впервые столкнулся с беззаконием. Здесь же он узнал высокое чувство товарищества, солидарности в борьбе за правое дело, познакомился с Тимирязевым и другими представителями передовой профессуры.
Московская почва взрастила ряд литературных трудов В Г. Короленко: «История моего современника», «С двух сторон», «Прохор и студенты». Первое из них — самое крупное произведение писателя. Свидетель выдающихся исторических событий, он не только воспроизводит факты своей жизни, но и дает широкую картину общественно-политических устремлений 60—80-х годов, рассказывает о многих знаменитых людях эпохи, показывает жизнь студенческой молодежи и московских окраин. «Мне лично этот большой и красивый писатель,— говорил А. М. Горький,—сказал о русском народе многое, что до него никто не умел сказать».
доска в честь В. Г. Короленко (автор барельефа С. 3. Маграчев, архитекторы 3. А. Агеева и С. И. Борисова).
Открытие мемориальной доски, состоявшееся 26 июня 1954 года, явилось значительным событием в культурной жизни Москвы. Перед учебным корпусом, в котором слушал лекции В. Г. Короленко, собрались студенты, профессора, жители района. Приехали Е. П. Пешкова, секретарь Л. Н. Толстого профессор Н. Н. Гусев, писатели, литературоведы. Выступивший по поручению Союза советских писателей СССР питомец академии И. А. Новиков отметил большую роль Короленко в истории русской литературы и рассказал о своих встречах с Владимиром Галактионовичем. Старейшие поэты Сергей Городецкий и Павел Дружинин прочитали стихи, посвященные В. Г. Короленко.